Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард - Страница 83

– Значит, и Альбион вернется?

– Пока нет. Он хочет остаться с Корнуоллисом. Думаю, он ищет славы.

– Понимаю. А мне письма не вложил?

– Нет. Но благодарит за твое и шлет самые добрые пожелания, – улыбнулся отец. – Я дам тебе письмо. Прочти сама.

– Потом, папа, – сказала она и вышла.

Нью-Йорк ликовал несколько дней. Но не Абигейл. Говоря откровенно, она не знала, что и думать. Она обругала себя дурой. Молодой человек поцеловал ее перед уходом на войну. Сказал, что питает к ней нежные чувства. Возможно, так оно и было. Но это могло пройти. А что питает к нему она? Она и сама не понимала.

Ее мир окутался дымкой, в которой не различить ландшафта.

Она не сомневалась: Альбион оправдался с достоинством – так почему он отказался вернуться с генералом Клинтоном? И разве он не мог хотя бы написать лично ей? Неужели не сделал бы этого, питай он к ней чувства? После двух дней такой хандры отец, не выдержав, отвел ее в сторону и откровенно спросил:

– Дитя мое, чем ты так расстроена? Чем я провинился?

– Ничем, папа, честное слово.

Он помолчал, словно что-то обдумывая.

– Это как-нибудь связано с Греем Альбионом?

– Нет, папа. Вовсе нет.

– Мне кажется, Эбби, что все-таки связано. – Он вздохнул. – Жаль, что нет твоей матери. С отцом о таких вещах не поговоришь.

Абигейл сдалась:

– Я думала, что он хотя бы напишет мне. – Она пожала плечами. – Если я ему небезразлична.

Отец кивнул, как будто принял какое-то решение, и обнял ее за плечи.

– Ладно, Эбби, в таком случае я скажу тебе, в чем дело. Помнишь, как приехала Сьюзен и я отправил патриотам товары? Вечером ко мне зашел Альбион. Он говорил о тебе… в самых нежных выражениях.

– Правда?

– Он выразил свои чувства просто. По-настоящему благородно, – кивнул отец, вспоминая. – Но ты еще молода, Эбби, а война продолжается… и ни в чем нет уверенности… Мы решили, что лучше повременить. Дождаться конца войны. Кто знает, чем обернется? А до того считай его другом – ради себя не меньше, чем ради него. Дорогим другом.

Абигейл в упор посмотрела на отца:

– Он просил моей руки?

Тот замялся:

– Может быть, упомянул такую возможность.

– Ох, папа, – укоризненно сказала она.

– Значит, ты к нему неравнодушна?

– Да, папа.

– Что ж, мне он тоже нравится, – решился признать и Мастер.

– Очевидно, он хочет увезти меня в Англию?

– Не сомневаюсь. Я буду скучать, Эбби. Ты хочешь туда?

– А ты не поедешь?

– Может быть, если патриоты выстоят и победят.

– Тогда, папа, – улыбнулась она, – я скажу ему, что если папуля поедет, то поеду и я.

Соломон был счастлив. Стоял погожий июньский день, море искрилось. Под ясным синим небом, овеваемые юго-восточным бризом, они покинули воды Виргинии и направились на север к Нью-Йорку.

Корабль был французским. Они захватили его у берегов Мартиники с немалым грузом французских шелков, вина и бренди; нашелся даже сундучок с золотом. Капитан разделил экипаж и отправил с добычей в Нью-Йорк своего помощника с дюжиной человек из собственной команды, включая четырех рабов, и шестью пленными французами.

Соломон по-прежнему рассчитывал на свободу, но морем наслаждался. Жизнь на борту приватира, особенно принадлежавшего Мастеру, была не так уж плоха. А поскольку он был личной собственностью купца, ни капитан, ни помощник не трогали его, пока он добросовестно исполнял свои обязанности. Да и в любом случае он давно стал ценным членом команды. В последний шторм помощнику понадобилась его помощь, и он поставил Соломона за штурвал, а после сказал: «Я знал, что ты справишься».

Но Соломону не терпелось увидеться с отцом и матерью, вернуться в Нью-Йорк. А добыча была настолько богатой, что он не сомневался: Мастер выделит ему какую-то сумму.

Когда они заметили чужой корабль, тот уже вышел из Чесапикского залива и несся к ним на всех парусах. Помощник капитана взялся за бинокль и выругался:

– Пираты! Подняли звездно-полосатый флаг!

В дальнейшем Соломон счел, что помощник, видимо, спас ему жизнь, вручив пистолет со словами:

– Отведи проклятых французов в трюм. На палубе им веры нет. Если кто дернется – пристрели на месте.

И вот он оказался под палубой, когда наверху затрещали выстрелы, а после ударила пушка, накрывшая корабль картечью. Последовала серия ударов, за ними – громкий стук в крышку люка и грубый голос, приказывающий открыть. Он нехотя подчинился и выбрался наверх.

Его взору предстала мрачная картина. Бо?льшая часть нью-йоркской команды погибла или была близка к смерти. У помощника залило кровью всю ногу, но он был жив. На борт перешел с десяток патриотов, включая рыжего крепыша с кнутом и парой пистолетов за поясом. Французы же, выйдя и увидев патриотов, разразились многословными приветствиями на родном языке. Рыжий капитан быстро отогнал их в сторону и послал двух парней проверить трюм. Двое чернокожих уже лежали мертвые, но еще один раб, служивший коком, был вскоре обнаружен и поднят наверх.

– Больше никого, кэп, – доложили они.

Капитан повернулся к раненому помощнику:

– Вы, стало быть, французов ограбили? – (Помощник кивнул.) – Сами из Нью-Йорка? – (Тот кивнул снова.) – А это, – он указал на французов, – французский экипаж?

– Точно, – сказал помощник.

– Гм… Ребята, эти французишки наши друзья! – крикнул своим людям капитан. – Будьте с ними полюбезнее. – Он переключился на кока. – Он раб? – (Помощник кивнул.) – Каков на камбузе?

– Готовит хорошо.

– Пригодится. А этот? – Он повернулся к Соломону.

– В команде. Хорош в деле, – ответил помощник. – Очень.

Рыжий капитан вперился в Соломона пронзительными синими глазами.

– Ты кто, парень? – спросил он. – Раб или вольный?

Соломону пришлось соображать быстро.

– Я раб, босс, – сказал он угодливо. – Я, сэр, принадлежу капитану Джеймсу Мастеру, он патриот и служит у генерала Вашингтона.

– Как это так?

– Меня послали сюда силком, сэр, чтобы я не сбежал к капитану Мастеру. Ежели спросите, он замолвит за меня слово.

Это был умный ход, и пират призадумался, но ненадолго.

– Капитан Джеймс Мастер… Не знаю такого. Но это все равно не важно. Если ты его раб, то не мог не сбежать к проклятым британцам и получить вольную. И стать нашим врагом, насколько я понимаю. А теперь, будь я проклят, ты снова раб, парень. Да еще лживый, коварный, которого надо выпороть. – Но прежде чем продолжить разбирательство с Соломоном, он оглядел палубу, показал на трупы и крикнул своим людям: – За борт их! – Затем приблизился к помощнику. – Ты скверно выглядишь, приятель.

– Я выживу, – сказал тот.

– Не думаю, – возразил капитан, вытянул из-за пояса пистолет и выстрелил помощнику в голову. – Его туда же, – скомандовал он.

Покончив с этим делом, он снова занялся Соломоном: встал напротив, широко расставив ноги, и принялся сверлить его взглядом, задумчиво ощупывая кнут.

– Да, порка тебе нужна. – Он помолчал, подумал, потом кивнул. – Но я, пожалуй, не буду тебя пороть. Нет, я вместо этого навру с три короба. Я скажу, что тебя никогда не пороли, потому что ты самый смирный, покорный, трудолюбивый, богобоязненный ниггер, какого видел свет. Вот что я скажу, – кивнул он. – А знаешь почему?

– Нет, босс.

– Потому что ты лживый лоялист и сукин сын, беглец, и я собираюсь тебя продать.

Мастер понял, что лишился добычи, только когда вернулся капитан, который рассчитывал увидеть французское судно в Нью-Йоркском порту. Пришлось сказать Гудзону, что его сын пропал.

– Не думаю, что наш французский корабль затонул, – объявил он домочадцам. – Скорее всего, его захватили. Соломон еще, может быть, обретается где-то, и мы не должны терять надежды.

Если корабль остался на плаву, то рано или поздно о нем сообщат.

Тем временем с Юга продолжали поступать новости о военных успехах британцев. Герои-патриоты – Рутледж, Пикенс и Мэрион, известный как Болотный Лис, – продолжали отчаянные попытки нанести урон красномундирникам и их сторонникам, но армия южных патриотов находилась не в лучшей форме. Конгресс направил в Южную Каролину генерала Гейтса, но Корнуоллис вскоре разбил его в сражении при Камдене.