Полуночная девушка - Грей Мелисса - Страница 44

– Если вдуматься, на свете для всего существует отдельное слово. – Изо рта у Эхо вырывался пар, точно ее голос обретал материю и форму.

– Эхо, я…

Она перебила:

– В двенадцать лет мне нравился один мальчик. Кэрроу. Птератус, но выросли мы вместе. И мне казалось, что я ему тоже нравлюсь. И знаешь, что выкинула Руби?

Эхо не стала дожидаться, пока Гай ответит.

– Она ему наврала, будто я заразная. И если он до меня дотронется, то заболеет и у него выпадут перья. Я понять не могла, зачем она так сказала. Я же была совсем ребенком. Чем я это заслужила?

Эхо чувствовала, что Гай на нее смотрит, разглядывает ее профиль. Ей и хотелось тоже взглянуть на него, и не хотелось. Она сама не понимала, чего хочет, но теперь, когда слова сорвались с ее губ, остановиться уже не могла:

– После этого он ко мне и близко не подходил. И никто из птерят. Так продолжалось долго. Только Айви со мной дружила. – «И Роуан», – подумала Эхо, но о нем промолчала. Не хотелось обсуждать его с Гаем. С тех пор как они встретились с Роуаном в «Мезон Берто», она стала совсем другой. – Но самое обидное даже не это. В конце концов, Руби меня всегда терпеть не могла, да я и не старалась ей понравиться, но…

То, что было дальше, Эхо еще не рассказывала ни единой живой душе. Даже Птере, к которой прибежала, вся заплаканная, после того как Кэрроу сообщил ей, что ему рассказала Руби. Птера обняла девочку и, утешая, принялась гладить по спине. Даже Айви, от которой у Эхо не было секретов, ничего не знала.

– В Гнезде есть фонтан, который якобы исполняет желания. Я пошла к нему, бросила в него монетку. Сначала хотела загадать, чтобы Кэрроу снова со мной подружился. Потом – чтобы все забыли россказни Руби. Даже думала попросить, чтобы у меня выросли перья. Но ничего такого не загадала. Знаешь, что я пожелала в конце концов?

– Что? – тихо и даже с нежностью спросил Гай.

– Чтобы Руби умерла. Я пожелала ей смерти, чтобы мне больше никогда не пришлось ее видеть. Вот и накаркала, – подытожила Эхо и горько усмехнулась. Уж лучше смеяться, чем плакать, но смех получился вымученный и больно ранил ее сердце.

– Как бы то ни было, – сказал Гай, – мне жаль, что все так получилось.

Эхо засунула руки в карманы куртки. Пальцы у нее были такие ледяные, словно кончики их омертвели.

– Ну, теперь-то уж что…

– Да, но я все равно должен был тебе это сказать. Мне следовало быть расторопнее, не допустить, чтобы тебе пришлось мне помогать.

– Не надо. – Эхо покачала головой. – Не говори так.

– Я вовсе не… – Краем глаза Эхо заметила, как Гай потянулся к ней, но опустил руку. – Тогда ты не могла поступить иначе.

– Ты так считаешь? Думаешь, не могла? – Эхо пнула бревно, и маленькие червячки, потревоженные закатным светом, извиваясь, полезли под землю в поисках темноты. – Я же могла тебя там бросить. Но не бросила. Вернулась. А почему – сама не знаю. Мы ведь с тобой даже не друзья. Мы едва знакомы. Но я вернулась из-за тебя. И всадила человеку нож в спину. В буквальном смысле слова.

Она обернулась к Гаю. В тускнеющих лучах закатного солнца он не выглядел на двести лет. Он был мрачен, печален и молчалив. Эхо остро чувствовала, как бьется ее собственный пульс, как волосы Гая касаются его воротника, как блестят чешуйки на его скулах, как оживает ночной лес. Все это было одновременно страшно и прекрасно.

– Почему, Гай? Почему я это сделала?

Едва ли он лучше нее знал ответ на этот вопрос. Эхо понимала, что спрашивать не имеет смысла, но так она чувствовала себя чуть более живой и не такой опустошенной. Это так по-человечески – делать то, что заведомо бесполезно. С тех пор как она нашла музыкальную шкатулку, ее жизнь изменилась. Она иначе видела цвета и чувствовала запахи, слышала звуки, которых не замечала прежде. Эхо словно заново открывала для себя мир. Все казалось ей новым, а самым загадочным был Гай. Он был пением соловья, приветствовавшего наступление вечера, луной, выглядывавшей из-за облаков, таинственной тенистой чащей Шварцвальда, в которую она только что зашла.

Но она не заслуживала этой новизны, этой величавой и жутковатой красоты. Ведь она по-прежнему чувствовала на руках кровь Руби. Эта кровь впиталась в ее кожу, засохла под ногтями.

– Почему мне так плохо? – спросила Эхо. – Я поступила ужасно, но я сделала это ради тебя, хотя сама не понимаю почему.

В ней совершалась перемена – такая же глобальная, как сдвиг тектонических плит. Какая-то незнакомая волна поднималась в душе у Эхо, плыла к далеким берегам. И если ей суждено было разбиться о скалы, она разобьется вместе с ним.

Гай не ответил. Эхо взяла его за руку, провела пальцами по его костяшкам. Ей необходимо было чувствовать тепло другого человека. Ей хотелось, чтобы он снова стал ее якорем. Гай посмотрел на их сплетенные руки. Волосы упали ему на глаза, скрыв их из виду. Но на этот раз Эхо уступила порыву и убрала челку с его лба. Ее пальцы коснулись висков Гая, шероховатых чешуек на скулах. Он закрыл глаза и потерся щекой о ее ладонь, наслаждаясь прикосновением Эхо, но потом отстранился. Их тела разделяло не более пятнадцати сантиметров, которые казались пропастью.

Эхо придвинулась еще ближе к Гаю. Он напрягся, но не отпрянул. С каждым вдохом и выдохом она касалась его грудью.

– Останови меня, – попросила Эхо. – Ну же!

Гай открыл было рот, но не издал ни звука: у него перехватило дыхание, он не мог ее остановить. Эхо даже хотела, чтобы он ей помешал, но ей так было нужно чувствовать чье-то тепло. А слова лишь все усложняли.

Едва ли она сможет выдержать то, что ответит ей Гай. Любые оправдания сейчас лишь оросят крошечные семена измены, что незаметно для Эхо взошли в ее душе, и избавиться от них станет уже невозможно. Эхо потянулась к Гаю, как цветок к солнцу.

– Эхо, я…

Она встала на цыпочки, прижалась губами к его губам и почувствовала, как что-то внутри нее встает на место. Чтобы не упасть, Эхо схватилась за воротник Гая. Он скользнул руками по ее рукам и стиснул ее запястья, чтобы удержать. Его губы, теплые, в мелких трещинках, раскрылись навстречу ей. Поцелуй получился нежным, глубоким и робким. Кровь оглушительно стучала у Эхо в висках. Она всем телом прижалась к Гаю, впитывая его тепло. Когда он коснулся языком ее нижней губы, Эхо показалось, что она потеряет сознание.

Гай отстранился первым. Провел губами по щекам Эхо, по ее переносице, лбу. Пальцы его едва касались ее запястий, словно он боялся причинить ей боль. Эхо растворилась в его ласках, рассыпалась в горстку пепла у его ног. В удачный день она бы, пожалуй, смутилась, но сегодня день выдался неудачным. Она чувствовала, как превращается в кого-то другого, кого-то, кого не узнавала. Война делает из нас чудовищ, сказал Гай. «Интересно, – подумала Эхо, – если я сейчас взгляну на себя в зеркало, кого я там увижу?»

Пальцы Эхо скользнули под свитер Гая, чтобы согреться на его коже. Гай обвил руками талию Эхо и издал странный звук, словно утопающий, который хватает ртом воздух. Тяжело дыша и дрожа всем телом, он зажмурился и прижался лбом к ее лбу. Наверное, к нему давно так никто не прикасался. Много-много лет. Эхо положила ладонь ему на поясницу повыше джинсов. Кожа ее горела.

– Эхо, – выдохнул Гай.

Эхо потянулась к нему губами и поцеловала его. Гай снова издал странный придушенный стон. Он убрал руки с ее талии, взял Эхо за запястья, оторвал ее от себя и покачал головой. Их лица были так близко, что волосы Гая скользнули по щеке Эхо.

– Не так, – прошептал он, – не так.

Глава сорок шестая

Гай чувствовал во рту привкус мятного бальзама для губ, которым пользовалась Эхо. Девушка прижалась к нему, спрятала лицо у него на груди и проговорила глухо, уткнувшись в шерстяной свитер Гая:

– Я сделала это ради тебя.

Гай провел пальцами по нежной коже ее запястий.

– Я знаю.

Эхо потерлась лицом о грудь Гая. Он чувствовал, что ее лицо мокрое от слез.