Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Почти три года. Ленинградский дневник - Инбер Вера Михайловна - Страница 38


38
Изменить размер шрифта:

И. Д. счастлив. Я тоже. Я перестану слышать о «фановых» трубах и водопроводных «точках». На всем этом поставлена точка.

17 декабря 1943 года

Вчера вечером пошли, как обычно, гулять. Ночь была сырая, теплая, скользкая, хотя Озерецкие и утверждали, что видели северное сияние.

На площади Льва Толстого хотели подробнее рассмотреть булочную, куда днем попал снаряд, но при свете ручного фонарика, конечно, ничего не увидели.

Только успели прийти домой — три-четыре снаряда ахнули подряд на той же площади.

Вчера днем там смертельно ранило бывшую здешнюю студентку, теперь аспирантку Орошанскую. У нее порваны кишки, она без пульса: надежды никакой.

Во время этого же обстрела убита наповал совсем юная студентка II курса — Верочка Березовская. И. Д. видел ее за десять минут до смерти: она выходила из «анатомички», где происходили экзамены. И. Д. спросил ее:

— Что, трясетесь? Она ответила:

— Сегодня трясутся другие. А я буду завтра. Через час она уже лежала в нашей прозекторской.

19 декабря 1943 года

Сегодня утром пошли к выносу тела Верочки Березовской. Было ясное, розовое, сухое утро. Подошли к прозекторской как раз в ту минуту, когда отъезжал грузовик с гробом какого-то моряка, также погибшего от обстрела. Взвод балтийцев следовал за грузовиком.

С трудом проникли в маленькую комнату «прощаний». Там стоял еще один гроб с женщиной под кисеей; тоже жертва обстрела. И тут же небольшой гроб Березовской. Одна только полудетская ручка, желтая, как воск, виднелась из-под искусственных лилий и роз. Прощаясь с покойницей, все целовали эту ручку.

Изголовье было обвито тюлем. Когда я хотела откинуть его, чтобы взглянуть на лицо, мне шепнули, что от головы у покойницы осталась только затылочная кость. Мать держалась стойко, но отец… вот уж подлинно убит горем.

И. Д. со студентками вынесли гроб. Грузовик пошел сначала на улицу Окороходова и остановился там перед аккуратным особнячком Стоматологической клиники, которой заведует Березовский-отец и где Верочка, будучи студенткой-медичкой, работала сестрой. Из клиники взяли скамьи на грузовик, чтобы ехать на кладбище. И тут же на улице состоялся небольшой траурный митинг.

Первым говорил И. Д., потом сотрудники клиники, затем — студентка. А в это время, не переставая, громыхали орудия. И где-то по недальним улицам звучал похоронный марш: хоронили военного. Небо было чистое, прелестное: молодая, нежная зима. Долгожданный морозец, необходимый для начала нашего наступления.

Слыша орудийный гул, Березовская-мать сказала:

— Только бы доехать до кладбища.

И было неясно — то ли она сама боится, то ли хочет спокойно похоронить дочь.

Вечер Важное сообщение по радио: огромный прорыв вражеской обороны в районе Невеля. Теперь ясно, почему гитлеровцы так свирепствуют все эти дни.

25 декабря 1943 года

Было заседание нашего партбюро и общее собрание: меня приняли в партию. В понедельник — бюро райкома. Сегодня рано утром ходили с Мариэттой в райком по поводу наших заявлений.

Мой год кончается хорошо.

28 декабря 1943 года

Тревожный день… Только было собралась идти в райком уточнять анкету — шквальный обстрел нашего района. И. Д. ушел в город по делам до вечера, и это очень волнует меня. Мы повздорили перед уходом и не простились. А в Ленинграде нельзя расставаться не прощаясь.

Как только обстрел стихнет, пойдем в райком.

29 декабря 1943 года

Трудная, грозная ночь. Три раза возобновлялся обстрел из тяжелых орудий. Снаряды падали очень близко, у дома Промкооперации. Наше здание колыхалось, как карточный домик, но мы никуда не сошли, даже не оделись. Только я с подушками перебралась на тахту, подальше от окна.

Вечер

Бюро райкома заседало за овальным столом, в большой прекрасной комнате: пол устлан дорожками, на столе — зеленое сукно. Мне задавали вопросы, а я, стоя, отвечала.

Вопрос. Почему вы не вошли в партийную организацию Союза писателей?

Ответ. Ленинградское отделение Союза писателей в настоящее время не имеет своей партийной организации. Писатели-фронтовики прикреплены к военным парторганизациям. Остальные — к заводам, где они работают.

Вопрос. Какая общественная нагрузка была у вас за это время?

Ответ. Я выступала на заводах, в клубах, в воинских частях, в госпиталях и школах.

Вопрос. Как представляете вы себе свою будущую партийную работу?

Ответ. Я, как и раньше, буду писать и выступать. Но постараюсь делать это много лучше, с точки зрения писательского мастерства. Кроме этого, буду делать все, чего потребует от меня партия.

Вопрос. Не пугает ли вас строгая партийная дисциплина?

Ответ. Нет, не пугает. Я организованна по природе.

По дороге из райкома домой я спрашивала себя: как же действительно прошел год моего кандидатского стажа? Какие изменения произошли со мной за этот срок?

Я выступала на фабриках, заводах, в воинских частях. Я писала. Верно. Но все это я делала и раньше. В чем же разница?

Это не так просто сформулировать, но разница есть. Раньше было так: напишу, допустим, удачную вещь — и рада. Неудача была мне горька. Но это была моя личная печаль и только моя радость.

Теперь же я думаю: а в какой мере то, что я пишу, полезно делу советской литературы, которая в свою очередь является только частью великого дела — процветания моей страны, первой социалистической страны в мире?

Каждое литературное произведение, логически продолженное, должно претворяться в действие. Может претвориться во всяком случае.

Я старалась мысленно проследить эту линию, угадать, что происходит за тем обрывом в конце страницы, за которым начинается жизнь.

Как действуют сейчас мои стихи? Как работало мое перо, мое оружие, в осажденном Ленинграде? Сумела ли я хоть в какой-то степени быть нужной ему? Я отвечаю за это.

Мне это поручено партией, это мое партийное дело.

30 декабря 1943 года

Тихая ночь. Только поздно вечером был слышен далекий сплошной гул: может быть, это разговаривали наши «катюши». Сообщения по радио прекрасные…Сегодня первая в этом году метель.

31 декабря 1943 года

Итак, год кончается. Новый, наступающий, сулит нам победу. Вчерашние сообщения блестящи. С восторгом слушали также о «весьма ожесточенном» налете на Берлин. Нет такого ада, который не следовало бы обрушить на голову Гитлера.

1944 год

1 января 1944 года Новый год встретили у Кетлинской. Очень хорошо было возвращение пешком через весь тихий, покрытый легким снегом город, с вальсами по радио. Хождение по улицам было разрешено до двух часов ночи, — к этому времени мы и вернулись.

Желаю себе здоровья! Будет здоровье, будет и книга.

2 января 1944 года

История с милиционером (из рассказов Евфросиньи Ивановны):

Какая-то женщина в очереди так грубо бранила и дергала за руку своего ребенка, что остальные возмутились и позвали милиционера.

Тот пришел, узнал в чем дело, взял ребенка за руку и повел. Мать растерялась:

— Куда это вы его ведете?

— К моей жене. Она умеет обращаться с детьми.

— Да разве это ваше дело — возиться с ребенком?

— А как же, конечно мое. Меня государство поставило следить за порядком. Вот я и слежу.

Вчерашняя новогодняя студенческая елка происходила в зале Ленина. Зал был переполнен студентами, студентками и «подшефными» институту моряками, подтянутыми, чистенькими, явно готовыми танцевать до первой тревоги на кораблях, сколько бы ни длилась эта мирная пауза.