Следствие сквозь века - Голубев Глеб Николаевич - Страница 34

— Искушают, — признался Андрей.

Франко тихонько засмеялся.

— Вот это-то и плохо! Плохо, когда начинаешь рассматривать факты под заранее определенным узким углом какой-то излюбленной теории. Надо смотреть на них без всякой предвзятости, а то можно многого не заметить, самое важное упустить. Есть такие факты, что допускают несколько толкований, — и если заранее выберешь одно, более подходящее для своей гипотезы, то остальные невольно начнут казаться сомнительными, не стоящими внимания. Ты слушай нас, Франко, — вдруг повернулся он к помощнику. — Есть за тобой такой грех.

— Я слушаю, профессор.

— Так что каждую гипотезу надо испытать на прочность, искать во вновь обнаруженных фактах то, что ее может опровергнуть, а не подтвердить. И если при всем желании опровергнуть свою гипотезу не удается, тем лучше для нее: значит, она ближе к истине.

Он помолчал, глядя в огонь, потом добавил, словно забыв обо всех окружающих и беседуя сам с собой:

— На саркофаге никакой даты… Орнамент на вазах говорит о несомненном тольтекском влиянии. Хм…

— Может, гробница поздняя? — насторожился Андрей.

— Нет, пирамида древняя. Седьмого века, не моложе.

— Значит, опять признаки чужеземного вторжения?

— Вот видите, как вы сразу… Налетаете, будто с ножом к горлу: да или нет, — усмехнулся профессор. — Не станем спешить с выводами. Вы делайте свои анализы, а мы будем проверять и взвешивать каждую находку. Будем работать параллельно, но независимо. Так лучше для выяснения истины. А пока — спать, завтра тоже будет много работы.

Да, работы археологам предстояло немало. Надо было не только закончить разборку всех находок, но и тщательно осмотреть, описать и сфотографировать все лестницы и коридоры, устроенные в толще пирамиды. Раньше археологи ограничились лишь самым беглым их осмотром, чтобы дать Андрею возможность поскорее проникнуть в погребальную камеру и взять там анализы, пока в гробницу не забрались вездесущие современные микробы.

Вещи, найденные в камере возле саркофага, были все мелкие. Их разборка и описание оказались делом весьма тонким и кропотливым и требовали много времени.

В расписных вазах лежали драгоценные украшения из жемчуга и нефрита. В одной из них археологи нашли странные маленькие косточки с резными изображениями: в лодке сидят смеющаяся игуана и собака. А вот попугай беседует с богом солнца…

В другой вазе нашли два маленьких золотых диска. На одном была изображена боевая схватка, на другом — сцена жертвоприношения, к сожалению, попорченная.

Альварес сразу насторожился:

— Золото… И работа слишком тонкая, явно позднего происхождения…

— А эти сражающиеся воины очень похожи на тольтеков, — вставил Франко. — Вы не находите, профессор?

— Пожалуй, ты прав.

Альварес и Франко пропадали в камере целыми днями. Иногда Андрей помогал им. Но теперь у него были свои заботы. Снова и снова он проверял, хорошо ли упакованы пробы.

Ведь пробирки, стекло — долго ли их побить. И закупорка должна остаться совершенно герметичной, пока он не откроет их в лаборатории.

Что же он узнает тогда? Оживут ли древние микроорганизмы через столько веков?

Микробы — вероятно. Они живучи, особенно спорообразующие бактерии. Живые споры находят во льдах вечной мерзлоты. Они способны годами, если не веками, существовать даже в космическом пространстве и переноситься с планеты на планету.

Но вот вирусы… Мы ведь еще так мало знаем, если признаться честно, об этих мельчайших представителях живого, состоящих порой из одной-единственной молекулы. Даже не решили толком — существо это или вещество? Куда их отнести?

Вне чужого организма, вне живой клетки вирусы совершенно безобидны. Они не проявляют ни малейших признаков жизни: не питаются, не размножаются, не двигаются — ведут себя как мертвое вещество и могут стать даже кристаллами. Но, встретившись с чувствительной к ним клеткой, они вдруг преображаются и становятся активными живыми существами. Теперь они способны изменяться и передавать свои свойства по наследству, могут двигаться и размножаться с чудовищной быстротой — пока не убьют эту клетку.

А затем вирусы опять вернутся в мир неживой природы — надолго ли?

К счастью для человека, многие болезнетворные вирусы все-таки не могут вечно прятаться в своей коварной стадии неживого вещества. В конце концов, не встречаясь слишком долго с живой клеткой, они действительно погибают — уже окончательно и невоскресимо.

Но Андрею как раз и нужно их воскресить! Если в пробах есть в самом деле древние вирусы, удастся ли их обнаружить и исследовать? Большие надежды он возлагал на новый метод, недавно разработанный для этого у них в институте. Правда, на таких древних образцах его еще пока не проверяли…

Шел день за днем. Археологи все копались в гробнице, радостно сообщая Андрею о новых находках:

— Обнаружена чудесная каменная статуэтка!

— Нашли еще две морские раковины!

Однажды утром раздался шум мотора, и над затерянным городом стал кружить самолет. Иногда он становился виден в разрывах листвы.

Сначала все насторожились. Но самолет приветственно покачивал крыльями, и они поняли: Джонни починил свою «летающую этажерку» и благодарит их за помощь, улетая домой.

— Надо и нам заканчивать работу, а то вот-вот начнутся дожди, — озабоченно сказал Альварес.

— Да, — подтвердил старый Бенито. — Небо темнеет. И кости у меня ноют.

Выяснились любопытные особенности в устройстве гробницы. В одном из лестничных переходов, которые вели к погребальной камере, Франко обнаружил какую-то странную трубу — квадратную, облицованную небольшими каменными плитками. Она уходила в глубину пирамиды.

— Куда и зачем она ведет? — размышлял профессор. — Надо это непременно выяснить.

Но не успели…

Среди ночи Андрей вдруг проснулся от страшного грохота, под раскаты которого кто-то выплеснул на него целую бочку холодной воды. Спросонья он барахтался в намокшем и облепившем его гамаке и не мог понять, что случилось и отчего моментами все вокруг вдруг становится отчетливо видным, как днем, а затем опять проваливается во тьму.

Это нагрянул тропический ливень, которого давно с тревогой ожидал Альварес. Он налетел внезапно с тяжкими раскатами грома, слепящими, почти непрерывными вспышками молний и гремящими водопадами, обрушившимися с небес.

Кругом с треском падали гнилые деревья. Одно чуть не задело Андрея. Щепки, листья, ветки и обломки стволов летели во все стороны, со свистом рассекали воздух лианы. Казалось, началась бомбежка.

Андрей никогда не только не видал, но даже и не представлял себе отдаленной возможности ничего подобного. Это был не дождь, а нечто космическое, грозное и неотвратимое, как землетрясение или горный обвал.

От рушившихся сверху потоков воды негде было укрыться. Они вмиг сорвали куски брезента, развешанные над гамаками в наивной и смешной надежде от чего-то защититься. Весь лагерь за несколько минут превратился в какой-то плавучий хаос — этакий Ноев ковчег, внезапно потерпевший кораблекрушение.

Все поплыло: столы, сухие сучья, припасенные для костра, кухонная посуда, седельные сумки, банки с консервами…

Альварес с ревом ринулся куда-то в темноту.

Но Андрею было не до изумления. Кое-как выбравшись из гамака, он в одних трусах бросился спасать свои бесценные пробирки.

Они закрыты герметично, ни один вирус не проберется. Каждая пробирка обложена ватой, надежно укутана в несколько слоев непромокаемой пленки. Но ведь это не дождь, а настоящий потоп!

Прикрыв свертки со своими материалами какими-то первыми подвернувшимися под руку тряпками и кусками брезента, Андрей крепко прижал этот узел к груди, выбрал при вспышках молний самое прочное, по его мнению, дерево и встал возле него, не обращая уже никакого внимания на лившиеся с неба водяные потоки.

Таким его и застал подошедший часа через полтора Альварес: голого, посиневшего, дрожащего, с большим узлом, крепко прижатым к груди коченеющими руками.