Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард - Страница 26

– Я не забыл о своем обещании, Босс, – произнес я. – Помню, что вы наказали сделать.

И он сжал мою руку, хотя не мог говорить.

Босс прожил почти весь день. Рано вечером, когда мы с Гудзоном были во дворе, к нам вышла заплаканная мисс Клара, которая сообщила, что с Боссом приключился второй сильнейший удар и он скончался.

– Я знаю, Квош, что ты его любил, – сказала она.

– Да, мисс Клара, – ответил я.

И часть меня опечалилась, потому что, с точки зрения раба, мне было нечего жаловаться на то, как обращался со мной Босс – лучше некуда. Но часть меня думала только о воле. Я не знал, сказал ли Босс родным о моей свободе, но это было записано в его завещании, и я не волновался.

Боссу устроили пышные похороны. Пришло, по-моему, полгорода Нью-Йорка – и англичан, и голландцев. И все были очень добры и учтивы с Госпожой. Вечером она ненадолго отправилась к Яну, и, пока ее не было, мне пришло в голову, что самое время вынуть из тайника индейский пояс Босса. Так я и сделал: не разворачивая, отнес к своей постели и спрятал там, и никто ничего не заметил.

На следующее утро Госпожа заявила, что собирается по каким-то делам Босса. Я подумал, что скоро можно будет и поговорить с ней о моей свободе, и решил обмолвиться об этом, когда она вернется и смотря в каком настроении. Пока же ее не будет, я выполню данное Боссу обещание насчет индейского пояса и покончу с делом. Так что взял я тот сверток и пошел к мисс Кларе, жившей на Бридж-стрит.

Ну и на полпути, едва миновав Милл-стрит, я услышал позади голос:

– Что это у тебя там такое, Квош?

Это была Госпожа. Я решил прикинуться, будто не слышу, и быстро огляделся, куда бы свернуть, но не успел я и глазом моргнуть, как ее рука уже лежала у меня плече. Я, стало быть, обернулся, просиял и спросил:

– Что вам будет угодно, мэм?

– Ничего, – ответила она, – только покажи, что несешь.

– Да кое-что из моих вещичек, – ответил я. – Ничего особенного.

– Ну так и покажи, – настаивала она.

Я столько лет прожил в их семье, что вряд ли она могла заподозрить меня в краже. Мне не хотелось показывать ей пояс, так как Босс велел хранить тайну. Но она уже взялась за сверток, и деваться было некуда. Ну, я принялся разворачивать. А она сначала выглядела огорошенной, но когда увидела, что там внутри, то потемнела лицом.

– Отдай это мне, – приказала она.

– Я взял, потому что так велел Босс, – ответил я.

Мне не хотелось раскрывать, куда я иду, – пусть думает, что тот подарил пояс мне.

– А я тебе говорю – отдай! – заорала она.

И вдруг затряслась от ярости. Не знаю, чем ее так рассердил этот пояс, но я ничего не мог с этим поделать.

Что тут скажешь, соображать пришлось шустро. Я знал, что нужно что-то предпринять и выполнить обещанное. К тому же, если бы я сделал все, как он сказал, и отдал этот пояс мисс Кларе для ее сына, то никто бы не смог сказать, что я его украл. А еще я прикинул и решил, что пусть Госпожа гневается, толку от этого мало, я уже был свободен. Поэтому вместо того, чтобы подчиниться, я развернулся и до того, как она успела вцепиться в сверток, бросился наутек и юркнул за какие-то телеги, а потом дошел до дома мисс Клары.

Там я застал мисс Клару, дословно передал ей послание Босса и сказал, что маленький Дирк, а потом и его сыновья должны хранить пояс, покуда будет здравствовать род, ибо так пожелал Босс. Затем я рассказал о Госпоже, и мисс Клара велела мне не волноваться, а если выйдет какая неприятность, то она сама поговорит с Госпожой. Так что я простился с ней, но домой пошел, только выждав, далеко за полдень, чтобы Госпожа успела остыть.

Когда я вошел в дом, Госпожи нигде не было видно. Но Гудзон сказал, что недавно прибыли Ян со стряпчим и они засели с ней в гостиной. Я и сообразил, что это, верно, по поводу завещания.

Я отправился в коридор, надеясь что-нибудь подслушать. Дверь в гостиную была закрыта. Но потом я услыхал Госпожу, заговорившую очень громко:

– К черту ваше английское завещание! Мне все равно, когда его составили. У меня есть надежное голландское!

Сами понимаете, что после этого я приник к двери. Я различил голос стряпчего, хотя не понял его слов, однако Госпожу, заоравшую на него в ответ, услышал вполне отчетливо.

– Что значит – мне можно остаться тут на год?! Это мой дом! Я останусь здесь до конца своих дней, если захочу! – Затем, после невнятной речи стряпчего: – Дать вольную Гудзону? Это мне решать. Гудзон принадлежит мне. – Снова заговорил стряпчий, по-прежнему очень тихо. Потом Госпожа опять взорвалась: – Я вижу, что тут творится, предатель! Я даже не верю, что муж вообще подписывал это английское завещание! Покажите мне его подпись. Дайте сюда!

Наступила короткая тишина. Затем я услышал крик Яна.

Я стоял, припав ухом к двери, и чуть не влетел в комнату, когда она распахнулась. В тот же миг мимо меня пронеслась Госпожа. Она смотрела прямо перед собой. Не думаю даже, что она заметила меня. В руке у нее был документ, и она мчалась в кухню. Дальше я помню, что столкнулся с Яном, который бросился за ней. Когда я прочно встал на ноги, она уже хлопнула кухонной дверью, и до меня донесся звук задвигаемой щеколды. Ян опоздал. Он принялся орать и колотить в дверь, но тщетно.

Гудзон находился в кухне и после рассказал мне, что было дальше. Госпожа подошла прямиком к очагу, швырнула завещание в огонь и смотрела до тех пор, пока оно не сгорело. Затем взяла кочергу и тщательно размешала пепел. Потом совершенно спокойно отворила дверь, за которой так и маялись Ян и стряпчий.

– Где завещание? – спросил стряпчий.

– Какое завещание? – ответила она. – Единственное, которое я знаю, хранится в сейфе у моих стряпчих.

– У тебя ничего не выйдет, – сказал Ян. – Завещание составлено при свидетелях. Я могу тебя засудить.

– Изволь, – парировала она. – Но ты можешь и не выиграть. А если не выиграешь, то я не посмотрю, что ты мои плоть и кровь, и ничего тебе не оставлю. Я все растрачу. А сейчас, пока судья не велит мне иначе, дом и все, что в нем, останутся моими.

Они пошли прочь, бросив, что она еще услышит о них, а я решил, что настал мой черед испытать на себе ее гнев. Но Госпожа, к моему удивлению, обратилась ко мне очень спокойно:

– Квош, принеси-ка мне стаканчик дженевера. – А когда я принес, проговорила: – Сейчас я устала, Квош, но завтра мы обсудим вашу с Гудзоном свободу.

– Да, мэм, – ответил я.

С утра она встала рано и куда-то ушла, наказав нам смотреть за домом, пока она не вернется, и никого не впускать.

Потом она прислала за Гудзоном – ей, дескать, понадобилась помощь на рынке, и он отправился к ней. Спустя какое-то время она возвратилась без Гудзона и велела мне идти в гостиную.

– Итак, Квош, – сказала Госпожа, – в последние дни веселого было мало.

– Я очень сожалею о Боссе, – ответил я.

– Не сомневаюсь. – Она помолчала, словно размышляя. – Мне было грустно, Квош, узнать, что муж вознамерился лишить меня средств и выставить из собственного дома, а родные были с ним заодно. – Холодно посмотрев в мою сторону, она уставилась в пол. – Меня огорчило, Квош, и то, что давеча ты мне не подчинился и удрал с тем индейским поясом. Возможно, ты знал про английское завещание и вообразил, что коль скоро вы с сыном будете вольными, то можно оскорблять меня всласть.

– Босс лишь сказал мне, что мы с Гудзоном получим свободу, когда он умрет, – ответил я, ибо так оно и было.

– Ну а я решила иначе, – невозмутимо сказала она. – Гудзон уже продан.

Я только таращился на нее, пытаясь уразуметь смысл услышанного.

– Продан? – переспросил я.

– Да. Капитану корабля. Он уже на борту.

– Я хочу его видеть.

– Нет, – сказала она.

Тут в дверь постучали, вошел седовласый джентльмен и поклонился Госпоже. Я вроде как видел его раньше – и вот вспомнил: это был англичанин-плантатор, которого несколько лет назад приводил мистер Мастер. Госпожа кивнула ему и повернулась ко мне: