Залп! Пушечный наряд - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 19

Через неделю я отошёл от ранения, начал вставать и немного ходить, хотя слабость была. Ещё через несколько дней я оправился и почти сразу, в сопровождении Нормы, пошёл искать оружейную лавку. Без оружия я был, как голый среди одетых, с другой стороны – шпага или сабля говорят о статусе мужчины. Если оружия нет – как правило, слуга. Солидный свободный господин – обязательно с оружием. Конечно, это касалось не всех – король тоже ходил без оружия, но все же. Я обошёл несколько лавок, пока не нашёл то, что мне надо – шпагу толедской стали, отлично сбалансированную и прекрасно сидящую в руке. Стоила она в два раза дороже, чем я купил в Италии, но хорошая вещь стоит денег. Может быть, сабля была бы и лучше, но она тяжела для ежедневного ношения, и лучше её применять в конном бою, а не пешему. В гостинице я разузнал, где находится Сорбонна. На следующий день я планировал сходить туда, коли уж у меня было рекомендательное письмо Мигеля.

После завтрака, побрившись и надев новый сюртук, я подвесил к поясу шпагу, положил в карман рекомендательное письмо и направился в Сорбонну. И хотя я шёл не устраиваться на работу, а проведать ученика моего учителя, все равно немного волновался.

Каменное здание Сорбонны выглядело мрачновато. Спрашивая у студентов, я нашел медицинский факультет. Открыв дверь, я вошёл в коридор. Сюда выходило несколько дверей. Из одной вышел солидный господин. Приподняв в приветствии шляпу, я осведомился, где можно найти месье Жильбера Пако.

– Я Пако, – буркнул господин. – Что у вас ко мне за дело? Я принимаю с утра.

– Меня просили передать письмо, я проездом был в Италии, в городе Ла-Корунья, где Мигель Родригес Сарагосса и написал это письмо.

Я вытащил из кармана письмо и подал господину. Не читая, он сунул его в карман. Наверное, Мигель переоценил свои дружеские чувства к Жильберу Пако. Я откланялся и отправился восвояси. И стоило из-за письма так волноваться. Я быстрым шагом прошёл коридор и вышел на ступеньки. Задержался на секунду, раздумывая, куда направиться. Сзади раздался шум; расталкивая студентов, выбежал месье Пако и стал озираться. Я спускался по ступенькам вниз.

– Погодите, месье! Погодите!

Не думая, что это относится ко мне, я спустился и направился к гостинице. На моё плечо хлопнулась чья-то ладонь:

– Извините, месье. Вы слишком быстро идёте. – Рядом со мной стоял Пако. – Извините, ради Бога, я был занят своими мыслями и не сразу понял, о каком Мигеле идёт речь. Вы не вернётесь на факультет?

– А зачем? Письмо вы получили, больше никаких обещаний я никому не давал.

– Но в письме Мигель пишет, что вы знали Амбруаза. Это правда?

– Да, и что из этого следует?

– Мне просто необходимо с вами поговорить, это не займёт много времени.

– Ну, хорошо.

Мы вернулись на факультет. Жильбер отпёр дверь, и мы вошли в его кабинет. Первое, что бросилось в глаза – портрет Амбруаза. Конечно, писали портрет в зрелые годы моего ученика, когда он достиг определённых высот. На меня смотрело постаревшее лет на тридцать лицо, но я его прекрасно узнал. На портрете он был в мундире чиновника, с многочисленными орденами, исполненный чувства достоинства. Но я его помнил другим – любителем выпить, без гроша в кармане, схватывающим на лету знания. «Здравствуй, Амбруаз, вот и снова встретились».

– Вы хорошо знали учителя? – спросил Пако.

– Учителя? Это был мой ученик!

– Позвольте, Вы что-то путаете, ведь Амбруаз умер в почтенном возрасте, окружённый любовью семьи и обожанием немногочисленных учеников. Вас в его окружении я что-то не припомню, да и по возрасту мы почти сверстники, прошу меня великодушно извинить за напоминание.

– Я действительно ничего не путаю, меня звать Юрий Кожин, если вы – ученик и соратник Амбруаза, вы должны знать это имя.

– Да, да, да, учитель часто упоминал этого замечательного человека, кажется, он был… – Амбруаз по-актёрски затянул паузу.

– …из Московии, – окончил я фразу.

Тут уж Жильбер совсем растерялся, вскочил с кресла, забегал по кабинету.

– Этого решительно не может быть! Сколько же вам лет, месье?

Я решил слукавить:

– Больше ста.

Глаза Жильбера чуть не вылезли из орбит.

– Позвольте, я врач и могу оценить приблизительный возраст пациента. Никак не могу поверить вашим словам.

– Я бы и сам не поверил, дорогой Жильбер, но это так. Я изобрёл замечательный эликсир, он не даёт бессмертия, но продлевает жизнь.

Говорить ему про перенос во времени и пространстве я не стал, точно сочтёт умалишённым.

– Если это в самом деле так, то это – величайшее открытие! Я хочу взглянуть на эликсир или хотя бы узнать его состав.

– Уважаемый месье Пако! Если эликсир – великое открытие, то его состав не открывают незнакомым людям, поставьте себя на моё место.

Пако вскочил и забегал по кабинету.

– Да, да, месье, вы правы. Давайте поработаем вместе, я думаю, что мы сможем пооперировать пациентов, вы продемонстрируете свою технику. А знаете что, я могу поговорить с ректором, и вы сможете читать лекции медикусам.

– Нет, нет, если у вас есть такое желание, я могу прочесть несколько лекций, не более. Я же не работать сюда приехал, тем более не отошёл от ранения.

– Что, ранение, куда? Насколько оно тяжелое?

– Ранение в руку, саблей, но я потерял много крови и не восстановился до конца. Думаю, что оперировать не смогу ещё дней десять, ощущаю вялость в руке и нет силы в пальцах.

– Извините, я не знал, выглядите вы здоровым. Надо же – сто лет! Вы не шутите надо мной?

– Если хотите, месье, я могу рассказать подробности моего знакомства с Амбруазом и ход той операции.

– Нет, нет, я не сомневаюсь в ваших словах, но сто лет?!

Жильбер закатил глаза и упал в кресло.

Дальше пошёл уже чисто медицинский разговор – чем обезболиваете, как обеззараживаете, чем шьёте?

Разговор затянулся надолго, наконец, Жильбер спохватился.

– Вы, наверное, голодны. Ах, я совсем заболтался, даже не угостил гостя, а раненому надо кушать!

Я прервал Жильбера:

– Это вы меня извините, мне пора, с вашего позволения, увидимся завтра.

– Да, да, с нетерпением буду ожидать.

Жильбер вскочил с кресла, обежал стол и долго тряс руку. В гостиницу я вернулся с хорошим настроением, мы с Нормой плотно поужинали, запив бургундским.

Наутро, часов в десять, я уже подходил к Сорбонне. Тут и там проходили студиозусы, – чувствовалось учебное заведение, слышалась разноязыкая речь. Эх, когда у нас на Руси будет то же самое, одна надежда на Петра.

На кафедре никого не было, по крайней мере, мне так показалось – открыл одну дверь – пусто, другая заперта, за третьей – снова никого. Да во сколько же здесь начинаются занятия? За дальней дверью послышались голоса; я подошёл, тихонько приоткрыл дверь. У секционного мраморного стола стоял в клеёнчатом фартуке Жильбер. На столе лежал труп, во внутренностях которого Жильбер ковырялся инструментами. Вокруг стола стояли студенты. Они внимательно наблюдали за учителем. Я прикрыл дверь и подошёл. Жильбер объяснял занятие на латинском. Это универсальный медицинский язык, вроде эсперанто. Постояв незамеченным, я присматривался. Насколько я понял, тема была – удаление селезёнки при ранениях. Густо пахло формалином. О, этот запах, его помнят всю жизнь все врачи. Пару небольших ошибок я обнаружил, постарался тактичней их объяснить. И студенты, и Жильбер со вниманием их выслушали. Жильбер меня представил – хирург из Московии Юрий Кожин. О моём возрасте и о наших отношениях с Амбруазом он благоразумно умолчал. Жильбер, пользуясь моментом, попросил показать на трупе какую-либо операцию. Что я знал лучше всего? Конечно, урологию. Я решил показать удаление почки, попросив двух студентов поассистировать. Так будет лучше – в случае ошибок их можно поправить, не ущемляя достоинства их учителя – Жильбера. Я делал и одновременно рассказывал. Через полчаса учебная операция была завершена. Студенты зааплодировали.