Гибель королей - Корнуэлл Бернард - Страница 78

Как бы то ни было, сейчас датчане переходили по мосту. Их были сотни, тысячи, и вместе с ними шли люди Этельволда и мерсийцы Беортсига. По моим прикидкам получалось, что армия противника превосходит нас по численности раз в восемь.

– Я даю тебе, щенок, на выбор три варианта, – обратился я к Сигебрихту. – Либо ты присоединяешься к нам и сражаешься за законного короля, либо ты бьешься со мной в поединке, либо ты бежишь к своим датским хозяевам.

Он посмотрел на меня, но моего взгляда не выдержал.

– Я скормлю твой труп собакам, – сказал он, изо всех сил стараясь придать своему голосу пренебрежительные интонации.

Я продолжал молча смотреть на него, и он наконец отвернулся. Вместе со своими людьми он поскакал к датчанам, и я повернул свою лошадь только после того, как он затерялся в рядах противника.

– Люди Сента! – заговорил я, вставая перед стеной из щитов. – Ваш олдермен предал свою страну и своего бога! Датчане обещали сделать его королем, но вы когда-нибудь видели, чтобы датчане держали свое слово? Они хотели, чтобы вы сражались за них, а потом, когда вы выполнили бы свою работу, собирались развлечься с вашими женами и дочерями! Они пообещали Этельволду трон Уэссекса, но кто из вас верит в то, что он смог бы удержаться на троне дольше месяца? Датчанам нужен Уэссекс! Датчанам нужен Сент! Они хотят завладеть нашими полями, нашими женщинами, нашим скотом, нашими детьми! Сегодня ночью они предательски напали на вас! Почему? Потому что решили, что обойдутся без вас! У них достаточно людей и без вас, поэтому они решили убить вас!

Большая часть из того, что я говорил, была правдой. Я оглядывал ряды сентийцев, вооруженных щитами, копьями и мечами. Я видел встревоженные, напуганные лица.

– Я Утред Беббанбургский, – продолжал я, – и вы знаете, кто я такой и кто пал от моей руки. Сегодня вы будете сражаться вместе со мной, и от нас требуется не так уж много: сдерживать натиск вероломного противника, пока не подойдет наш король. А он уже идет сюда! – Я надеялся, что это тоже правда, потому что, если это окажется ложью, этот день станет последним в моей жизни. – Он уже близко, – добавил я, – он придет и безжалостно разделается с датчанами, как волк – с овцами. Ты! – Я указал на какого-то священника. – За что мы сражаемся?

– За крест, лорд, – ответил тот.

– Громче!

– За крест!

– Осферт! Где твой штандарт?

– Вот он, лорд! – закричал в ответ Осферт.

– Подними его, чтобы все видели! – Я дождался, когда Осферт с крестом выйдет к центру шеренги. – Это наше знамя! – закричал я, указывая «Вздохом змея» на обугленный крест и надеясь, что мои боги простят меня. – Сегодня вы будете сражаться за Господа, за свою страну, за своих жен, за свои семьи, потому что, если вы потерпите поражение, – я сделал многозначительную паузу, – вы лишитесь всего этого навсегда!

Позади меня, рядом с домами, стоявшими у реки, раздался грохот – это датчане застучали копьями и мечами по щитам, рассчитывая тем самым вселить страх в сердца врага. Я понял: настало время спешиться и занять свое место в стене из щитов.

Стена из щитов.

Она вселяет ужас, потому что нет места более ужасного, чем эта стена. Она – наше оружие, и с ним мы либо погибаем, либо побеждаем, чтобы потом прославиться. Я прикоснулся к молоту Тора, помолился, чтобы Эдуард подошел побыстрее, и приготовился к битве.

В стене из щитов.

Я знал, что датчане попытаются зайти нам в тыл, но на это у них ушло бы много времени. У них было два варианта: обойти болото или найти дорогу через него, и на то и на другое требовалось не менее часа, а может, и два. Я отправил гонца с приказом разыскать Эдуарда и поторопить его, потому что только его войско могло заблокировать датчан. Если датчане действительно попытаются обойти нас, они наверняка захотят сжать нас в кольцо, а это означает, что мне придется готовиться к атакам спереди и сзади.

А если Эдуард не подойдет?

Тогда здесь я и умру, и здесь сбудется предсказание Эльфаделль. А потом многие будут утверждать, что именно здесь они прославились, прикончив Утреда.

Датчане наступали медленно – кому охота спешить в объятия смерти? Ты видишь перед собой плотно сомкнутые щиты, шлемы над ними, блеск металла топоров, копий и мечей и понимаешь, что скоро окажешься в пределах досягаемости этого грозного и смертоносного оружия. Ты вынужден призывать на помощь всю свою отвагу, разжигать огонь в крови, позволять безумству одержать верх над осторожностью. Вот поэтому воины обычно выпивают перед битвой. У моих людей не было ни эля, ни меда, зато у сентийцев всего этого было вдосталь. Да и у датчан тоже: я видел, как они пускают по рядам бурдюки. Они продолжали стучать оружием по ивовым щитам, а день все быстрее вступал в силу, прогоняя ночные тени. Я увидел, как часть датских всадников поскакала на восток, и догадался, что они ищут путь, чтобы обойти мой фланг. Я сразу же забыл о них, потому что передо мной стояла задача до подхода Эдуарда сдержать натиск тех датчан, что наступали спереди.

Вдоль наших рядов шли священники. Люди опускались перед ними на колени, и священники благословляли их и насыпали им на языки по щепотке земли.

– Сегодня день святой Люси, – обратился к воинам один из них, – и она ослепит наших врагов! Она защитит нас. Блаженная святая Люси! Помолимся святой Люси!

Дождь прекратился, но небо все еще было затянуто тучами, под которыми яркими пятнами выделялись знамена противника: летящий ворон Сигурда, разбитый крест Кнута, олень Этельволда, кабан Беортсига, череп Хестена и причудливый зверь Йорика. Над армией плыли и штандарты ярлов помельче, среди символов были волки, топоры, были и соколы. Датчане выкрикивали оскорбления, стучали оружием по щитам и медленно продвигались вперед. Саксов и восточных англичан, примкнувших к армии врага, подбадривали их священники, датчане же взывали к Тору или Одину. Мои люди почти все время молчали, лишь изредка отпускали шутки, чтобы скрыть свой страх. Сердца бились чаще, мышцы напрягались: мы стояли в стене из щитов.

– Помните, – кричал сентийский священник, – как святая Люси преисполнилась святого духа, причем настолько, что двадцать человек не могли сдвинуть ее с места! Они запрягли двадцать быков и стали тянуть ее, но у них ничего не получилось! Вот так и вы должны стоять, когда придут язычники! Непоколебимо! Преисполнитесь святого духа! Сражайтесь за святую Люси!

Датчане, отправившиеся на восток, уже давно растворились в утреннем тумане. Врагов была целая орда, орда, жаждущая убивать, и она приближалась. Перед плотно сомкнутыми щитами датчан гарцевали всадники и криками подбадривали пехоту. Один из них выехал вперед и подъехал к нам. На нем блестела начищенная кольчуга, на руках посверкивали браслеты. Упряжь на его великолепном лоснящемся жеребце была отделана серебром.

– Вам конец! – крикнул он.

– Если тебе так нравится пердеть, – крикнул я в ответ, – иди к своим, и пусть они нюхают твою вонь!

– Мы изнасилуем ваших жен! – не унимался тот. Он говорил по-английски. – Мы изнасилуем ваших дочерей!

Я не мешал ему кричать: такие угрозы могли лишь сильнее разозлить моих людей.

– Кажется, твоя мамаша была подзаборной шлюхой, а? – выкрикнул кто-то из сентийцев.

– Если вы сложите оружие, – продолжал орать датчанин, – мы пощадим вас!

И тут я узнал его. Это был Оссител, командир Йорика, тот самый воин грозного вида, с которым я встретился на стене Лундена.

– Оссител! – крикнул я.

– Эй, кто там блеет?

– Слезай с лошади, – сказал я, делая шаг вперед, – и сразись со мной.

Он обеими руками ухватился за луку седла и уставился на меня, затем перевел взгляд на канаву с поддернутой тонким льдом водой. Я понял истинный смысл его маневра: не оскорблять нас, а выяснить, какие препятствия лежат на пути датского войска. Он снова посмотрел на меня и усмехнулся.

– Со стариками не сражаюсь, – заявил он.

Меня удивили его слова. Никто никогда не называл меня старым. Помню, я тогда расхохотался, но за этим смехом в глубине души прятался шок. За несколько недель до того дня я насмехался над Этельфлед, которая разглядывала свое отражение в большом серебряном блюде. Ее беспокоили морщины вокруг глаз, и она в ответ на мои насмешки запустила в меня этим блюдом. Я поймал его и, увидев свое отражение, обнаружил, что борода у меня седая. Помню, как я застыл от изумления, а Этельфлед хохотала надо мной. Я совсем не чувствовал себя старым, хотя иногда давала о себе знать раненая нога. Неужели люди видели во мне старика? Правда, в том году мне исполнилось сорок пять, так что да, я был старым.