Чекистские будни - Федичкин Дмитрий Георгиевич - Страница 17

В 1921 году Бек начал сотрудничать с «двуйкой». Его имя привлекло внимание наших органов безопасности в связи с деятельностью Бориса Савинкова; который занимался организацией банд Булак-Балаховича, действовавших на территории Белоруссии в первые годы. Советской власти. В одном из дипломатических представлений нашего правительства правительству Польши: указывалось, что второй отдел польского генерального штаба — «двуйка» — помогает Савинкову в пересылке в СССР различных ядов. В документе по этому делу, которым располагали советские власти, имелась личная подпись тогдашнего майора польского генерального штаба Бека.

В те же двадцатые годы Бек был послан военным атташе во Францию. Там его уличили в делах, весьма далеких от дипломатии: он передавал немецкому генеральному штабу не больше и не меньше как сведения о вооруженных силах Франции, и ему предложили покинуть страну. Спустя несколько лет после этого, в 1932 году, Пилсудский решил направить Бека в Париж уже в качестве посла. А когда французское правительство отклонило его кандидатуру, Пилсудский «в пику» Франции назначил его министром иностранных дел.

Я позволил себе остановиться на Беке, чтобы было понятно, кто в то время определял внешнеполитический курс панской Польши, ее отношение к СССР. Все усилия Бек направлял на то, чтобы вовлечь свою страну в русло гитлеровской политики. В январе 1934 года не без его прямого участия было заключено десятилетнее польско-германское соглашение о дружбе и неприменении силы для решения спорных вопросов. Позже были заключены и другие договоры Польши с Германией. Немало трудился Бек над тем, чтобы втянуть Румынию в блок «нейтральных государств», находившихся под влиянием фашистской Германии. По существу, этим самым он помогал гитлеровцам готовить плацдарм для нападения на Советский Союз. Предавая интересы своего народа, Бек сумел убедить польские правящие круги, что в случае войны Германии с СССР Польша станет союзником Гитлера и получит за это по меньшей мере Советскую Украину.

Таково было в общих чертах положение дел в то время, когда мне предложили заняться польским языком. Все же, думаю, нельзя здесь не вспомнить и о том, к чему в конце концов привела политика польской верхушки.

В 1938 году гитлеровская Германия захватила Австрию, весной 1939 года полностью оккупировала Чехословакию. Угроза фашистской агрессии нависла над Польшей. Однако ее руководители были так уверены в дружеских чувствах немецких фашистов, что когда на проходивших а Москве советско-англо-французских переговорах возник вопрос о необходимости пропустить советские войска через территорию Польши для оказания противодействия германской агрессии, польское правительство высокомерно заявило, что оно в этом не нуждается и не примет военной помощи от СССР.

Перед самым началом второй мировой войны польские государственные деятели судорожно пытались найти поддержку у Франции и Англии, но было уже поздно. Их «верный союзник» по договорам — фашистская Германия — напал на Польшу и захватил ее. Выжженная земля, превращенная в руины Варшава, шесть миллионов загубленных жизней — четверть всего населения страны, — вот во что обошлась польскому народу шовинистическая и антисоветская политика ее правителей.

Однако все это, как я уже сказал, было потом. А тогда, в середине тридцатых годов, когда фашизм еще набирал силу, нас крайне тревожили заигрывания руководителей панской Польши с главарями гитлеровского рейха и активизация антисоветской деятельности «двуйки». От наших органов безопасности в этих условиях требовалась особая бдительность постоянная напряженная работа. На мою долю выпала небольшая часть этой работы, точнее — один из ее аспектов. Мне поручалось — конечно, в меру моих возможностей — препятствовать враждебным действиям польских разведывательных органов против нашей страны, в частности — выявлять каналы, по которым их люди проникали в Советский Союз.

ЮНЫЙ УЧИТЕЛЬ

Полгода пролетело быстро. Успел я, быть может., не очень много, но все же научился читать и писать по-польски, получил некоторую разговорную практику. Были основания считать, что в обществе поляков я буду выглядеть не такой уж белой вороной.

Прощаясь со мной, начальник отдела посоветовал мне по прибытии в страну получше изучить тамошнюю политическую обстановку и совершенствовать язык.

— Сначала займитесь этим, — сказал он. — Рекомендую вам поселиться в какой-нибудь интеллигентной польской семье. В варшавских газетах вы найдете сотни объявлений о сдаче комнат, особенно одиноким. Труд польской интеллигенции оплачивается плохо, люди ищут побочные заработки, в том числе и квартирантов на полном пансионе. Думаю, устроитесь отлично. Счастливого пути, господин коммерсант.

И действительно, польские газеты пестрели объявлениями о сдаче жилья на самых разных условиях. Каких только предложений здесь не было! Я быстро пробегал их глазами, пока наконец не остановился на одном: «Небольшая интеллигентная семья инженера сдаст комнату одинокому молодому человеку, не собирающемуся жениться». Далее указывались стоимость комнаты, адрес и еще какие-то сведения. Как будто подходяще. Жениться я не собирался, квартирная плата меня устраивала, так что можно было попытать счастья.

Дверь отворила миловидная темноглазая шатенка лет тридцати пяти, с гладкой прической, в белой блузке с кружевным воротничком. Из разговора с ней я узнал, что ее муж — инженер, работает в частной фирме. Сыну пятнадцать лет, он учится в лицее. Сама она не работает, ведет хозяйство. У них четыре комнаты, но они вполне обойдутся и тремя, а мне, если угодно, могут сдать одну на выбор. Можно и столоваться, разумеется, за дополнительную плату.

Я решил остановиться здесь.

Комната, в которой я поселился, мне нравилась: уютная, обставлена со вкусом. Весь подоконник был уставлен цветами. Кормили не очень изысканно, но сытно. Хозяева были приветливы, предупредительны, добродушны. Каждую субботу по вечерам у них собирались друзья. Играли в бридж или покер, обсуждали всякие новости, вели разговоры о политике, литературе, искусстве. Общение с образованными, эрудированными людьми было для меня полезным во всех отношениях.

Вскоре обнаружилось еще одно преимущество моего пребывания в этой семье: пятнадцатилетний Владек взялся совершенствовать «пана коммерсанта из СССР» в польском языке. Аккуратно подстриженный симпатичный паренек с густыми сеянцами веснушек на переносице, в коротких, до колен, штанишках бойскаута оказался очень строгим учителем и не давал мне спуску ни при каких обстоятельствах. Я вынужден был подчиняться, чтобы не потерять его расположения, и время от времени старался вознаграждать своего наставника за его, прямо скажем, нелегкий труд. Десяток-другой злотых в месяц, а иногда и какое-либо сладкое угощение принимались им с благодарностью, но отнюдь не снижали требовательности. Он не прощал мне ни малейшей ошибки ни в письме, ни в произношении.

Прекрасную языковую практику я получал и в обществе гостей, которые бывали в доме моих хозяев, — они говорили на хорошем варшавском диалекте. Я читал в оригинале Мицкевича, Словацкого, Конопницкую и других польских классиков. Моим хозяевам и их гостям импонировало то, что я с уважением отношусь к их традициям и обычаям, прилежно изучаю язык, стремлюсь овладеть особенностями польской грамматики. Они в свою очередь интересовались жизнью в Советском Союзе. Тут приходилось быть очень осторожным, чтобы избежать обвинений в «большевистской пропаганде».

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ

Я крепко запомнил этот день. Единственный в своем роде в моей жизни. Воскресенье, 26 июня 1936 года. Даже время помню: около десяти вечера.

Выйдя из дому, я направился в торговый район, находившийся недалеко от центра. Там, в стороне от главных улиц, в тихом переулке, я должен был встретиться с одним поляком, Стефаном, который известил меня, что у него имеется ко мне дело, не терпящее отлагательств. До этого я уже несколько раз виделся с ним. Стефан производил благоприятное впечатление: серьезный, немногословный, судя по всему, искренне обеспокоенный будущим своей Родины. Рекомендовали его мне как человека, дружески относящегося к нашей стране и готового оказывать нам содействие. Однако во время предыдущих встреч я старался не касаться интересующих меня вопросов, ограничивался разговорами на общие темы. Торопиться не следовало, нужно было получше присмотреться к нему. И вот теперь, шагая по душным, пыльным улицам Варшавы, я не переставал ломать голову над тем, что же все-таки могло понадобиться от меня моему новому знакомому. Да еще так спешно.