Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери - Страница 23

Я прошла за ней в гостиную: там было светлее, и Бона замерла в классической позе, уперев одну руку в бедро, а другой позвякивая кубиками льда в стакане. Великолепно, ничего не скажешь. И если она меня так потрясла на трезвую голову, то не мешало бы и впрямь выпить джина.

Чтобы покончить со всем этим, я снова сосредоточила мысли и взгляд на японском стереомагнитофоне; на одной из его колонок, в тени обезвоженной пальмы, рядом с керамическим леопардом, стоял, как на обыкновенном столике, телефон.

Наконец-то передо мной конкретная цель, а не отвлекающие эффекты, сказала я себе. И добавила: но это ведь только предмет обстановки, я не могу основывать на нем какие-либо выводы.

— Мы, актеры, по-своему обходимся с действительностью. — (Я заговорила, чтобы выбраться из западни, стала цепляться за элементарный здравый смысл, как цепляются за пословицу или за магические жесты против сглаза.) — Мы путаем масштабы явлений, иногда просто что-то выдумываем.

Я вопросительно посмотрела в лицо этой статуе, но тут же отвела взгляд, чтобы снова не поддаться ее влиянию.

— Так оно и есть, — спокойно ответила Бона, устроившись в розовом кресле и заглотнув полстакана джина. — Что касается меня, то я, наверно, не всегда могу похвастаться душевным равновесием, но, к счастью, есть Итало, он меня любит и мне помогает. И он в первую очередь считает, что это для меня очень важно.

— Что «это»? — спросила я, хотя прекрасно все поняла.

— Получать хорошие роли, что же еще?

— Может, не один он так считает… и помогает тебе.

— Послушай, чего ты добиваешься? — огрызнулась она, вскочив. — Всюду суешь свой нос, позволяешь себе всякие намеки…

На миг созданный ею образ утратил свое великолепие: стали проглядывать родные поля и околицы. Я только и ждала, чтобы стычка наконец состоялась, но передержала паузу. Она заговорила совсем в другом тоне:

— Да, я в трудном положении, но как женщина ты должна бы меня понять. Все произошло так естественно. Ну да ладно, пока что они ведут себя как братья. И, думаю, это не скоро кончится, если я разбираюсь в мужчинах, а мне поневоле приходится в них разбираться, они всегда были моей профессией. — Она подлила себе еще джина, выпила, не разбавляя, сморщилась. Снова посмотрела на меня. — Я тебе выдала секрет, сама понимаешь, им бы не очень хотелось, чтобы об этом проведали.

Я попыталась представить себе эдаких средиземноморских Жюля и Джима, обрюзгших, с головой ушедших в жалкую рутину расчетов и условностей: передо мной развернулась их уютненькая жизнь втроем под знаком компромисса, в которой даже нашлось время для того, чтобы протирать листья комнатных растений, лопающиеся от благополучия на манер их хозяйки.

— Само собой разумеется, — добавила платиновая блондинка, — я очень рассчитываю на твое молчание. Представляешь, что будет, если все вдруг начнут на меня коситься?

Подтекст был такой: уж я-то пойму, кто распускает слухи.

— Я умею хранить чужие секреты, не беспокойся. Но, должна сказать, я тебе завидую, хотела бы я уметь ничем не гнушаться.

— Ну, раз уж на то пошло, я копаюсь только в своем говне, в чужое не лезу. — Стакан, вновь поплывший к накрашенным губам, на секунду замер. — Твое здоровье.

Призраки опустошают. Не знаю, могла ли я считать себя опустошенной, но, помню, выйдя оттуда, я подумала с дрожью отвращения, что если бы мне суждено было умереть в этот миг, то на сетчатке у меня отпечатался бы последний увиденный мною образ: гипнотическое подобие Джин Харлоу, раздувшейся от жары. Еще один повод, чтобы цепляться за жизнь.

Один раз в жизни спешка сослужила мне службу: лишив возможности задавать себе самой вопросы, освободила меня от греха уныния, которое все же норовило укорениться в душе, создавая внутреннее ощущение, что я перемещаюсь в некоем замкнутом пространстве, причем не столько сама, сколько вместе с этим пространством. Не знаю уж, как лучше объяснить мое состояние; могу лишь добавить: я чувствовала себя в дураках из-за своего старинного убеждения, что нормы как таковой не существует и что нет по-настоящему нормальных людей. Последующие события (собственно, даже не события, а какая-то мрачная, изнурительная гонка в обратную сторону) нанесли еще один удар по тому моему убеждению.

Я позвонила Массимо Пасте из сверкающего и пустынного бара на пьяцца Арджентина. Было ровно одиннадцать. В двух шагах от меня в цилиндрических витринах вращались роскошные образцы сандвичей и холодных закусок. Между долгими гудками я заранее угадывала появление, исчезновение и очередное появление, в ритме наших колец, ростбифа — салата оливье — студня — ростбифа… Он ответил, когда я уже хотела повесить трубку. Я, правда, так и сделала: мне нужно было убедиться, что он дома.

Я заплатила за банку кока-колы и понесла ее с собой в машину, которую припарковала метрах в ста от дома Пасты; однако, чтобы приблизиться к нему, мне пришлось покружить и один раз даже нарушить знак одностороннего движения. Я чудом нашла место, откуда могла видеть подъезд, оставаясь незамеченной. На голову я надела пляжную шляпу, вот уже несколько месяцев валявшуюся на заднем сиденье, с полями, идеально подходившими для того, чтоб вытирать пот. Я развернула карту Рима и тем самым завершила свою маскировку, однако любопытство пересилило: я повернула к себе зеркало заднего обзора. Какой у меня вид: просто смешной, или в нем чувствуется нечто патетическое?.. А вдруг он уже ушел за те пять минут, которые мне понадобились, чтобы подъехать ближе к дому? А вдруг он вообще не выйдет до двух часов, и тогда прощай моя запись; я могла бы ее пропустить, но уж в два-то часа я просто обязана оказаться в тон-зале М, еще ничто в жизни не казалось мне важнее сцены Джо с незнакомцем (я была уверена, что речь шла именно о ней: может, ее еще не закончили или что-нибудь хотят переделать). Эти вздохи и хрипы, соединенные с изображением, наконец обретут смысл и для меня, получат некоторую завершенность. Если только… если только я не ошиблась в выборе места, потому что если Паста — это Джо, мой Джо, то под лицом у него маска, или не под лицом, а где-нибудь сбоку… так что он может в любой момент жестом фокусника снять маску, которой никто не видит.

Все сомнения и метафоры исчезли, как только он появился. Он действительно был замаскирован суперклассическими очками с зеркальными стеклами; мало того, что они делали его неузнаваемым, так они еще скрывали за отражениями фрагментов неба и улицы самое существенное — направление его взгляда.

Я опять развернула карту Рима — теперь он меня не заметит. Услышала довольно мягкий звук его мокасин, подняла глаза, увидела в зеркале заднего обзора белую рубашку, брюки цвета хаки (хотя бы эта деталь: «брюки Паста, мокасины Паста» — должна была насторожить меня, что позволило бы сэкономить столько драгоценного времени).

Он сел в красную «ланчу», я тронулась с места. Он в любом случае должен был проехать мимо меня, чтобы, выбравшись из переулка с односторонним движением, направиться в сторону улицы Аренула.

Он запоздал на целую минуту, и я оказалась на самом виду, вылезла носом чуть не на середину дороги. Краем глаза проследила за ним, подождала, пока он проедет, окончательно вывернула на дорогу. Меня обогнала «хонда», которой правил ослепительный рыцарь ночи — прекрасный буфер между мною и Пастой. Тут я чуть было опять не потеряла его из виду: расстояние между двумя рядами припаркованных машин и прохожими исчислялось в миллиметрах и уже на первом перекрестке между мной и «хондой» вклинился какой-то сукин сын на пятисотой модели, а потом один грузовичок вообще крайне удачно загородил мне весь обзор. У меня была одна надежда — на полицию: ее на этом участке полно, и Паста наверняка не рискнет превышать скорость. Действительно, я вновь увидела его на светофоре перед самой пьяцца Арджентина, причем подъехал он туда первый, и только потом грузовичок обошел его на красный свет.

Паста пристроился к нему, чтобы воспользоваться коридором в гуще машин, пробирающихся к реке. Я была в двух шагах от дома и с вожделением подумала о своей постели, однако мне надо было обогнать еще несколько машин, прежде чем коридор замкнется. Я затормозила в двух сантиметрах от бамперов Пасты и не сомневалась, что он меня заметил. Узнать, правда, не мог: я замаскировалась лучше, чем он, — эдакая инспекторша Клузо. Не мог, если только не ждал моей засады, не был все время начеку…