Мой голландский миллиардер - 3 (ЛП) - Ти Мэриан - Страница 8

Первое: он не имеет не малейшего понятия, что Серенити в курсе того, что сама же Шейн уговорила его встретиться с ней, в надежде, что она будет вести себя, как легкодоступная кукла для развлечений.

Второе: осознание этого никак не влияло на её чувства к нему.

Она всё ещё отчаянно любит Виллема де Конаи, и понимание этого разрывало её изнутри.

— Ты меня слышала, Сири?

Она практически вздрогнула, когда он использовал её сокращённое имя. Раньше, оно заставляло её чувствовать себя особенной. Но теперь, она с горечью осознала, что это просто «стиль» миллиардера, как заставить свою каждую любовницу чувствовать себя особенной.

— Я слышала тебя, — удалось выдавить ей, всё ещё избегая его взгляда. Она продолжила с тем же отстранённым тоном. — И слушаю.

«Что-то не так», — подумал Виллем. В манере её разговора, в том, как она до сих пор боится взглянуть в его глаза. В конце раздумий, он обозвал себя глупцом. Ну конечно же что-то не так. Всё было не так, с тех самых пор, как он позволил своему прошлому влиять на его чувства к ней. И если бы не пара, практически незнакомцев, открывших ему глаза на правду о любви, он так бы и пребывал в неведении.

Затаив дыхание, он произнёс:

— Я ушёл от тебя, потому что действительно думал, что не люблю.

Ах. Губы Сири искривились от ненависти к себе.

— Вы не говорите ничего такого, чего я уже не знаю, мистер де Конаи.

Он вздрогнул от того, как она назвала его, но он это заслужил.

— Но то, что ты видела, было не правдой. Шейн не…

— Прекрати, — она не желала слышать его ложь, не хотела, чтобы он подтверждал каждое, сказанное Шейн слово. — Больше не желаю ничего слышать об этом, — она заставила себя взглянуть в его глаза, и ей захотелось рыдать и кричать от агонии, во взгляде Виллема.

Лжец!

Лжец!

Лжец!

Как он может так искусно притворяться, что ему так же больно, как и ей?

— Это ошибка, — сквозь зубы процедила она.

Виллем понял, что Серенити собирается уйти, и резко сказал:

— Стой! — Он схватил её за руку, пальцы крепко сжали её запястье, не давая сдвинуться с места.

Его прикосновение зажгло её. Казалось, что каждая частичка её тела тянулась сейчас к тому месту, где он коснулся неё, желая согреться теплом, которое он излучал. Она дышала, жила, горела ради его прикосновения, и это было так чертовски никчёмно.

Шейн была права.

Она ничтожество.

И ничего не может с этим поделать.

Она желала, чтобы это прекратилось, но не могла. Она любила Виллема де Конаи пять лет. Любила его с четырнадцати лет, и хоть он и вырвал её сердце и растоптал предательством, этого оказалось мало, чтобы уничтожить её чувства к нему.

— Пожалуйста, — голос миллиардера был так же напряжен, как и её, и слышать его мольбу, как она делала тоже самое не так давно, сводило её с ума.

Она безвольно опустилась назад в кресло.

— Отпусти меня, — прошептала она.

Медленно, нехотя, пальцы Виллема ослабили хватку, и боль пронзила его грудь от вида, как Серенити тут же отдёрнула руку от его прикосновения.

Когда-то… когда-то она слепо доверяла ему.

«Но это было тогда», тупо подумал он, и это была только его вина, что она больше не смотрит на него с прежним восхищением.

— Больше никогда не хочу вспоминать прошлое.

Он медленно кивнул.

Она шумно сглотнула.

— А теперь, хочу знать правду, почему ты здесь?

Он тихо ответил:

— Потому что я осознал, но видимо слишком поздно, что всегда любил тебя.

Уже несколько часов Серенити лежала без сна.

Чтобы она не делала, не могла забыть случившегося, не могла перестать проигрывать одну и ту же сцену.

— Ты любишь меня, — её голос дрожал.

Миллиардер не мог отвести взгляда от её лица.

— Да, люблю.

— С самого начала? — Её голос сорвался.

— С самого начала, — его голос был непоколебим, лицо стало серьёзным, и Серенити захотелось плакать. Ей хотелось смеяться и кричать. О, Боже, она желала быть сумасшедшей. Потому что тогда, быть может, это не было бы так больно.

— Ты вообще понимаешь, что говоришь? — Потребовала она. — После того, какую боль причинил, что заставил меня пережить, ты имеешь смелость являться сюда, и заявлять, что всегда любил меня?

— Да, — всё тот же непреклонный тон, хотя его лицо и побледнело от слов Серенити.

— И ждёшь, что я вот так просто тебе поверю?

— Я готов сделать всё, чтобы доказать тебе, что это так.

Она покачала головой.

— В этом нет надобности, я могу сейчас же дать тебе ответ, — она поднялась с места, он повторил её движение. — Спасибо, что уделили ваше время, мистер де Конаи, но боюсь, что это была наша последняя встреча.

Боль разочарования отразилась на его лице, но так быстро исчезла, что Серенити решила, что ей всё привиделось. «Показалось. Показалось». Твердила она себе.

— Я не люблю его, — прошептала она себе, хотя эти слова звучали, как полная ложь, которой они и являлись. Горло сдавило, а она всё пыталась сквозь слёзы повторять. — Я не люблю его. Я не. Я не.

Но всё равно, звучало, как полная ложь.

Она вспомнила времена, когда между ними всё было так замечательно. Когда Виллем подарил ей первую пару туфель, сделанных специально на заказ, когда держал её в своих руках.

Но за этими моментами из памяти всплыли те, которые ранили, которые как саднящие раны никак не хотели затягиваться. Она вспомнила холод его губ, когда она впервые отважилась его поцеловать, вспомнила то, как умоляла его, как бежала за ним, не смотря на боль в ноге.

Слёзы медленно катились по её щекам.

И как только она начала плакать, уже не было шанса остановиться.

Миллиардер сказал, что любит её.

Но чтобы он не говорил, она знала, что это не может быть правдой.

Истинная любовь не знает предательств. Истинная любовь не знает лжи. Истинная любовь не причиняет боли.

И в своей невинности и нехватке опыта, Серенити верила, что так оно и есть. Она так свято в это поверила, что её слёзы высохли, обращаясь в желание мести. Она заставит миллиардера заплатить за содеянное. Она отплатит ему той же монетой.

— Привет, — сказала Уиллов Сомерсем - Манолис сонно поприветствовала подругу, которая неловко переминалась с ноги на ногу. Она была голубоглазой брюнеткой, миниатюрной с аппетитными формами, и по предписанию врача соблюдала постельный режим.

— Привет, — голос Серенити был тихим, и, не сдвигаясь с места она продолжила, — просто хотела сказать, что уже приехала.

Уиллов закатила глаза.

— Хватит быть такой формальной, и заходи уже скорее, — она заняла сидячее положение, и пока Серенити входила, Уиллоу отметила печаль на лице подруги. И ей это совсем не понравилось.

Серенити неподвижно сидела на краешке кровати, боясь своими движениями причинить неудобства беременной подруге. Когда их взгляды встретились, она тут же выпалила:

— Ты становишься всё больше с каждой нашей встречей.

Уиллов изобразила гримасу.

— И почему ты должна быть бестактной только со мной?

Серенити залилась румянцем.

— Прости, просто… — Она покачала головой. — Но ты действительно огромная.

Уиллов не могла удержаться от улыбки над обеспокоенным тоном Серенити.

— Успокойся. Сколько раз тебе повторять? Это нормально для того, кто носит двойню, тем более, учитывая, что Ставрос совсем не маленький.

Серенити поморщила нос при упоминании имени греческого миллиардера.

— Я всё равно считаю, что он слишком рано обременил тебя беременностью. Это всё ради того, чтобы привязать тебя к себе, чтобы, когда ты одумаешься, и поймёшь, что он тебе не подходит, было слишком поздно и ты не сможешь покинуть его, — даже сейчас, спустя время, Серенити не могла забыть всё то, что пришлось пережить подруге во имя любви. По её мнению, Ставрос Манолис всегда не заслуживал её подругу, и Серенити не собиралась скрывать это от миллиардера.