Река Джима - Флинн Майкл Фрэнсис - Страница 20

Звонкий казался искренне удивленным.

— Само собой! Вам известно о Тенях? Провинциальные следящие комитеты дублируют провинциальные административные комитеты. Инь, ян. Каждый чиновник, каждый префект, каждый конный полицейский имеет свою Тень. Тени доносят о благочестии и гармонии имперскому цензору.

— Да, это я знаю.

— Итак. Кому нужна гармония больше, чем императору? Все равновесие зависит от него. Я говорю «равновесие», но ни одно слово на галактическом не может передать весь его смысл.

— Понимаю.

— Нет, — резко сказал Звонкий, — не понимаете. Только ’полохи понимают. Наша звезда — центральная звезда в целой Вселенной. Одинаковое расстояние во всех направлениях. Это тяжкое бремя — держать всю Вселенную на плечах. Ни у одного человека нет таких сил. Многие сгибаются, иногда ломаются. Как сегодня. Ни одному человеку не управиться со всем. Но Утренняя Роса, все Чертополохово Пристанище объединено этой целью. Все делят общее бремя, все помогают императору. Как сегодня.

У него за спиной Белый Жезл набросил желтую мантию на плечи императора и с уважительным кивком посадил его в ждущую машину.

— Уходите, — сказал Звонкий, — и не возвращайтесь в Йенлуши.

Мeарана поклонилась, следом за ней Донован. Выпрямившись, она увидела августейшее величество в желтых одеяниях и затравленный взгляд Джимми Барселоны, который просто хотел строить мосты.

ОН ЭСТИР

Маршрутный лайнер «Шрини Сиддики», идущий от Мегранома до Арфалуна, по всем статьям превосходит «Вьющуюся зарю», но ни арфистка, ни человек со шрамами не могут этого оценить. Донован не желает, чтобы путешествие попало в записи Своры, поэтому они заплатили наличными за места в четвертом классе, а оттуда все лайнеры выглядят одинаково.

— Хоть бы раз, — говорит Мeарана, впихивая чемодан в шкафчик, которыми их обеспечили на борту, — попутешествовать с комфортом.

— Ты многое упустишь, — подмечает Фу-дир, — побывав среди обычных людей и не выжав из этого максимум.

Арфистка захлопывает шкафчик с чуть большей силой, чем требуется.

— Но общая спальня…

— Считай это возможностью обрести новых друзей. По крайней мере, тебе не придется ни с кем делить кровать. Как-то раз, путешествуя с Салдмапудры до Нигглеворса, я снимал койку на бродячем грузолете и…

— Даже слышать не хочу.

Общая спальня представляет собой большую открытую площадку. Вдоль стен стоят трехъярусные кровати, а гравитация снижена до половины стандартной, чтобы облегчить жизнь неудачливым путешественникам с верхних коек. В центре расположены столики, игровые столы — разнообразные средства скоротать время. Когда арфистка и человек со шрамами входят, зал уже полон. Мужчины и женщины занимают места и столики, дети со смехом носятся по отсеку, арфистка едва успевает уклоняться от их стремительных движений.

Пару человек замечают ее и зовут к себе. Дети радостно хлопают в ладоши. Семьи эмигрантов улыбаются. А те, кого ведут к фронтиру призраки прошлого, отрываются от раздумий и задаются вопросом, может ли она оказаться тем бальзамом, который так нужен их сердцам. Есть что-то в том, как она ведет себя, как держит футляр с арфой, обещая необычные мелодии. Трубадурам всегда рады. Враги отставят распри, уберут прижатые к горлу ножи и соберутся, словно братья, у их ног.

Рой мужчин, женщин и детей из спален четвертого класса «Шрини Сиддики» — сброд со всего Спирального Рукава: шарпи с обвисшими складками на лице, мертвецки бледные приземистые югуртане с широкими приплюснутыми носами, чернокожие блондины с Алабастера, младшие сыны верховнотарской знати, закутанные в бахромчатые одеяния и перебирающие молитвенные четки иеговяне, скучающие юноши, с презрением отринувшие манерность Старых Планет, ‘линиане, не пожелавшие сложить головы в Залах Покаяния. Они пришли с Аба-лона и Мегранома, с Рамажа и Валентности, с Малой Ганзы и Гладиолы, с Нового Эрена и Боярышниковой Розы. Их больше, чем коек в спальне, ведь за небольшую плату койки можно делить и спать поочередно. И все они направляются к Арфалуну, «Вратам в Лафронтеру».

Спальня сама поделилась на секции для одиноких мужчин, женщин и семей. Арфистка и человек со шрамами заняли койки в соответствующих секциях и встречаются за общим столиком. Арфистка открывает футляр, инструмент удобно ложится в ладони, и она настраивает его. Скоро, думает Донован, он потеряет ее в собирающейся толпе.

«Это способ скоротать время», — произносит Шелковистый Голос.

«Он зол не поэтому», — возражает другой.

Донован хмурится, ожидая, когда Фудир скажет свое неизменно ценное мнение, которое не стоит и полдуката. Но аферист молчит, чем еще сильнее раздражает Донована.

— Думаю, гянтрэй, — говорит арфистка, проводит ногтями по струнам и подтягивает некоторые. — Музыка должна отражать надежду в их сердцах.

— Это называется попустительством, — отвечает Донован. — Думаю, ты должна сыграть голтрэй. Антидот может требоваться им больше, чем яд.

Она смотрит на него, потом на пассажиров.

— Надежда — это яд?

— Все, кто умер от разочарования, вкусили сначала надежду.

— Отчаявшиеся не ведают разочарования. Здесь я тебе уступлю. Если только, несмотря ни на что, все не обернется к лучшему. Полагаю, это тоже будет своего рода разочарованием.

— Чего никогда не случается. Я о том, что все обернется к лучшему. Взгляни на них. Они думают, будто улицы Лафрон-теры вымощены платиной. Но все совсем не так. Они вымощены кровью и слезами.

— Правда? А я полагала, асфальтом или магпластиком.

— Насмешка не очень подходит твоему милому личику. Позднейшие поколения назовут их героями — но из четвертого класса они редко кажутся таковыми. Горящий мост пылает куда ярче на расстоянии, чем в глазах тех, кто его пересекает. Некоторые из твоих слушателей — бродяги. Их надежды тщетны. Каждый уверен, что его неудачи — следствие обстоятельств, а не сущности характера и что если он переберется на новое место, то сможет начать все сначала.

— Кое-кто так и поступает.

— Нет, нет, нет. Это огромное заблуждение, ты разве не понимаешь? Все уже началось. Это началось со шлепка повитухи, если не раньше. После этого уже нельзя начать сначала.

Пальцы Мeараны танцуют над струнами, срывая лепестки музыки.

— Что насчет той семьи? Молодой мужчина и женщина, трое детей. Они выглядят довольными и упитанными. Судя по одежде, с Мафеканая. Они не бродяги, которые бегут от неудач в старых мирах. Они — переселенцы, что стремятся обрести счастье в новых. Фронтир голоден, и они надеются достичь успеха в Лафронтере.

— Если фронтир голоден, — отвечает человек со шрамами, — он поглотит и их, и все их чаяния. Если они ищут там счастье, это означает лишь то, что они не нашли его на Ма-феканае, поэтому все равно потерпели неудачу, пусть несколько иного рода, чем бродяги. Если человек способный, он сможет сколотить состояние где угодно. Ему не нужно бросаться в опасности странного необжитого мира. Каждый третий переселенец сломается и вернется домой.

— Значит, двое из трех выстоят и обретут дом. Как насчет тех, кто просто желает идти за созвездиями? Для них даже Лафронтера может оказаться слишком прирученной, слишком оседлой. Они отправляются в Глушь — возможно, к самой Окраине.

— Тем они глупее. Что может предложить новое небо, чего не могло дать старое? Новые созвездия означают непознанных богов, что неизменно предполагает неопределенность. В Глуши существуют человеческие миры, где еще не открыли межзвездных перелетов, а кое-где едва научились строить шалаши и мастерить каменные ножи. Там человек может стать богом или святым. Либо еще хуже.

Пальцы Мeараны наигрывают залихватскую, воинственную мелодию.