Река Джима - Флинн Майкл Фрэнсис - Страница 18

Император Утренней Росы откинулся на спинку кресла. Сегодня на нем был ярко-зеленый смокинг с красной вышивкой и широкий, собранный складками галстук на шее. На голове красовался белый напудренный парик с длинной, ниспадающей на плечи косой.

— Закончить свои визиты? — протянул он, словно проверяя, может ли быть у фразы иной смысл.

— Да. Мы с Донованом отбываем с вечерним ботом, чтобы встретиться с маршрутным лайнером «Шрини Сиддики». Мать ждет меня.

— Твоя мать. Да. Сыграй мне, — сказал он, налив вторую чашку чая и серебряными щипцами бросив в нее кусочек сахара, — песню о своей матери.

До сих пор император просил песни о приключениях, чужих планетах, романтике и космических далях. Арфистка начала играть о матери гянтрэй: быструю мелодию о том, как бан Бриджит шагала по палубам «Пылающих врат», словно королева Верховной Тары, — высокая, величественная, решительная. Но отчего-то, когда ее пальцы бродили по струнам, в них вкрался голтрэй: плач, душераздирающий, как все скорби мира. Ее подхватил вихрь музыки, что иногда случалось, когда арфа брала верх и струны играли ее пальцами, а не наоборот.

Всхлипывания императора вывели ее из транса, и, осознав, что натворила, девушка перевела музыку обратно в гянтрэй, последовательно поднявшись из седьмого лада и ослабив его черную горечь восьмым. Чтобы так быстро найти правильный каданс, не вызвав диссонанса, требовалась умелая работа пальцев. Закончив, она накрыла рукой струны, чтобы они затихли, хотя ей казалось, будто они хотели, чтобы их перебирали еще, и продолжали слабо вибрировать.

— Я не хотела тебя расстроить, Джимми, — сказала она.

— Нет-нет, вовсе нет. Чин-чин. Император должен иногда расстраиваться. Трудно всегда оставаться в равновесии, в гармонии. — Быстрая улыбка и кивок на арфу. — Как ты, должно быть, знаешь.

— Возможно, я смогу сыграть песню о твоем мире. Что-то ласковое и исполненное надежды.

— Мир безнадежен. Постоянно ломается.

— Но вы продолжаете жить. Моя мать всегда говорила, что храбрость — одно из четырех великих достоинств.

— Твоя мать. Да. Какие остальные три?

— Рассудительность, справедливость и сдержанность.

Император кивнул.

— Это хорошие достоинства для правителя.

— Как начинается ваша «Первая поучающая книга»? Я попробую сыграть это.

Пальцы Мeараны приготовились извлечь мелодию из струн, а Джимми затянул монотонным голосом:

После окончания песни Мeарана сказала:

— Сей червь дрожит от одной мысли, что должен уходить так скоро.

Но она мало походила на дрожащего червя, поскольку не оттачивала мастерство в этом искусстве.

Джимми положил руку на ее обнаженный локоть.

— Не уходи, — попросил он с увлажнившимися от горя глазами. — Когда еще я услышу о далеких краях? Долг навсегда приковал меня к Йенлуши, словно бабочку к дощечке. Останься. Станешь императрицей. Будешь играть мне песни о местах, которых я никогда не видел.

Мeарана мягко освободила руку и набросила зеленую шаль на плечи.

— Я не могу. Я буду здесь пленницей.

— В золотых цепях, — ответил он. — В бархатных оковах.

— Разве золотые цепи перестанут быть цепями? Мне нужно идти. На мне гейса.

Император Утренней Росы поник.

— Обязательство, да, я понимаю. Ты должна найти ее.

Она помолчала, перебирая струны арфы так, что они только шептали, но не говорили.

— Как ты узнал?

Император элегантно указал на арфу.

— А как иначе? Подобную скорбь вызовет лишь смерть или потеря. А смерть не повела бы тебя через весь Спиральный Рукав.

Мeарана закрыла глаза.

— От нее не было вестей три метрических года. Многие искали, я больше всего.

Джимми Барселона поднес чашку к губам и окинул взглядом придворных у стен, которые притворялись, будто разговаривают.

— Тогда, — сказал он, понизив голос, — я тоже буду искать. Отправлюсь вместе с тобой…

Мeарана ждала приглашения остаться, но не предложения уйти с ней.

— Ты… ты ня’можешь, — сказала она, сбившись на родной акцент. — Ты нужен Йенлуши. Мать выбрала тебя из-за познаний в инфраструктуре. Ты должен остаться и отстроить Утреннюю Росу, чтобы она пережила следующее землетрясение.

Но Джимми отбросил ее доводы взмахом руки.

— Ни одно здание не прочнее Чертополохова Пристанища. Сей жалкий червь, он инженер. Прокладывает трубы, просчитывает пропускную способность водостоков по древним правилам. Оценивает нагрузки домов и строительные издержки. Мосты… он любил строить мосты. Никогда не просил об этом.

Арфистка коснулась струн.

— Никто не просил, — прошептала она.

— Я отдаю приказы. Модифицирую систему, внедряю сдвиги установочных допусков и степени статистической неопределенности, усиливаю надежность инфраструктуры. Министры… пресмыкаются передо мной, чтобы порадовать и держать в рамках. Древние правила. Однажды все рухнет снова. Нет. Лучше уж искать бан Бриджит по всему Спиральному Рукаву. Возможно, в этом мы преуспеем.

Поддерживать гармонию, стараясь при помощи закономерностей астрологии определять поведение людей, казалось настоящим безумием. И все же мистики, от астрологов до составителей компьютерных моделей, на протяжении веков пытались сделать это. Но они забывали, что даже небеса таят сюрпризы.

Джимми Барселона, по крайней мере, видел тщетность своих усилий, пускай не вполне понимал, почему они тщетны. Мeарана едва не проговорилась, что ее поиск почти столь же безнадежен, но пока она не призналась в этом даже самой себе.

Поэтому она решила сказать олицетворению власти правду:

— Ты долшен искать бан Бриджит ради ее блага, а ня потому, что хочешь избавиться от ответственности.

Олицетворению власти не понравилось то, что оно услышало, иначе император понял бы, что девушка говорит правду.

— Если цель одна, — прошептал император, — то какая разница, что мотивы разные? Продолжай улыбаться. Мы притворимся, что болтаем о пустяках. Придворные не должны догадаться. Послушай. Если бан Бриджит потерялась, одобрение небес тоже утрачено. Если что-то в вышних небесах не поддержат в Йенлуши, наверху наступит хаос.

— Это абсурд, Джимми! То, что происходит в Спиральном Рукаве, не зависит от того, как хорошо ты правишь Утренней Росой!

— Это Чертополохово Пристанище. Ничего абсурдного. Ты знаешь, где «Сад семи услад»?

— Что? Но… Это переход на светскую беседу? Да. Мы с Донованом были там пару раз. Еда…

— Слушай. В «Саду» есть сквозной проход. Я приду ночью, в Час Домашнего Веселья. Зайду с парадного входа, запру дверь для свиты и выйду сзади. Ты будешь ждать меня там с фливвером. Возьми самый быстрый во всем блеске. Я выйду, запрыгну в него, а ты «помчишься до Техаса», как говаривал мой друг. Полетим так быстро, как только это возможно, к большому городу Хифокалю в соседнем блеске. Возьмем челнок. Как только купим билеты… — Он расслабился и откинулся на спинку кресла. — Власти порта защитят. Затем ты, я, твой Донован — мы полетим в небеса, отправимся… может, в Техас, может, за бан Бриджит.

Арфистка взяла салфетку и вытерла губы. Полдник подошел к концу, и слуги собирались укатить кофейный столик и привести тронный зал в порядок.

— Я должна поговорить со своим другом.

Император взглянул на приближающуюся свиту.

— Нет времени. Никаких обсуждений. Решай.

Мeарана сделала глубокий вдох, выдохнула.

— Второй ночной час. За «Садом семи услад».

— С самым быстрым фливвером. Давай. — Он поднялся из-за стола и заговорил так, чтобы его услышали остальные: — На сегодня хватит песен. Приходи завтра, споешь о Верховной Таре.