Сиамский ангел - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 46

— Вот интересно, они там круглосуточно принимают? — спросила она и сама же ответила: — Скорее всего, клиника ведь частная.

— Думаешь, вдвоем справимся?

Федька большой и тяжелый, и тащить его обдолбанного в клинику — удовольствие сомнительное, подумал Марек. Еще захочет ли! Но какого черта он тогда звонил? Чего просил?

Машина свернула на Грибоедова. Еще через минуту они стояли перед вторым подъездом, еще через полминуты Марек жал на кнопку звонка.

Федька не отвечал.

— Постучи, — приказала она, и Марек трижды бухнул кулаком в дверь.

— По-моему, его нет дома.

— Он сказал, что будет дома. За такие эксперименты голову отрывать надо.

Тут до Марека дошло.

— Он что, в первый раз? Один?!

— Это же Федька! Он хотел знать, как это… как это бывает и как выкарабкиваются.

Вот именно, подумал Марек, почему-то Федька так себя поставил, что ему все можно и все прощается. Какую бы ахинею ни вытворил — «это же Федька!» И никаких анализов, никаких укоров.

— Да ничего с ним не сделается с одного раза, — сказал Марек. — Оклемается. У него нет предрасположенности к этому делу.

— Ты хочешь сказать, что бывает наркомания на генетическом уровне? — уточнила она.

— Ну да. Это когда в организме не вырабатываются какие-то гормоны (тут Марек помянул Зильбермана — старик откуда-то знал названия именно этих гормонов и блеснул в беседе, а может, сам их сконструировал, за ним и такое водилось), и наркотики их как бы замещают. Получается равновесие.

— У нас вырабатывается нечто похожее на героин? — она, кажется, не верила. И тут вспомнилось слово, но пришедшее отнюдь не от Зильбермана. Старшенький где-то вычитал, что у атлетов после хорошей нагрузки выделяются в кровь эндоморфины и дают кайф. То есть они требуются мышцам, чтобы убрать напряг и боль, а кайф — побочный эффект.

— Ну, вроде того. Так если бы у него была предрасположенность, он бы уже давно скопытился. Он же без тормозов.

— Это точно…

— Садись, — Марек снял повязанную вокруг бедер сиреневую фуфайку с резиновыми буквами, постелил на ступеньки. — Он где-то поблизости.

— Если что, будем дверь ломать, — усаживаясь, ответила она. — Он просто феноменальный идиот. Тогда он ее в клинику свез, и ему не понравилось, что там только симптомы сняли.

— А чего же он хотел? — Марек сел ступенькой ниже, чтобы она не подумала, будто он решил присоседиться.

— Всего и сразу!

Она была очень недовольна Федькой. И зачем только понеслась сюда среди ночи? И ведь знает же адрес!..

— Я говорил с одним нариком. У него целая философия. Он считает, что общество должно ему дать что-то взамен героина, или что он там жрал. Ах, не даете? Значит, я саморазрушаюсь дальше! — процитировав бывшего соседа по двору, Марек вдруг вспомнил Ксюшку и добавил: — Всем вам назло!

— Хотела бы я знать, что этот кретин сожрал…

— Сейчас выясним.

Марек нашел в мобилке Федькин номер. Но Федька отключился. Сам добровольно лишил себя связи с миром.

— Теоретически он слопал то, на что подсела его дура, — продолжала она, решительно не желая называть Аську Аськой. — Он хочет знать, как из этого выходят! Он, видите ли, хочет понять, что хорошего в этом состоянии! Он, видите ли, должен знать, что ее цепляет! Экспериментатор хренов!

Это она уже говорила, мы начинаем повторяться, подумал Марек. Что-то такое уже было однажды.

Но если она до такой степени зла на Федьку, то почему сидит сейчас на этой лестнице?

Запела в сумочке ее мобилка. Она выхватила аппаратик.

— Федя? Ты как? Что? А что ты слопал? Мы тут, под дверью. Ну, как знаешь.

На том разговор и кончился.

— Была минута, когда он сильно испугался. Но, наверное, эта минута уже прошла, — сказала она. — Утверждает, что попробовал какой-то легкий наркотик.

— «Легкие» и «тяжелые» — это все брехня. Все зависит от того, сколько времени наркотик держится в организме. Чем дольше — тем он опаснее. Скажем, если накуриться марихуаны, она из тебя дней пять будет выходить, все получается как бы незаметно. А если примешь опиаты — они выходят быстро, но со скандалом.

— Бедный Федька… — вдруг сказала она. — Господи, за что ему это?

Она про Аську или про стихи? Или про все сразу, включая неуправляемость? Этого Марек так и не понял. Наверное, нужно было спросить. Но вопрос задала она:

— Как ты думаешь, долго ему там мучиться?

С ней что-то не так, удивился Марек, у нее — не тот голос и не те интонации. Это не она, это совсем другая женщина, испуганная и утратившая решимость. Она была способна в одиночку все и за всех решить, а эта — эта ждала помощи. Но какой?

Марек посмотрел ей в лицо, снизу вверх, чуть-чуть придвинулся — так, что мог коснуться подбородком ее коленей.

На ней были старые босоножки, уже нажившие свой запах. Он ощутил этот запах и замер. Дальше придвигаться он уже не мог.

— Он большой и здоровый, ему придется дольше страдать, чем какому-нибудь дистрофику.

— Сколько? Сутки?

— Откуда я знаю, чего он сожрал! — тут Марек ощутил злость, даже не совсем злость в полном объеме, а что-то похожее, замешанное на сильном чисто физическом раздражении. Раньше он и не подозревал, что ее может сопровождать такой запах… раньше он не оказывался так близко…

Она помолчала. А когда заговорила — голос был уже обычный.

— Ладно. Иди домой, теоретик.

— А ты?

— Я еще немного тут посижу.

И это придумала она — она, постоянно костерившая Федьку в хвост и в гриву! Придумала сидеть на темной лестнице в ожидании звонка от человека, которого сама сто раз называла кретином и идиотом. На случай — а вдруг он еще раз испугается? И позволит себе помочь?

Марек встал. Он понимал, что уходить сейчас — самоубийство, но чувствовал себя тем самым осужденным, которого помиловали на эшафоте.

Он спустился на две ступеньки. Постоял. Спустился еще на одну.

В самом деле, у нее же одноклассница в той частной клинике. Если что — она вызовет бригаду, или как это там у них называется. Теоретически — бригада.

Теоретик.

Ну, значит, теоретик.

А практики пусть сидят ночью на чужих лестницах.

— Да ты иди, иди. Мне нужно кое о чем как следует подумать.

Она смягчила интонацию, она предложила красивый уход — в самом деле, нехорошо навязывать свое общество женщине, которая нуждается в уединении и тишине.

Он спустился еще на две ступеньки.

И на три.

Соблюдая тишину.

*

В отдел он пришел первым. Сел к компьютеру, включил, задумался, глядя, как машина докладывает о состоянии своих внутренностей. И зазевался.

Когда он вернулся в реальность, на мониторе было очередное дурацкое предложение, сформулированное по-английски: нажать кнопку «F1» и еще что-то этакое проделать. Локальные сети опять барахлили. Надо было ругаться с компьютерным цехом.

Марек пошел по коридору, здороваясь словесно и просто кивая. Из дверей выглянула Наташа Стригольникова.

— Марик! Вам от Зильбермана привет!

Марек так и встал.

Он понимал, что уже должно прийти известие о похоронах, уже пора скидываться на венок. В душе он уже побывал на этих похоронах, уже простился, что еще за приветы?..

— Как он там? — хрипло спросил Марек.

— Выкарабкивается!

И тут Марек вспомнил то, чего вспоминать не следовало. У него были в жизни случаи, подлежащие истреблению из биографии, и бегство из больничного комплекса он уже отправил в небытие. И вот оказалось, что бегство все-таки было, что Оксана обязательно рассказала о нем зоологическим теткам. Недаром же она в последние дни как-то стремительно проскакивает мимо по коридору. Да, рассказала. В курилке. И тетки пальцами у висков покрутили.

Ничего, все к лучшему. Больше никто на конторского сумасшедшего не станет устраивать облав и засад.

Скоро Зильберман вернется, и опять можно будет затевать долгие разговоры за чашкой кофе о всяких интересных вещах. И даже пойти наконец за трубкой — тем более, что гонорар еще не потрачен.