Верность и терпение - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 28

Единственная дорога связывала этот район на юге с Вильманстрандом, где стоял штаб Салтыкова, и на севере с городом Сен-Михель, в коем обосновался шведский король.

Ангальт, рассуждая как генерал, причастный к вопросам большой стратегии, заметил, что из этого района можно с большим удобством действовать на фланги и тыл нашей армии, одновременно надежно прикрывая собственные коммуникации.

Когда же оказался принц у Салтыкова, то был обрадован тем, что мнение главнокомандующего на сей счет совершенно соответствует его собственной точке зрения. Более того, Салтыков приказал именно ему, Ангальту, выбить шведов из Керникоски, дав ему для этого шесть тысяч пехотинцев, небольшой отряд егерей и двенадцать орудий.

Девятнадцатого апреля, сосредоточив свои войска вокруг Керникоски, Ангальт построил их тремя колоннами, непосредственно возглавив самую большую — центральную, состоявшую из тринадцати рот, из которых две были лейб-гренадерскими. Второй колонной командовал генерал-майор Байков, третьей — генерал-майор князь Мещерский.

Барклай был рядом с Ангальтом и знал, что их колонне из тринадцати рот при шести орудиях предстоит атаковать Керникоски с фронта.

Разумеется, идти с фронта не означало прямолинейно бить противника в лоб, подставляя ему и свой собственный. Потому принц отрядил лейб-гренадер для того, чтобы они сначала нанесли внезапный удар по левому флангу шведов, и лишь после того, как противник сочтет этот удар главным, двинуть на него войска по фронту.

Фланговый удар наносился еще и потому, что именно слева от русских стояла сильная батарея шведов.

Лейб-гренадер в обход повел секунд-майор Ершов. Они, казалось, должны были благополучно подойти к противнику, но шведы их загодя обнаружили и открыли убийственный, точный огонь.

Ангальт, выручая солдат Ершова, поднял своих пехотинцев и сам бросился впереди всех на неприятеля. Барклай бежал рядом с принцем, как вдруг снег взметнулся у его сапог и он увидел, как принц, выронив шпагу, упал. Тут же повалился и Барклай, почувствовав, как ему ударила по глазам яркая вспышка и в лицо дохнуло будто бы сильным печным жаром.

Он встал на четвереньки, плохо соображая, что с ним, подобрал валявшуюся рядом шпагу, хотел поднять отлетевшую в сторону треуголку и увидел сидящего рядом Ангальта; тот упирался руками в снег, уже окрасившийся кровью, а прямо возле него лежал на снегу сапог, из которого торчало нечто красное, раздрызганное и мокрое. «Это же нога, его нога», — догадался Барклай, и у него от неожиданности и невероятности увиденного закружилась голова.

Барклай обхватил принца и потащил его назад, стараясь унести из-под огня батареи, которая била чертовски точно и слаженно, будто на учениях. И хотя он ни о чем, кроме как о спасении своего командира и друга, не думал, все же успел заметить, что атака захлебнулась…

Барклай старался скорее дотащить до укрытия теряющего сознание принца и передать его лекарю.

Вскоре лекарь появился, осторожно очистил культю от осколков кости, подвернул лохмотья кожи и, смазав каким-то снадобьем, завернул в чистую холстину. Потом пришли солдаты с носилками, и принц с Барклаем поехали на ближнюю мызу, расположенную здесь же за лесом.

Трое суток Барклай то сидел рядом с принцем, то чутко дремал на лавке в той же комнате, где страдал умиравший Ангальт.

Вскоре после того, как оказались они на мызе, приехал к принцу старший после него в отряде — генерал-поручик Иосиф Андреевич Ингельстром. В коротком докладе он, как мог, успокоил принца, сказав, что неприятель отбит по всем пунктам, что потери невелики и завтра он отдаст приказ снова атаковать.

Барклай чувствовал, что Ингельстром не говорит раненому правды, но эта святая ложь не только ему, но и всем им была во спасение. И странно — Михаилу было почти все равно, что там, под Керникоски, и где теперь шведы. Почти не волновало его и то, каковы наши потери и что будет с отрядом завтра. А вот мысли о том, что завтра произойдет с принцем и останется ли он жив, не оставляли Барклая ни на миг, постоянно сверля мозг фразой, внезапно возникшей из времен очаковских: «Так ведь страда нынче».

Слова «страда» и «страдание» нечаянно пришли к нему и не оставляли все время, пока был он с принцем.

…Ангальт умер на руках у Барклая на четвертый день после ранения — 22 апреля. Перед смертью принц подарил Михаилу свою боевую шпагу.

(Через двадцать восемь лет умирающий Барклай завещал именно эту шпагу положить с ним в гроб. Хотя к тому времени было у него их три — эта и еще две другие, осыпанные бриллиантами, с золотыми эфесами. Одну он получил за победу над Наполеоном при Ла-Ротьере, другую — от граждан Лондона в честь взятия Парижа.

Барклай же велел положить с собою в гроб именно эту — простую, стальную, но самую дорогую — друга своего Виктора…)

…Статс-секретарь государыни Александр Васильевич Храповицкий, душою и сердцем преданный ей и поверенный во многих ее делах, вот уже семь лет вел скрупулезнейший дневник, занося в него все, чему был свидетелем, что доводилось слышать и от самой императрицы, и от окружающих ее. Среди сонма событий, происходящих с пяти часов утра до десяти часов вечера — а именно столько длился рабочий день Екатерины, — записал Храповицкий и такое:

«20 апреля 1790 года. Возвратился Турчанинов. Сказать изволила: «Ингельстром и Ангальт, как хваты, на одних дрожках поскакали. Атака от нас со всех мест и в Парданоски на самого короля с трех сторон назначена 18 апреля, но до самого обеда Турчанинов стрельбы не слыхал…

21 апреля. Худой успех атаки, бывшей 19 числа, наши отбиты и ретировались. Принц Ангальт и Байков ранены.

22 апреля. Пришло известие, что Ангальт и Байков от ран умерли.

23 апреля. Плакали о принце Ангальте…

25 апреля. По известию обстоятельному в деле принца Ангальта убитых и раненых 503. Недовольны. Прискорбны».

И уже 1 мая, вновь возвращаясь к делу при Керникоски, Храповицкий записал: «Шли на три колонны, Байков свою разделил, попавши в два огня; принцева служила в ретираде; Бергман с Мещерским и не дошли. Очень видно, что шведы обо всем предуведомлены и каждую колонну готовы были, встретить».

А в последний раз упомянул Храповицкий Ангальта через восемь месяцев — в январе следующего года. Тогда велела Екатерина построить принцу мраморный мавзолей и поручила это своему любимцу — придворному архитектору Джакомо Кваренги, прославившемуся созданием многих ее дворцов.

Значит, запал государыне в душу наивный и добрый храбрец — Виктор Амадей Ангальт, оказавшийся сугубым ревнителем блага и славы своего нового Отечества…

Бой под Керникоски был одним из последних в этой войне. Правда, сразу же после того, как умер Ангальт, шведы попытались повторить свой успех, напав на Тобольский пехотный полк генерал-майора Денисова. На сей раз шведами командовал сам король, и им конечно же нужна была победа. Однако фортуна им изменила — пятнадцать часов дрался Тобольский полк и отбил все атаки королевских войск. Потери же полка были огромны, поэтому потребовался приток новых офицеров и солдат.

1 мая 1790 года прибыл туда и Барклай, заместив премьер-майорскую вакансию и получив очередное офицерское звание.

Вслед за тем главные боевые действия развернулись в Финском заливе. 22 июня русский флот одержал победу в сражении под Выборгом, но через месяц шведы взяли реванш в морском бою при Роченсальме, утопив пятьдесят русских гребных судов вместе с восемью тысячами солдат и матросов. В этой грандиозной трагедии чудом спаслись лишь остатки двух мушкетерских полков — Навагинского и Тенгинского, — часть десанта, размещавшегося на галерах гребной эскадры принца Нассау-Зингена.

Осенью оставшихся в живых мушкетеров свели в новый полк, назвав его Санкт-Петербургским гренадерским. Новым полком стал командовать князь Цицианов, перед тем служивший в Тобольском пехотном полку, где с мая 1790 года состоял и Барклай.