По понятиям Лютого - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 8

– Глаз? А на фига глаз?

– Ну, глаз, это значит – Смотрящий, это знак такой, – объяснил Султан. – Свои поймут, а остальным и на фиг не надо.

Идея показалась слишком экстравагантной, к тому же кто-то вспомнил, что у масонов, а может, даже у сионистов изображение глаза тоже используется, значит ворам такой символ – в падлу! Решили вместо глаза написать просто «Мерин». Верку подрядили на это дело за тридцать рублей…

Накануне празднества Студент наведался к юбиляру, вручил бутылку французского коньяку.

– Помнишь, ты говорил мне, что серьезный кент в гости без коньяка не ходит? Так вот, держи, Мерин. Выпей, чтобы здоровья тебе хватило еще на столько же лет, сколько этому пойлу.

Мерин взял бутылку, долго крутил в руках. Руки у него заметно тряслись.

– И сколько же этой бодяге исполнилось? – спросил он.

– Не знаю. – Студент пожал плечами. – Звезд не нарисовано, но денег стоит немалых. Так что, думаю, лет двадцать – двадцать пять.

– От души намерял, брателла, спасибо, – хмыкнул Мерин. – А чего ж сегодня нарисовался? Завтра бы и вручил при всем честном народе…

– Завтра не смогу, при всем уважении, Мерин, ты уж извиняй. Мы с краснодарскими пацанами давно одно «дело» наметили, про твой юбилей тогда базара не было. А задний ход давать – сам понимаешь…

Мерин осекся, подвигал лицом, бровями. Видно, он был недоволен, но придраться не к чему. Если вор откажется от подготовленного «дела», то прослывет фуфлыжником.

– Что ж, твои дела, тебе и решать. – Старик ухватился за спинку стула, осторожно присел. – А я, видишь, хотел посадить тебя по правую руку, на почетное место. Как своего крестника, считай. Ты ведь на той сходке в Монино, считай, заново родился. Кабы не поддержка общины, обстругали бы тебя там до белой кочерыжки. – Мерин опять ухмыльнулся, придвинул свободный табурет, поставил рядом с собой, справа. – Но раз ты такой деловой, присядь со мной сейчас. На прям сейчас дел у тебя нет? Вот и хорошо. Значит, отпробуем трофейного коньяку. Эй, Фитиль! Где ты там?! – гаркнул он в сторону кухни, не давая Студенту возможности вставить слово. – Принеси стаканы нам с гостем! И закуси организуй!

– Слушай, я… – начал Студент.

– Ничего, обождет, – оборвал его Мерин. – А ты не маячь, мне тоже, знаешь, не в дугу шею корячить, снизу вверх на тебя смотреть. Приземляйся давай. – Он похлопал ладонью по табурету. – Не боись, не приклеишься.

Студент встретился с ним взглядом, невольно поежился. Если Мерин что-то почуял, живым ему отсюда не уйти, это ясно. Только по глазам старика ничего нельзя сказать, глаза будто из оловянной ложки выточены – пустые, холодные, в них никогда ничего не меняется, хоть шутит он, хоть готов приставить нож к горлу. Да он небось и ложкой убивал – в тюрьме ведь ножей нет. Хотя Лютый зуб дал, что все будет ништяк.

Из кухни показалась рожа Фитиля.

– Щас, щас! – бросил он и скрылся.

Студент не торопился садиться. Прошелся по комнате, насвистывая блатной мотивчик. Стены обклеены страницами из журналов «Советский экран», «Огонек», «Работница». Вот кадр из «Кубанских казаков», вот комбайны в поле, а на самом видном месте какая-то итальянская актриса улыбается, забыл фамилию. Видно, нравится она Мерину, раз наклеил. Студент представил себе, как Смотрящий под руку с этой цацей хромает по красной ковровой дорожке где-нибудь на Московском кинофестивале. Забавно, забавно…

И тут в голове прорвался тонкий фонтанчик боли. Как иголку в череп вонзили. Студент отошел в сторону – боль сразу прошла. А-а, понятно. В буфете за стопкой тарелок к стенке притулилась крохотная бумажная иконка. Чтобы в глаза не бросалась, но чтобы при желании легко было достать. Вот это и в самом деле забавно. Старый хрен перед смертью, значит, в религию ударился, грехи пытается замолить. Неужели верит, что ему это поможет?

Мерин беспокойно закряхтел, закашлял у него за спиной.

– Чего ты там высматриваешь, Студент? – Он повернулся, пристально посмотрел на гостя.

– Да ничего. Смотрю, у тебя тут ширево достойное припасено.

Студент хохотнул, кивнул на коробку с лекарствами и шприцами, которая стояла на нижней полке буфета. Взял оттуда ампулу, встряхнул, посмотрел на свет.

– Ага, ширево, как же, – проворчал Мерин. – Это уколы от ревматизма, тебе такой дурью колоться пока что не положено по возрасту.

– А это что? – Студент взял какой-то пузырек, открыл, понюхал, поморщился.

– Желудочные капли, мать твою! Хватит там рыться, сказал! Садись!

– Желудочные? Это из желудей, что ли? – переспросил Студент, дурачась.

– Для желудка! Перед обедом принимаю, чтоб кишки работали!

Мерин недовольно отвернулся, со стуком поставил локти на стол. Не обращая на него внимания, Студент еще какое-то время звенел пузырьками, хмыкал под нос. Потом отошел от буфета, сел рядом с хозяином.

– А я думал, ты из железа сделан, – сказал он то ли в шутку, то ли всерьез. – Никогда не мог представить, как Мерин жрет таблетки или, там, с градусником, например, сидит. От пули, верю, можешь умереть, от ножа. А чтобы болезнь тебя скрутила, в такое трудно поверить. Вот бетонная статуя какая, например, стоит на улице, под ветром и дождем, а насморк никогда не подхватит. И ты всегда мне таким казался!

Мерин откашлялся в кулак, вытер руку о брюки.

– А что теперь тебе кажется?

– Ты крепкий мужик, Мерин, вот что я думаю, – польстил Студент. – Сила в тебе есть такая, что многие молодые жиганы позавидовать могут. А ведь далеко не каждому из них суждено до твоих лет дожить. Вот оно как.

Старик оскалился, сверкнув железным зубом. Ответ ему понравился.

– Правильно думаешь, Студент. Вот и дальше так думай, – буркнул он, приосаниваясь. – Это и для твоего здоровья полезно будет, и вообще. А ежели кто-то в моей силе сомневаться начнет, тому…

Он не договорил. В комнату вошел Фитиль с подносом – хлеб, сало, огурцы, два стакана.

– Чего лыбишься-то? – косо глянул Фитиль.

– Ничего, – сказал Студент. – Просто в жизни не пил еще французский коньяк с салом.

– А что, задница треснет, что ли?

– Хватит базарить, – оборвал их Мерин. – Мы не в Париже живем, нам их законы по колено. Здесь каждый сам решает.

Он сорвал пробку, разлил коньяк до краев, пустую бутылку швырнул под стол.

– Стаканами там тоже небось не пьют, во франциях твоих? И начхать. Это их проблемы. – старик поднял стакан, вопросительно уставился на гостя. – Ну что, Студент, за мое здоровье?

– И за долгие годы! – сказал гость, выдохнул и медленно осушил стакан до дна.

Мерин умер на следующий день, в самом начале праздничного застолья, после первого же тоста. После пожеланий крепкого здоровья и долгих лет жизни…

Говорят, он успел сделать только один глоток и уронил стакан. Громко звякнуло стекло, все посмотрели в его сторону, а Смотрящий как стоял, так и завалился назад – с открытыми глазами, с поднятой правой рукой. Как бетонная статуя. Головой влетел в буфет – бах! – и сложился на пол.

Говорят, сразу подумали, что сердце схватило, что старик еще очухается. Жучок вызвал «Скорую». Но Матрос посмотрел на застывшее лицо юбиляра, потрогал пульс под челюстью и махнул рукой: готов. После чего общество разбежалось, оставив Мерина на попечение Жучка, Султана и двух разбитных соседок.

Приехала «Скорая», а за ней – милиция. Очкастый врач в ушанке бросил одно только слово: «инфаркт», Мерина погрузили в машину и увезли. Менты заполнили протоколы и тоже уехали.

Говорят, на следующее утро братва устроила разбор: как и почему, и кто виноват. Собственно, винить было некого, поскольку случился обычный инфаркт, покойнику все-таки семьдесят стукнуло. Но все равно крайним оказался почему-то Султан: многим не понравилась его идея насчет выложенного красными гвоздиками на снегу числа «70» под окнами Меринова дома.

– Я сразу подумал: натурально, как могила смотрится! Ну, клык даю! И подпись «Мерин»! – сформулировал Череп.