Француз (СИ) - Решетнев Виктор Сергеевич "РВС" - Страница 5

     Стол там давно накрыт и ждёт нас. Чего только на нём нет: холодный красный борщ, горячие котлеты, которые жена только сняла со сковородки, она их потрясающе научилась готовить ещё на Севере, толчёная картошка, малосольные огурчики, помидорчики, всевозможная зелень. Тут и петрушка, и шпинат, и кинза с укропом, зелёный лучок, сельдерей и прочее. Еды столько, словно мы собрались отпраздновать свадьбу, а не принять единственного гостя, да ещё такого поджарого.

    Хотя нет. На столе отсутствует сливочное масло. Жена его не поставила.  Может, забыла, а может, подумала, что это вредный продукт для европейцев.  Как потом окажется – зря она так подумала.

    Ирван фотографирует стол. Всё на нём сервировано красиво и смотрится аппетитно. Но есть ещё одна необычность в сервировке стола  – это полное отсутствие на нём спиртного. Про него мы тоже забываем, сами то мы давно не пьём, поэтому я даже не спрашиваю у Ирвана,  хочет ли он с дороги выпить стаканчик вина...

    Мама моя, конечно, помнит о таких вещах, она пятьдесят лет прожила с пьющим человеком, моим отцом, но подсказывать нам в таких вещах не спешит.

   После ужина я предлагаю Ирвану прогуляться по вечернему Брянску. Моя мать опять против:

    «Дай человеку с дороги отдохнуть, - говорит она, - нагуляетесь ещё».

    Но француз спортивный парень. Ему 53 года (на три меньше чем мне), а он до сих пор бегает марафон. Поэтому он не хочет показать мне свою слабину и сразу после ужина рвётся в бой.  У себя в Морле  он и своих учеников приучает к спорту. Они у него в основном выходцы с Ближнего Востока и Южной Азии.  Потом он мне покажет их фотографии, сделанные на пикнике. Сплошь одни смуглые и раскосые лица: тайцы, вьетнамцы, пакистанцы, алжирцы, марокканцы и прочее.

    «У тебя тут одни нерусские», - скажу я.

    Но Ирван не поймёт моего юмора.

    «Да, - скажет он, - русских у меня только двое учеников».

    И потом расскажет, что работает он учителем уже давно, что

 отпуск у него шесть недель, четыре из которых он путешествует по миру, иногда на велосипеде, но чаще на своих двоих. Часто ночует, где придётся. Бывает, приютят незнакомые люди, а бывает, приходится ночевать в палатке под открытым небом. Но это даже романтичнее. Он очень спортивный мужик и очень целеустремлённый.

      Поэтому маму мою он слушать не стал. Для крепкого мужика это было бы неловко, тем более передо мной. Я ведь тоже ему разные свои каратистские фортели показывал. Хотя нашу поговорку, «То, что русскому хорошо, то иностранному человеку не очень»… и даже, как бы крепко он ни выглядел, ещё никто не отменял, Но мы вернёмся к этой поговорке в дальнейшем моём повествовании…

     На улице было тихо и тепло.  Фонтаны поднимали к небу свои разноцветные струи и, падая, рассыпались на тысячи брызг. Вечером они у нас ярко подсвечены.  Я живу в центре города, на площади Партизан.  Наш город единственный в своём роде. Он имеет статус города Партизанской Славы. Городов-Героев много, а наш такой один.

      Лет пять назад на нашей площади провели реконструкцию. Подлатали памятники, почистили их, заново покрасили. Вечный огонь сделали побольше и поярче, благоустроили прилегающую территорию. Замостили всё  плиткой, поставили на площади скамейки, на которых теперь сидят пенсионеры и кормят голубей, сделали цветочные клумбы и посадили берёзки. Их сажали ещё депутаты трёх граничащих между собой областей: Брянской, Черниговской и Гомельской. Тогда мы ещё все дружили: русские, украинцы, белорусы…

    Как-то потом, я угощу Ирвана  конфетами,  карамелью, вкусными и не очень дорогими, и спрошу его:

     «Знаешь, чьи они? –  и сам же за него отвечу, - Порошенковские.

Его наша Липецкая фабрика у нас до сих пор работает»…

     «И ты можешь их есть»? – удивится он.

     «Не только могу, но и тебя угощаю».

      Мы оба посмеёмся.

     «У нас о таких вещах не пишут», - признается он.

    «А ты им там расскажи у себя, особенно своим  ученикам, как у нас всё обстоит на самом деле», - попрошу я его.

      Француз утвердительно кивнёт головой, а я подумаю:

       «Посмотрим».

           Часть I. Глава VI.

   Мы выходим из ворот нашего дома и сразу встречаемся лицом к лицу с волком.    Не с настоящим брянским серым хищником, а с его собратом из мультика «Жил-был пёс». Какие-то умельцы сварганили его из арматуры, покрасили серой краской и поставили в сквере у моего дома. Мне он виден из окна. Памятник очень похож на оригинал из мультика, так что, кажется, тронь за его сытое пузо, а он скажет голосом Джигарханяна:

        «Щ-щ-ас спою…».

      Горожанам приглянулся этот железный серый хищник, и возле него теперь всегда толпа. Фотографируются целыми семьями.  Особенно он полюбился  детишкам, их от серого волка за уши не оттянешь.

     «Наш лё лу (волк)», - говорю я Ирвану и предлагаю ему сфотографироваться рядом с достопримечательностью.

    Француз подходит к железному зверю, и я щёлкаю фотоаппаратом.

  Только вывеска над волком почему-то не попадает в кадр, а она красноречива:

      «Я люблю Брянск».

      И вместо слова люблю,  конечно же, красное сердечко… Пора мне уже мои плюсовые очки брать с собой.

   Отщёлкав положенные снимки, мы направляемся в парк. Он у нас имени Толстого. Писателей Толстых в России трое. Один, основной и всемирно известный – Лев Николаевич, и два вспомогательных: Алексей Николаевич и Алексей Константинович. Наш земляк, Алексей Константинович, первый по старшинству. Он родился раньше других Толстых. В середине девятнадцатого века он был известным писателем и поэтом, моим земляком, кстати.

     «Средь шумного бала, случайно…», или

     «Колокольчики мои, цветики степные…»,  -

       это всё его.

      Со школьной скамьи мне нравится его стих «История государства Российского»:

        «…Ходить бывает склизко

         По камешкам иным,

         Итак, о том, что близко

         Мы лучше умолчим…» -

        Умолчать и тогда и теперь  -  это милое дело в России.

     Третий Толстой, Алексей Николаевич, наш будущий красный граф, в своё время обласканный Сталиным. Это он  написал  «Петра Первого», «Аэлиту», а также выстругал из итальянского Пиноккио  нашего русского Буратино.