Олег Рязанский - Дитрих Галина Георгиевеа - Страница 48

Через час конники тохтамышевы далее поскакали, не оставив на деревьях ни единого молодильного яблочка, всем захотелось стать молодыми. Ехали, радуясь, пока вперед смотрящий ертоульщик не углядел на земле следы некие. Похожие на человечьи, но больше размером. Однако, проводник-сопроводитель ничуть не удивился:

– Обычный след медведя-шатуна… – и чувствуя непонятливость на лице ертоульщика, спросил, – в прикаспийских твоих степях какой самый страшный зверь?

– Волк!

– Так вот, твой волк для нашего медведя, что для твоего волка суслик, понял? Наш медведь главнокомандующим у зверья числится, как хан у людей. При взгляде на него у самого храброго человека селезенка екает. Даже опытный охотник остерегается медвежьих объятий. Заломать медведя почетно, знатная добыча, ханская.

– Была бы охота – охотнички отыщутся! – вошли в азарт огланы-царевичи, раскручивая арканы.

На такую реакцию и рассчитывал Федор Шиловец, прихватив по пути Сергача-медвежатника с его другом Михаил о Потапычем. Сергач с двух слов понял что к чему и с какого боку. Как мог разъяснил своему воспитаннику. Тот тоже понял и постарался так наследить, что ввел в охотничий азарт два десятка ордынских охотничков.

Поначалу Тохтамыш-хан противился увещеваниям своих сподвижников, но в конце концов сдался. Сумели высокородные огланы-царевичи уговорить его, намекнув о том, что не зря же они помогли Тохтамыш-хану сесть с почетом на белый ханский войлок.

В пререканиях четверть часа пролетело одним махом. Огланы-царевичи спрыгнули с коней, проверили стрелы, ножи, кинжалы, очки солнцезащитные… Пока они шли по запутанному медвежьему следу, деля шкуру еще не убитого медведя, проводник, как мог, развлекал Тохтамыш-хана охотничьими побасенками:

– Медведь на запах любимой еды две версты пройдет на задних лапах! Не видя – не поверить, что эдакая громадина не брезгует рыться в отбросах, выискивая лакомство – личинки майских жуков величиной с коготь, а у самого морда во – глядеть страшно! Если кого медведь за ухом дыханием пощекотал, тот, как говорится, и куста боится…

Через час вернулись охотнички. Охота провалилась. Следы были, а медведя не было… В итоге, как подсчитал в уме проводник-наводчик, у Тохтамыш-хана два часа с четвертью походного времени пошло коту под хвост! Чему непременно будет рад Ольг Иваныч, князь рязанский, даже император Наполеон Бонапарт радовался, когда маршалы выигрывали ему полчаса времени в период стратегических перемещений.

На всякий случай у Федора Шиловца про запас присмотрены были семьдесят скифских курганов с земляными шапками-шлемами на потуданьском притоке Дона, и сорок курганов – на воронежском; тульский Бож-камень и заговоренный клад лихого донского атамана на правом берегу меченосной реки, впадающей в Дон поблизости…

На очередном повороте к Тохтамыш-хану подъехал предводитель ертаульщиков:

– Тысячу извинений за неприятные твоему слуху известия, но, будучи на твоем месте, я бы поостерегся доверять урус-проводнику. Его поведение настораживает, присосался к тебе пиявкой… Даже конь его подозрителен, перед левым поворотом правым глазом мигает, перед правым поворотом – левым подмигивает и ржет с акцентом!

– Для обвинений нужны более веские доводы.

– Раздобуду непременно, всякий пакостник оставляет следы.

– Тогда и поговорим, я еще не позабыл с почти обезноженной коннице.

– А теперь он обезноживает тебя. Убери его, прогони, убей без всяких расследований! Подозрительный человек всегда лишний!

Тохтамыш-хан не успел ответить – едущие впереди конники остановились будто вкопанные – на противоположном берегу Дона они увидели баб! То в скоплениях, то в гордом одиночестве, а на самом возвышенном месте – Золотую Бабу! Без рук, без ног, одно тулово, а смотреть, глаз не отвести.

Прикидываясь неподвижными, бабы исподтишка наблюдали за действиями остолбенелых людей. Даже Тохтамыш-хан чуть не окаменел от удивления, а его именитый сподвижник Карамурза воскликнул:

– Это же наши степные бал балы!

– Были ваши – стали наши, – поправил проводник-путеводитель, – силком сюда их никто не тащил. Сами пришли. Добровольно.

– А водные преграды Дон с Волгой как они преодолевали?

– Зимой. По замерзшей воде. Бабы, сам знаешь, существа столь вредные, ежели что задумают – непременно выполнят.

– Гляди, хан, бабы приветствуют нас, руками машут, к себе зовут! – восторженно завопили конники, в едином порыве бросая коней в тяжелую воду Дона.

Под гнетом обстоятельств Тохтамыш-хан распорядился раньше времени встать на ночлег. Конники обрадовались, костры развели, шурпу варить поставили, бурдюки развязали, расслабились… А наутро половина воинства жаловалась своим сотникам, что бабы урусские вконец их измотали: то пели, то скрежетали зубами…

– Они же каменные! – недоумевали сотники.

– Это они днем каменные, – возражали воины, – а по ночам оживают и требуют к себе внимания, слов ласковых… ежели бабы чего захотят – непременно того добьются. Ну, мы расстарались и вконец обессилели! Теперь телу отдых полагается для восстановления сил потерянных…

С точки зрения обиходности жизни: не умеешь – не берись. С точки зрения инакомыслящих тоже вполне объяснимо. Ветер дул? Дул. Низовой и с верховий. С разновеликой силой и скоростью проникая во все отверстия окаменелых баб, вызывая ответную реакцию. В согласии с учеными выкладками либо вопреки, но по ночам от баб действительно исходили стоны, плачи, хохот гомерический и прочие звуки. В темноте да под ударами ветра бабы кого хошь с ног свалят, как бы то ни было, но утром половина воинов лежали в лежку.

Подобные объяснения немощи воинов Тохтамыш счел последствием наведения порчи и приказал ответственному за здоровье воинов привести к нему заяицкого шамана.

– Увы, трижды уважаемый хан, его нет.

– Тогда пусть явится орохонский!

– Он тоже в отсутствии… Ты же сам им приказал убраться с глаз долой и не возвращаться!

– В таком случае – найди им замену!

Вскоре разъездной караул разыскал заменителя. Длиннобородого. Косолапого. Лысого, с оттопыренными ушами и железными цепями округ живота. Найденыша Тохтамыш-хану представили урусским монахом отшельником, шаманом, иначе. В ответ тот звякнул цепями-веригами:

– Подъехали, схватили, увезли… а у меня в землянке остался ворон некормленным, коза недоеной, тараканы без присмотра и не заперт охалуй…

Для начала Тохтамыш-хан пожелал узнать о причине внезапной слепоты у половины его воинов, а воин без прицельного глаза вроде есаула без зычного голоса. А у другой половины воинов возникла непреодолимая тяга к расчесыванию ушей до хрящей в ущерб слуху и постыдной беготней в кустики…

– Похоже, это наши бабы-истуканши расстарались в знак возмездия за поруганную честь и достоинство.

– Они же каменные!

– Ну и что? Они все чувствуют, все понимают… Кто-то из твоих воинов их обидел, одной – глаз подбили, другой – в ухо заехали. Непорядочно это. Бабы почти человеки, хоть и каменные. Во избежание дальнейших кощунственных действий со стороны твоих воинов, распорядись повесить на шею каждой бабе защитный знак – кожаную пайцзу на веревочке. Народное достояние надо беречь. Охранять от посягательств и хищений. Как Медведицкую гряду, иди Конь-камень, или Дивьи горы у нас на Дону, как плато Укок с алтайской принцессой у тебя в Монголии.

Т охтамыш-хан:

– Хоп! Будет сделано! А как насчет восстановления зрения и других частей тела у моих воинов?

– Проще пареной репы! Обиженных баб следует слегка ублажить: колечком с бирюзовым камешком, сережками с камским жемчугом, платок набросить на плечи, всем известно, что любая баба от подарков млеет и все на свете прощает.

Тохтамыш-хан презрительно скривил губы, оказалось, что все шаманы на одно лицо: урусские, заяицкие, орохонские, мангышлакские.

– Нашим бабам много не надобно, – продолжал вешать лапшу на уши урус-шаман, – но любой приятно, хоть живой, хоть каменной, когда ее холят, нежат, обихаживают, величают по имени-отчеству: Марья Ивановна, Дарья Коляновна, Варья Узаковна или, на худой конец, прозывают по прозвищам: Скобелиха, Головниха, Аепиха, Басманиха…