Никогда не отступай - Форстчен Уильям Р. - Страница 43

Шум боя почти стих, и Ганс наконец вновь опустился в седло. Подъехав к краю лощины, он испытал чувство сожаления при виде сотен угодивших в эту бойню лошадей; многие из них были еще живы и отчаянно бились в агонии или жалобно ржали. Тут и там звучали одиночные выстрелы — это его солдаты добивали оставшихся в живых бантагов и их изувеченных коней.

Оторвавшись от своего каре, Ганс рысью поскакал навстречу 7-му корпусу. Из поредевших рядов 5-го Суздальского появился Кетсвана во главе отряда зулусских воинов, которых, увы, становилось все меньше и меньше, и Ганс облегченно перевел дыхание.

— Я и мечтать не мог о том, что настанет день, когда мы устроим этим ублюдкам такую кровавую баню! — прогремел Кетсвана.

Участок степи между передней шеренгой 7-го корпуса и краем оврага был сплошь устлан сине-черным ковром из человеческих тел и лежащих на них сверху бантагов, уничтоженных в последней контратаке.

Ганс подъехал к каре Уотли и спрыгнул со своего коня — передвигаться верхом по грудам мертвецов было совершенно невозможно.

— Где командир корпуса? — спросил Ганс у стоявшего поблизости полковника, который ошарашенно взирал на картину колоссального побоища.

Офицер непонимающе уставился на Ганса и медленно покачал головой.

Шудер вошел внутрь каре, спокойно обойдя поверженного бантага, отчаянно пытающегося дотянуться до него своим мечом. Шедший следом за ним Кетсвана выстрелом из револьвера добил раненого врага.

Завидев знамя корпуса, Ганс направился к нему, мысленно ругая себя за то, что свой собственный флаг он отправил на север с Бэйтсом, рассчитывая обмануть этим ходом бантагских разведчиков и убедить их в том, что он собирается пробиваться к Джанкшн-Сити. Теперь его собственные подчиненные не всегда знали, где находится их командир, и Гансу стало намного труднее управлять своей армией.

Возле корпусного штандарта, сжав зубами трубку, лежал Джек Уотли, держащийся за обрубок своей правой ноги; ниже колена остались только клочки кожи и обломки костей.

— Как ты, Джек?

— Хреново, Ганс, даже после Геттисберга так не болело.

— Ты, главное, лежи спокойно.

— Ганс, надо сделать привал на день. Ребята только что выдержали тяжелейший бой. Здесь было жарче, чем при Спотсильвании, и почти так же плохо, как при Испании. Парням нужен отдых.

Ганс покачал головой:

— Только что перевалило за полдень. До захода еще целых шесть часов. Мы успеем пройти десять миль. Может, нам удастся оторваться от врагов, сидящих у нас на пятках.

— Сэр, мы потеряем много людей во время этого марша. Через день некоторые из них будут в состоянии идти дальше.

Ганс промолчал, понимая, что Джек говорит не о себе.

Парням Уотли и впрямь сильно досталось в этом бою. Три-четыре тысячи раненых и убитых, и это не считая еще пятисот, а то и тысячи жертв в корпусе самого Шудера.

На флангах и впереди еще звучали ружейные выстрелы, стрелки Ганса продолжали преследовать врага. Хотя в овраге бантаги потеряли около двух уменов, тысячи солдат орды остались в живых. Некоторые из них пустились в бегство, но многие, выбравшись из-под артиллерийского огня, вновь собирались в боевые порядки.

Вскарабкавшись на орудийный передок, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и навел его на северо-восток. Разглядывая далекий горизонт, он скорее почувствовал, чем увидел поднимавшуюся над ним черную полосу. Двадцать, двадцать пять миль? Сколько?

Он слез на землю.

Вздохнув, Ганс опустился на колени рядом с Уотли и положил руку ему на плечо.

Мне очень жаль, Джек, — прошептал он. — Нам нужен полевой госпиталь и доктор Вайс, но у нас нет ни того, ни другого. С северо-востока на нас надвигаются новые полчища этих ублюдков. Мы должны идти дальше.

— Боже милосердный, Ганс, ты же говоришь о том, чтобы бросить здесь тысячу с лишним человек!

Лицо Шудера потемнело.

— Мы спешим половину наших кавалеристов и посадим раненых на лошадей, но они должны быть в состоянии сами удержаться в седле. — Он помолчал секунду. — Ты можешь взять мою лошадь, Джек.

Один из врачей начал накладывать тугой жгут на изуродованное колено Джека, и лицо Уотли исказила гримаса боли.

— Я так не думаю, Ганс.

Ганс знал, что его друг откажется от этого предложения. Он все равно хотел взять его с собой. Джек был отличным командиром корпуса — месяц в лазарете, и он будет снова готов к бою. Но до госпиталя было целых сто миль по суше и еще пятьсот по морю. А ужас ситуации заключался в том, что, если бы он сделал исключение для Джека, сотни оставшихся здесь людей заговорили бы о привилегиях, полагающихся старшим по званию. Это была армия Республики, и офицеры, какое бы высокое положение они ни занимали, получали те же пайки, что и рядовые, так же как и их солдаты спали на сырой земле и наравне с ними делили все опасности войны. Если это равенство когда-нибудь нарушится, изменится сущность самой Республики.

— Я должен думать о сорока тысячах людей, Джек.

— Я тебя понимаю, Ганс. На твоем месте я бы поступил точно так же.

Шудер вновь повернулся к оврагу.

— Двадцать зарядов каждому солдату, остающемуся здесь. Может, им удастся выиграть для нас немного времени. Это отличная оборонительная позиция для людей с винтовками в руках.

Когда колонны его солдат двинулись дальше, Ганс с трудом подавил сильное желание пустить своего коня вскачь и помчаться вперед.

— Смотрите, чтобы они не останавливались, — бросил он офицерам штаба. Развернувшись, он рысью поскакал к задней части каре. Следившие за ним солдаты поняли, что он собирается сделать, и расступились, давая ему дорогу.

Выбравшись на открытое пространство, Ганс направил своего коня обратно к оврагу. В воздухе стоял запах крови и мертвечины. С севера и с юга вдоль оврага были сложены настоящие валы из бантагских тел, которые должны были стать не только защитой для засевших в лощине людей, но и грозным предупреждением для их врагов.

Спешившись, Ганс подошел к краю оврага и опустился на колени. Порывшись в кармане, он вытащил оттуда плитку табаку:

— Угощайся, Джек.

Уотли ухмыльнулся и покачал головой:

— При мне моя трубка, Ганс, я терпеть не могу жевательный табак, это вредно для зубов. И как только твоя жена разрешает тебе целовать ее? Бедная женщина.

Улыбка Уотли вдруг сменилась гримасой боли.

— Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь передал… э-э… — запнулся Ганс.

— Ольге, — быстро вставил Джек, делая вид, что не заметил, как Ганс забыл имя его жены. Он мотнул головой. — Мне никогда не нравилась вся эта чепуха с прощальными письмами и последними словами. Слишком мелодраматично, друг мой. Она и так будет знать, что я думал о ней.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Ну, если у тебя в запасе есть лишняя нога, я был бы тебе очень благодарен.

Ганс склонил голову:

— Джек, я только хотел…

— Можешь мне не объяснять, Ганс, я все понимаю.

Если бы это случилось с тобой, я поступил бы точно так же. Ты, главное, позаботься об остальных парнях.

Ганс кивнул. Подняв голову, он окинул взглядом лощину у себя под ногами. Почти тысяча человек ждали в ней своего последнего боя. Большинство из них молчали, кое-кто негромко стонал или плакал. Ганс заставил себя посмотреть им в глаза. Некоторые солдаты кидали на него взгляды, полные гнева и горечи, но тяжелее всего Гансу пришлось оттого, что на лицах многих людей было написано понимание, его товарищи и друзья по прежним боям грустно улыбались и приветственно махали ему.

Он медленно поднялся с колен и опять навел свой бинокль на северо-восток. Там явно что-то происходило. Степь все еще была влажной от лившего последние три дня дождя, иначе Ганс видел бы пыль, поднимавшуюся от бантагского войска, с сорока, а то и пятидесяти миль, но он и так знал, что враги недалеко и скорее всего к вечеру будут здесь.

Ганс снова опустился на землю рядом с Джеком.

— Недолго осталось, Джек, — прошептал он. — Еще три часа, максимум четыре. Они увидят трупы своих товарищей и попрут на вас, желая отомстить.