Лучшее от McSweeney's, том 1 - Смит Зэди - Страница 7

Ты заворачиваешь за стойку, идешь к полке с журналами и, приближаясь к подругам, пытаешься придать себе победоносный и хладнокровный вид. Но чувствуешь себя мошенницей. Как будто из-за этого воровства ты перестаешь быть истинной мусульманкой и порочишь остальных людей своей веры.

— Это не воровство, — возражает Люси. — Мы делимся, просто делимся.

И ты тоже делишься. Втягиваешь через трубочку слоистую смесь вишня-кола-черника-вишня, пока не заболит лоб. Потом Джеки открывает рот, запрокидывает голову, опускается на колени, а другая девчонка нажимает рычажок, и вы все замираете, когда коктейльный аппарат начинает булькать. «Фу!» — говорит кто-то, но вы все под впечатлением эффектного трюка, и рейтинг Джеки взлетает до небес.

«О господи! Да когда ж это кончится?! Вы, малолетние бездельницы, а ну, убирайтесь отсюда! А ну, пошли! И не вздумайте возвращаться! Вам сюда вход воспрещен, ясно? Воспрещен! Убирайтесь! Вон!»

Стайка детей, хихикая и повизгивая, несется через парковку, а уже на следующий день как ни в чем не бывало возвращается на место преступления, потому что продавщица не запоминает вас в лицо. Знает только, что украсть может всякий.

В тот день, когда ты впервые надеваешь хиджаб для пробы, кто-то с силой дергает за него сзади, он слетает с головы, а вместе с ним и клочья волос. Ты вспоминаешь, как девчонки-оторвы перед дракой останавливаются и снимают сережки. Тебе так больно, что хочется разреветься, но ты изо всех сил сдерживаешься. «Пожалуйста, не дай мне заплакать, пожалуйста, пожалуйста, не дай мне заплакать». Первый урок, Тейлор Брайанс замечает, что твоя пухлая нижняя губка дрожит, и вспоминает тот случай, когда он неправильно ответил у доски, а ты его поправила при всех (Не стручки! Семена! Ха!). Он начинает травлю, «Шала рёва-корова», шепоток ползет по классу, ты заливаешься краской, в глазах щиплет, из носа течет. Ты призываешь на помощь чувство собственного достоинства, поправляешь шарф и заново закалываешь булавку. Ты не видишь, как плывут по рукам записки, не слышишь, как произносят твое имя. Ты камень. Ты хладнокровна. Ты не заплачешь. Это не слезы. Звенит звонок.

Потом звонок звенит еще шесть раз, заканчиваются еще шесть уроков. К концу дня с тебя семь раз сдергивают хиджаб, из них четыре раза — на первой же перемене, а в очереди в столовую Тейлор Брайане дважды наступает тебе на ногу. После школы тебя окружает стайка восьмиклассниц, перезрелые дылды в лифчиках, все пялятся и дергают тебя за шарф. За этот день ты успела передумать насчет хиджаба. Ты будешь его носить. Любой ценой. Ярость клокочет в твоих венах как кипящая лава, подбородок высоко поднят, лицо исполнено самообладания и спокойствия, а на место былой неуверенности приходит новорожденная гордость. Я буду носить его, думаешь ты, во что бы то ни стало.

И все-таки дома ты плачешь, уткнувшись в мамино сари, и кричишь на нее, как будто она одна из тех безжалостных обидчиков.

— Я самая обычная, — подвываешь ты. — И всегда такой была!

— Ну что ты, маленькая моя, перестань, шшшш, все будет хорошо, — говорит мама. И замечает, что, может быть, сейчас не самый удачный момент, чтобы начать ходить в хиджабе. Она говорит, что можно прекрасно обойтись и без него, что ты можешь снять его и забыть. Она повторяет все это, да, но сама носит строго сколотый под подбородком хиджаб постоянно. Она гладит тебя, но ее заверения имеют обратный эффект.

В тот вечер перед сном ты размышляешь о своем брате, о том, каково ему. Ты в ванной, смотришься в зеркало и накидываешь хиджаб на волосы, и тут же, словно бы по волшебству, превращаешься в женщину. Словно бы по волшебству все твои обязанности и роли смещаются и заостряются.

Тебе сложно вдвойне. Тебе нет покоя в своей собственной стране, тебя дергают за волосы. Но и в Индии ты — открытая мишень, в глаза сразу бросаются твои по-американски ухоженные ножки, маленький рюкзачок «Найк», ты — объект ненависти. Со всех сторон тебя окружают гнев, и зависть, и опасность. Ты — объект ненависти. Ты испорченная. Легкая добыча. Маленькая девчонка. А в мире есть столько всего, и все это — к твоим услугам.

Ты думаешь о своем брате, гадаешь, боится ли он.

Прежде чем надеть ночнушку, ты вооружаешься карманным зеркальцем и подносишь его туда, где еще никогда себя не разглядывала. Ты рассматриваешь в зеркальце собственное тело и думаешь: здравствуй, я.Тебе неловко, хотя рядом никого нет. Тебя посещает новое, незнакомое чувство. Ты думаешь, до чего же сильно ненавидишь Тейлора Брайанса. В тебе, как пар, поднимается возмущение. Ты стоишь в ванной с окровавленными руками, теперь ты знаешь себя лучше. «Я мусульманка, — думаешь ты. — Я мусульманка, услышьте мой голос».

Третий урок — физкультура. Горячие солнечные лучи припекают асфальт, и ты видишь вдалеке колышущийся воздух, мираж. Голова под шарфом почти сварилась, уши, соприкасаясь с тканью, горят, а волосы, пропитанные липким соленым потом, облепили затылок. Стоит только вам с ребятами разделиться на команды, как кто-то с силой дергает тебя за хиджаб. Ты теряешь равновесие и падаешь. Обдираешь коленки, и сквозь кровь на них проступают черные, как сажа, пятна грязи. Все оборачиваются поглазеть, и горстка девчонок тихо хихикает, прикрыв рот ладошкой. Булавка расстегнулась, и хиджаб на этом месте порвался, твой папа прав — такая конструкция гораздо лучше, а вот если бы вместо булавки хиджаб завязывался на узел, ты бы могла задохнуться. По влажной шее стекает струйка крови — острие булавки царапнуло кожу. И ты думаешь: ну всё. С меня хватит. Я выхожу из игры. Сдаюсь. Ненавижу.

Кто-то говорит:

— Вот черт! Девочка, ты в порядке?

Ты кое-как поднимаешься, выпрямляешься и уходишь, оставляя за спиной девчонок в растянутых физкультурных формах. Ты возвращаешься в прохладную затхлую раздевалку со шкафчиками, где в кои-то веки можно переодеться в одиночестве. Смывая грязь и песок с ладоней, ты глядишь на себя в зеркало. «Кровавая Мэри», — думаешь ты и крепко зажмуриваешься, а когда открываешь глаза, снова видишь только собственное лицо и бесконечные ряды шкафчиков на заднем плане. И никаких демонов, явившихся порезать тебя на куски.

Позже, когда ты покидаешь раздевалку, ты больше не Никто, ты больше не Неизвестно Кто. Теперь, чтобы пройтись по школе и ее окрестностям, тебе требуется собраться с силами, мобилизовать все имеющееся мужество, которое со временем укрепляется и укрепляется. Глаза становятся пустыми; не фокусируя взгляда, ты смотришь куда-то вдаль. Тем временем Тейлор Брайанс и Фернандо Круз следят за собой и дожидаются подходящего момента, чтобы никто их не видел, и тогда выскакивают и орут прямо тебе в лицо: «Арабка! Жирдяйка! Блин, ты такая уродливая, ты уро-о-о-одина!»

Запасы твоего терпения на пределе. Фернандо наступает тебе на ногу, и твой белый «Рибок» теперь весь в грязи. И все же на твоем лице, несмотря на боль, не дрогнул ни один мускул.

Звенит звонок. Большая перемена. Ты упорно прокладываешь себе путь сквозь толпу набившихся в туалет девчонок, там никак не уединиться, ты пытаешься пробраться туда, где к стене прикручен тусклый кусок металла (все мечтают, чтобы на его месте появилось нормальное зеркало), но там уже куча девчонок, красящих ресницы тушью, девчонок с карандашами для губ, вместо воздуха — дымка от аэрозольных дезодорантов, нечем дышать, и тебе не удается толком разглядеть, нормально ли застегнута булавка — в последний раз рванули не сильно, хиджаб удержался на голове. Но ты не можешь рассмотреть свое отражение как следует. А потом на тебя накатывает. Ты стоишь посреди моря локтей, плеч и кроссовок, внезапно на тебя накатывает, ты рыдаешь и не можешь остановиться.

— Эй, девочка, ты чего плачешь? Хочешь, я разобью в котлету того ублюдка, который обидел тебя? Потому что я бы могла, я же ненормальная. Ты мне только покажи его, и я все сделаю в лучшем виде.