Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери - Страница 22

— Да уж. Он тебя всю сожрал.

Ну вот, знакомая песня!

— Спасибо. Не знаю, должна ли я принимать это как комплимент.

— Дело твое. Во всяком случае, ты стала какой-то обязательной, просто неотъемлемой частью дублированных фильмов.

— Примерно как муравьи на пикнике.

Она ответила мне искусственным смехом, под стать дубляжу, и ее грудь живописно заколыхалась под белым шелковым пеньюаром.

Наш диалог угас. Я отметила, что и мой тон похож на декламацию. Я не могла выступить в роли нежданной гостьи, хотя у меня накопилась масса материала: старых реплик, которые, прежде чем стать расхожими, сначала принадлежали, допустим, Розалинде Рассел. Как было бы легко разыграть какую-нибудь изящную комедию! Но я оказалась в совсем иной обстановке, и прекрасно это понимала, однако чувствовала в себе боевой дух и, увидев на ослепительной стереоаппаратуре магнитофон, еще больше взбодрилась. Это была высококлассная машина, с великолепным звуком и прочими техническими характеристиками: таймером, автоматическим включением, специальным устройством для монтажа и чистки дорожек. Этой игрушкой можно забавляться до бесконечности.

— Прекрасная штука, я тоже себе такой куплю, — сказала я.

Тем временем в поисках других улик я шарила взглядом по лакированным и хромированным поверхностям, по диванам, обитым лиловой замшей, картинам прошлого века, безделушкам и сувенирам; заслужили внимание остатки завтрака, накрытого на троих; три красивые большие чашки для кофе с молоком. Бона взяла тарелку с двумя булочками и принялась за одну из них, а вторую протянула мне, вопросительно поводя бровями.

— Благодарю, но у меня страшно болит голова. Вот если бы у тебя нашлась таблетка опталидона…

— Лучше две, — уверенно заявила она. — Пойдем со мной, я заодно приведу себя в порядок.

Я двинулась за ней, сгорая от любопытства, которое она будто нарочно во мне разжигала. К примеру, мы, непонятно зачем, вошли в спальню, где смятые простыни отражались в целой системе зеркал — прямо как в борделе. В ванной комнате, тоже просторной и роскошно отделанной, лекарства занимали целый шкаф. Бона сразу же отыскала опталидон, дала мне две таблетки и наполнила стакан водой из умывальника, а сама последовала моему примеру.

— Что, и у тебя голова болит? — поинтересовалась я.

— Нет, это мера предосторожности — вдруг потом заболит? К тому же они из Ватикана, чудодейственные.

Полки под зеркалом были заставлены разными баночками, коробочками, кисточками, карандашами и целой коллекцией духов. Она внимательно следила за моим впечатлением от всего этого барахла.

— Как тебе моя ванная?

— Блеск! Ты, я вижу, любишь роскошь.

— А разве есть в жизни что-нибудь более приятное?

— Ты любишь, чтоб тебе завидовали.

Она не ответила.

— Иногда мы даже отказываемся от уважения, лишь бы нам завидовали, — настойчиво цитировала я монолог моей матери, произнесенный накануне вечером.

— А что такое уважение? Нас уважают за то, что мы делаем для других, а завидуют нам за то, что мы делаем для себя.

Почти наверняка реплика из фильма, только не помню из какого.

Она тем временем начала краситься: наложила тонкий слой тона, затем перешла к глазам, щекам и губам, используя голубые, черные и ярко-красные цвета и при этом проявляя завидные умение и ловкость, что вполне вязалось с ее образом. Отражение Боны взглянуло на меня из зеркала.

— Тебе бы тоже не мешало выглядеть поярче.

— Мне не идет макияж.

— Глупости!.. Мне по руке нагадали богатство, но я артистическая натура, а эта болезнь неизлечима. Одним словом, бросила все, сбежала из дома, чтобы стать актрисой. Ты ведь не так начинала карьеру, правда?

— Естественно, — заметила я. — Актерами становятся, когда есть что играть. — Мне казалось, я подвела разговор к основному моменту: у Джин Харлоу как раз было что играть в этих пяти фильмах.

— А когда нечего, значит, ты не актриса, а просто так, погулять вышла, — заявила она с присущей ей прямотой. — Но тебе не кажется, уж извини, что ты бросаешь камни в свой огород.

Я прямо оторопела.

— Было бы хуже, если б я их бросала в чужой, — ответила я, справившись с растерянностью. — Однако я пришла не затем, чтоб говорить о камнях и огородах. — Я выдержала паузу. — Ты не находишь, что мы с тобой мешаем друг другу?

— Да ну?! Как можно, ведь ты у нас номер один. Честно говоря, я даже удивилась, что ты снизошла до такого визита.

Пикируясь со мной, она ни на секунду не переставала разглядывать себя в зеркале, как если б это было гениальное произведение искусства: то придвигалась поближе, то отклонялась назад, изучая то отдельные фрагменты (сюда добавить еще одну ресницу, здесь подправить румяна), то общий план.

— Я бы ушла, подыскала бы себе другую фирму или кооператив, но они либо мало платят, либо рискуешь угодить в банду гангстеров. Поэтому, видно, твой ДАГ — моя судьба. — Она разложила по местам карандаши и кисточки и вышла из ванной. Я за ней.

Меня так и подмывало сказать ей, что в скором времени у нас не будет штатных актеров, — очень хотелось увидеть ее реакцию. Но она наверняка была в курсе всех дел, а подобной перспективы мы пока не обсуждали.

— Да и наши коллеги, прямо скажем, не святые, — сказала она, продолжая свой монолог. — Во всяком случае, не все.

— Ты тоже заметила?

— В общем, да. Купантони, например, со своим голосом добряка за деньги удавится. Ты ведь знаешь, он умудряется делать до двухсот колец в день. По-моему, он готов даже женщин дублировать, даже любительские фильмы своих соседей, лишь бы платили.

Мы оказались в полутемной кухне. Я наблюдала за ее движениями, которые снова стали ленивыми и медлительными, и спросила себя, уж не слишком ли плохо я о ней думаю.

— Джусто Семпьони тоже землю роет: метр девяносто — сплошные зубы и когти.

— Ну, он хотя бы на воровство не способен.

— Ах, не способен?! А диалоги, написанные неграми, — это что, не воровство? Их у него трое, я думала, тебе это известно.

Если информация исходила от Чели, что вполне вероятно, то какая-то была неясность во всей этой истории.

— А Паста? — рискнула спросить я.

— Нет, он скорее идеалист — разве не видно, как он помешан на работе? Но уж такой медведь!

— В каком смысле?

— Как тебе сказать… всегда один, никто ему не нужен.

— Но вот в последний раз, пошел же он с нами ужинать.

— Наверняка сделал исключение для тебя.

— Не понимаю, с какой целью?

— Да ладно, разуй глаза. Он-то свои ни на минуту от тебя не отрывает.

Таким сообщением она и вовсе положила меня на обе лопатки, во всяком случае, мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Бона приняла мое молчание за восхищение ее проницательностью. А я просто не знала, то ли мне отмахнуться от ее слов, то ли выругать себя за ненаблюдательность.

Она открыла большой холодильник, став ко мне вполоборота, и четкая белая линия очертила все контуры ее фигуры: бедро, томно заломленную руку, наклоненное вперед плечо, округлость груди. Она спросила своим хрипловатым голосом, не хочу ли я джина с тоником, и вдруг я осознала, что она совершенно преобразилась прямо у меня на глазах, а я опять заметила это с опозданием, только сейчас, глядя на нее с некоторого расстояния. Красиво причесанные волнистые волосы цвета платины, глаза под бахромой длинных ресниц, нарисованные карандашом нитеобразные брови и ротик сердечком, детский и влажный, а в уголке даже откуда-то появилась небольшая родинка.

— Так ты будешь джин-тоник?

Джин Тоник. Эффект переодевания. Еще более сильный, чем испарения после дождя. Я была сбита с толку. Кроме вызывающего простодушия здесь явно крылось что-то еще: ошибка в расчетах или, точнее, перебор, как будто некая бесконтрольная сила заставила ее предстать передо мной в таком облике; видимо, желание подменить собой Великую было столь велико, что подмена получилась полная.

На мгновение Бона приблизилась ко мне, потом опять заскользила прочь. Даже вблизи сходство было такое, что я опять в себе засомневалась.