Олег Рязанский - Дитрих Галина Георгиевеа - Страница 50

И чудо произошло! В наступившей оглушительной тишине возник четко-ритмичный стук барабана, нет, множества барабанов! Земля затряслась! Или это просто показалось? Конники переглянулись, а кони заржали и забили копытами… Уважаемые, вы следите за ходом времени?

Узкоглазый большеносый калмык вздел руки над головой и старательно стал выкрикивать слова, изображаемые приверженцами буддизма на камнях, на дереве, на бумаге, на шелке, на бамбуке, на выделанной шкуре яков, буйловов, верблюдов, варанов, сороконожек…

Пока калмыцкий воин молился или делал вид будто молится, Тохтамыш-хан решал задачу с одним неизвестным: в чьей сотне служат калмыцкий выскочка? Карамурза, которому по должности положено все знать, неопределенно пожал плечами: ему известны все подноготные одиннадцати оглан-царевичей и только… На глаза Тохтамышу попался один из одиннадцати:

– Этот воин из твоей тысячи? – спросил, показывая глазами на опознаваемого.

– Не могу знать, – последовал быстрый ответ, – мы, тысяцкие, поддерживаем связь только с сотниками своей тысячи.

Девятый сотник из десятой тысячи ответил по штампу:

– Мое дело знать в лицо только моих десятских и среди них нет ни одного с большим носом!

Опознание зашло в тупик. Переговорить с каждым десятским на предмет идентификации личности проверяемого не могло осуществиться. Комплектование рейдового отряда на Москву происходило скороспешно и непонятно по какому принципу. Вот и оказалось, что безалаберность свойственна не только разгильдяям-урусам…

Тем временем к Тохтамыш-хану обратился сам неопознанный:

– О, великий хан, я должен донести до твоих ушей, что любой человек может стать Буддой, если достигнет совершенства путем познавания известных всем истин. Дозволь, хан, мне их перечислить…

– Нет.

– Пусть скажет, – посоветовал Тохтамыш-хану Карамурза, – иначе он не успокоится.

Неопознанный узкоглазый с большим носом обрадовался:

– Наш светозарный Будда с первоименем Шакья Муни первым в мире провозгласил: “не убей, не укради, не живи во грехе, не лги, не прибегай к питию, затемняющему разум…” Наш Будда стал первым в мире охранителем природы, призывая “не рубить зря деревьев, не мять траву для жертвоприношений, не лишать жизни овец, быков, птиц… Они и без того полезны, принося яйца, молоко, шерсть, помогают в работе, удабривают землю, служат для перевозки…”

– Скоро ли хвост приблизится к голове? – вежливо осведомился Тохтамыш, мысленно скрипя зубами.

– Наш Будда один из самых добрых наставников на земле. Среди его мудрых предписаний есть семь удивительно простых наставлений, как путем преодоления лени можно преуспеть в жизни…

– Опять сплошные запреты? Мне кажется…

– То, что кажется, есть искажение действительности, обман чувств, иллюзия – “хом хаел” со множеством значений, но лишь одно из них ключ к обретению совершенства. Через страдания. Но чтобы избавиться от страданий достаточно ничего не желать сверх меры, удовлетворяясь малым: чашечкой риса или овощей, чем довольствовался сам Будда. Этой пищи вполне достаточно для достижения совершенства и быть вечным как Будда!

– Но ты же говорил, что он умер? В пятом веке до исчисления нашего тысячелетия!

– Да. Умер. Но не до конца. Путем неоднократных перевоплощений он вновь возрождается! Сомневаешься? В таком случае завтра же отправляйся в Бирму и там на горе Мандалай-лай узреешь отпечаток ступни Будды. А на острове Хонсю-сю в токийском храме увидишь следы от двух ступней Будды…

Тут-то к Тохтамыш-хану и подъехал тот ертоульщик, кому по чину полагалось докладывать обо всем необычном:

– Десять тысяч лет жизни, достопочтимый хан! Вынужден сообщить о некоторых странностях урусского шамана… На правой руке у него один палец лишний, на левой наоборот – одного не хватает и ноги разные! На месте правой ступни – левая, на месте левой – правая! Разговаривая, сверлит тебя глазами! Так поступают хищные звери, парализуя страхом свою жертву. Я цепенею от его взгляда!

– На то он и шаман. Что еще?

– Поведение большеносого калмыка вызывает подозрение… Подумай сам, зачем ему пропагандировать загробную бессмертную жизнь по буддийской вере, если у нас, мусульман, есть своя достойная жизнь после смерти, где в тени пальм на том свете прекрасноликие гурии услаждают твой слух сладкоголосым пением под журчание прохладной воды арыка… Ну, скажи, зачем нам, правоверным мусульманам, выслушивать крамольные речи какого-то заумного калмыка? Откуда простому воину знать эти премудрости? Один факт нестандартного поведения – случайность. Два факта – настораживают. Три – уже закономерность! Откуда он взялся? Он явно не наш! Он внедрен для разложения личного состава твоего войска! Он оборотень, вывертыш, бастард – помесь гиены с шакалом, змеи со стервятником, осьминога с акулой! Нос горбат, как у лиц с высоких кавказских гор, а волосья светлые, как у русичей!

– Это не доказательство, даже Чингизхан был светловолос и с голубыми глазами.

– Но самое главное, что у него пупок не на своем законном месте!

– Вот это довод серьезный! – ухватил мысль Тохтамыш-хан и направил коня на продолжавшего верещать калмыка: – Замолчи! Я устал слушать твои бредни! – откашлялся и принял вид соответствующий моменту: левую руку сунул в запах халата, а правую, с саблей, направил к строю притихших конников:

– Слушать и не переспрашивать! По шариату, своду мусульманских правовых установлений, каждый человек имеет право на свое вероисповедание. И я, как истинный мусульманин, терпимо относясь к другим религиям, не возражаю против буддизма. Все слышали? Но во всеуслышание распространять идеи какого-то Будды с целью воздействия на умы и сердца слушателей – недопустимо! По чьему наущению этот человек смущает моих верных воинов восхвалением чужеродного им Будды, что смертельно бьет по ушам, чувствам, нервам, жилам и сухожилиям каждого правоверного мусульманина? Разве наша вера хуже? Тот, кто не следует святым заповедям пророка Мухаммеда, посредника между Аллахом и людьми – тот не наш! И для предотвращения всего, что идет во вред шариату, регламентирующему порядок поведения мусульманина на все случаи жизни, в том числе и на период военных действий, подвергается наказанию. Публично и немедленно! Все слышали? Эй, кто там из дисциплинарной сотни? Приказываю сиюминутно приступить к исполнению!

Под воздействием возвышенных слов Тохтамыш-хана, религиозные чувства воинов воспламенились:

– Во имя Аллаха милостивого и милосердного, смерть смутьяну!

Из строя конников хищными коршунами вылетело двое спешенных.

Красиво раскрутили волосяные арканы…

– Остановитесь! – вскричал приверженец буддизма, – зачем руки-ноги мне вяжете? Без моих рук-ног невозможно разрушить каменные московские стены!

– Заткнись! – пригрозили каратели-исполнители, – иначе засунем кляп в глотку! Воин обязан принять смерть достойно!

Почувствовав дыхание смерти, приговоренный не просил пощады, не падал униженно в ноги Тохтамыш-хану, ибо хорошо помнил завет предков с небесно-голубых Джунгарских гор на стыке Китая-Алтая-Хангая-Гималая-Монголая: “лучше умереть храбрым один раз, чем жалким трусом – тысячу!”

– Ом, мани падме хум! О, сокровище на лотосе! – вскричал приговоренный и поднял глаза к небу…

Каратели-исполнители схватили жертву, привязали к хвостам двух разгоряченных лошадей и несчастный был разорван на две части!

Однако напрасна была казнь лютая. Не чужака-пришляка-внедренца изничтожили по мерзкому доносительству, а своего! О чем узнали по синеватой отметине на крестце – единственно прирожденному признаку истинного монгола…

Вот и Москва вожделенная. С холма отменно видная со всеми подробностями. На переднем плане стены каменные, высокие. По углам башни…

Тохтамыш-хан приник левым глазом к широкому отверстию длинной увеличительной трубы – ценному подарку от покровителя Тимура-Тамерлана из Самарканда.

– Москва? Такая маленькая? – удивился, по ошибке разглядывая город в уменьшительный окуляр увеличительной трубы…