Мы с королевой - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 45

44. Вверх по Коровьему взгорку

В день похорон королева проснулась рано. Она полежала немного, вспоминая мать, потом выглянула в окно. Солнце затопило переулок Ад. Возле дома Дианы стояла машина Фицроя Туссена.

Покопавшись в куче перепутавшихся колготок телесного цвета, королева наконец нашла пару, в которой почти не было спущенных петель Она надела темно-синее шерстяное платье и, порывшись в нижнем ящике гардероба, отыскала синие лодочки. Затем отправилась в кладовку и долго перебирала коробки, пока не наткнулась на подходящую шляпу: синюю с белой репсовой лентой. Она примерила шляпу перед зеркальцем в ванной. До чего же я сейчас похожа на себя прежнюю, подумала она. С тех пор как они переехали в переулок Ад, она все время ходила в удобных юбках и свитерах. А теперь, в траурной одежде, она самой себе казалась напряженной и чересчур официальной.

Сойдя вниз, она покормила Гарриса, поджидавшего ее за кухонной дверью, потом налила себе кружку крепкого чая и пошла с нею в садик позади дома. У Беверли Тредголд бельевая веревка была увешана детскими вещичками, колыхавшимися на ветерке. Королева услышала, как взвыла стиральная машина Беверли, переходя на отжим. По другую сторону, в саду у Анны, она увидела Гилберта, жующего охапку сена. И вот уже отовсюду несется плеск воды, хлопанье дверей и голоса: обитатели переулка Ад встают и собираются на похороны, назначенные на раннее утро.

Вернувшись к себе, королева пригладила волосы, чуть-чуть подкрасилась и, взяв сумку, перчатки и шляпу, пошла в домик матери. Окна, по местному обычаю, были зашторены в знак того, что в доме кто-то умер. В кухне Филомина мазала маслом груду нарезанного белого хлеба, рядом на пергаменте лежал оранжевый тертый сыр, куски розового колбасного фарша и бежевая глыба мясного паштета — начинка для сандвичей, которые пойдут на поминки. Вошла Вайолет Тоби, в руках у нее был поднос с горой крошечных, облитых немыслимо яркой разноцветной глазурью пирожных.

— Спасибо, — сказала королева.

Следом Беверли Тредголд принесла большой фруктовый пирог, чуть подгоревший с боков. Вскоре маленький пластмассовый столик, стоявший посреди кухни, был завален всякой снедью.

Прибыла принцесса Маргарита, вся в черном, и объявила:

— Люди раскладывают на лужайке перед маминым домом кошмарные букетики дешевых цветов.

Королева вышла на крыльцо в ту самую минуту, когда миссис Крисмас клала на траву охапку васильков; на прикрепленной к ним открытке было написано: «С искренними сабалезнованиями, супруги Крисмас и сыновья»

Вокруг толклись другие жители переулка Ад, читая надписи на цветочных подношениях. Было там и подношение от инспектора Холиленда — традиционный венок из красных, белых и голубых гвоздик. На открытке значилось:

«Да пребудет с Вами Божья благодать. От инспектора Холиленда и ребят у кордона»

Но самую пышную и красивую дань памяти усопшей нес через дорогу Фицрой Туссен. Две дюжины благоухающих лилий, окруженных облачком гипсофилы . Тут подъехал фургон цветочника, и от исполненных сочувствия соседей по переулку Ад на траву легли новые венки и букеты. Тони Тредголд оборвал всю сирень с запаршивевшего деревца, росшего у него в саду.

Ровно в 8.30 к домику королевы-матери рысцой подошел Гилберт, запряженный в чудесно преобразившуюся повозку. Она сверкала лиловой и черной краской, изнутри колес поблескивала золотая кайма, а по бокам повозки аккуратно, ярко-синим — любимым цветом королевы-матери — были выведены буквы «К.-М.».

Уздечка у Гилберта была начищена до блеска, шкура лоснилась. Ради торжественного случая его заново подковали, и он ступал гордо, высоко поднимая ноги, словно привык быть на королевских торжествах в центре внимания. Толпа соседей по переулку Ад примолкла, когда Анна и Спигги вылезли из повозки и направились в дом. Наклонив голову, Гилберт принялся жевать венок инспектора Холиленда, но Уилф Тоби подхватил вожжи и, дернув, заставил Гилберта поднять голову.

В переулок Ад въехала полицейская машина; за рулем сидел констебль, а сзади — мистер Пайк и Чарльз. На Чарльзе был темный костюм, черный галстук и розовая рубашка. Волосы были стянуты на затылке теперь уже привычной красной махровой ленточкой. На правом запястье виднелся наручник. Мистер Пайк был в тюремной форме, на левой руке тоже красовался наручник. "Почему Диана не справилась с простейшим поручением? — думал Чарльз. — Ведь в письме я просил ее прислать белую рубашку". Машина остановилась; Чарльз и мистер Пайк, скованные в запястьях, вылезли и направились в дом. Королева огорчилась, увидев Чарльза. А она-то надеялась, что его уже постригли, как в тюрьме положено. И с какой стати он вырядился в розовую рубашку? Это что, протест анархиста против заведенных порядков?

В спальне королевы-матери собрались мужчины, которым предстояло нести гроб: Тони Тредголд, Спигги, Джордж Бересфорд, мистер Крисмас, Уилф Тоби и принц Чарльз, на это время освободившийся от мистера Пайка. Спигги нервничал. Он был на добрых восемь дюймов ниже остальных; дотянется ли он до гроба или будет, на потеху всем, хватать руками воздух? Джордж проверил винты на крышке, и под взглядами ближайших родственников покойной мужчины подняли гроб на плечи. Спигги поднапрягся и, к великому своему облегчению, почувствовал, что кончики пальцев касаются дерева. Осторожно лавируя, гроб вынесли из тесного домика.

Собравшиеся молча смотрели, как, подойдя к повозке сзади, мужчины ловко вдвинули гроб на место, и он стал прочно, удерживаемый собственной тяжестью. Королева попросила положить на крышку букетик душистого горошка; потом начали класть и другие цветы, и вскоре повозка напоминала рыночный цветочный лоток. Анна вскочила на козлы, взяла вожжи, и Гилберт тронулся приличествующим случаю похоронным шагом. Стоя за закрытой входной дверью бунгало, Филомина ждала. Услышав шарканье двинувшейся в путь толпы и замирающее вдалеке цоканье копыт Гилберта, она раздвинула шторы, впустив в комнаты солнечный свет. Затем распахнула входную дверь, чтобы выпустить дух королевы-матери.

Повозка и следовавшая за ней процессия миновали кордон. Инспектор Холиленд браво отдал честь, избегая встречаться глазами с Чарльзом. На некотором расстоянии от толпы, провожавшей королеву-мать в последний путь, ехал автобус с полицейскими — отгонять представителей прессы, ежели найдутся среди них храбрецы, готовые пренебречь запретом на освещение похорон в средствах массовой информации. До церкви и примыкающего к ней кладбища было всего полмили, но Диана уже жалела, что надела черные лодочки на высоченных каблуках; зато она снова была на виду, пусть всего лишь у местных жителей, которые, стоя у дверей своих домов, молча разглядывали процессию.

Из «Еды-да-да» вышел Виктор Берримен вместе с кассиршами и юным подсобным рабочим в бейсбольной кепке козырьком назад. Когда повозка поравнялась с ними, Виктор сорвал у юнца с головы кепку и успел прочесть ему мини-лекцию об уважении к усопшим. Миссис Берримен, отрезанная от мира своей агорафобией, грустно взирала из окошка наверху.

Оставался последний отрезок пути: Коровий взгорок, на котором стояла церковь. Гилберт напрягся в оглоблях, приноравливаясь к подъему. Вдоль дороги группа мужчин и женщин сажала деревья; они отставили лопаты, глядя на похоронную процессию.

— Деревья сажают! — воскликнула королева.

— Замечательно, правда? — сказал Чарльз. — По Радио-четыре передавали, что Джек Баркер распорядился провести массовую посадку деревьев. Надеюсь, ямы они подготовили как надо. — Он с беспокойством обернулся.

Диана уже спотыкалась, и Фицрой Туссен, ослепительный в своем темном костюме, заботливо взял ее под руку. Этой женщине, думал он, нужна поддержка, и он — тот самый мужчина, который готов ее оказать. Впрочем, в глубине души он понимал, что, восстановив однажды свое самоуважение, она сумеет выжить и в одиночку.

— Тпрруу, — пропела Анна, как ее учил Спигги, и Гилберт стал у погоста.