Лики смерти - Батчер Джим - Страница 33

Я выбрался из Жучка, держа на всякий случай в правой руке жезл, отворил калитку, и несколько привязанных к ней леской колокольчиков отозвались на это веселым треньканьем. Калитка захлопнулась на пружине за моей спиной. Я постучал в парадную дверь и подождал. Никто не откликнулся. Я нахмурился. До сих пор Майклов дом никогда не оставался пуст. У Черити было двое детей, не достигших еще школьного возраста, – включая бедолагу, названного в мою честь. Гарри Карпентер. Жестоко, правда?

Я покосился на занавешенное дымкой облаков солнце. Не пора ли старшим из школы? Черити относилась к материнским обязанностям со всей серьезностью, сказывавшейся, в частности, в том, что дети никогда не возвращались из школы в пустой дом.

Хоть кто-нибудь должен был оставаться здесь!

У меня неприятно засосало под ложечкой.

Я постучал еще раз, прижался ухом к двери и прислушался. Я услышал тиканье старых дедовских часов в прихожей.

Щелкнул датчик кондиционера, зашелестел вентилятор. Потом дома коснулось дуновение ветра, и он откликнулся уютным деревянным поскрипыванием.

И все.

Я подергал дверь. Заперта. Тогда я спустился с крыльца и по узкой дорожке прошел на задний двор.

Если палисадник дома Карпентеров запросто мог бы номинироваться на конкурс «Лучшие дома и сады», то задний дворик мог бы служить пособием по организации мастерской. Росшее посередине большое дерево летом затеняло весь двор, но сейчас я видел в облетевших ветвях похожий на крепость домик, который выстроил на нем Майкл для своих детей. У домика были дощатые стены, самое настоящее окошко и поручни везде, где кто-либо мог хотя бы подумать о том, чтобы свалиться вниз. Еще у домика имелось крылечко, с которого легко просматривался весь двор. Черт, у меня, например, крыльца вообще нету. Нет в мире справедливости.

Изрядную часть двора, правда, съела пристройка к дому, которую сооружал Майкл. Фундамент он уже заложил, а на фундаменте покоился деревянный каркас будущих стен. Пока же внутренность пристройки защищалась от ветра и непогоды натянутой на каркас пленкой. Стоявший отдельно от дома гараж был заперт, но взгляд сквозь маленькое оконце показал, что он доверху забит досками и прочими строительными материалами.

– И машин нету, – пробормотал я себе под нос. – Может, они в «Макдоналд» поехали? Или в церковь? Интересно, ходят ли в церковь в три пополудни?

Я повернулся, собираясь уже идти к Жучку. Ничего не поделаешь, придется оставлять Майклу записку. В животе так и царила ледяная пустота. Если мне не удастся до заката найти секунданта, вечер обещал выдаться не самым приятным. Может, стоило пригласить секундантом Боба? Или Мистера. Уж с Мистером-то спорить никто не осмелится.

Что-то лязгнуло о металлический водосток, опоясывающий дом.

Я подпрыгнул, как вспугнутый кролик, и попятился к гаражу, чтобы видеть, что происходит на крыше. Если учесть, что за последние сутки на мою жизнь покушались по меньшей мере трижды, меня трудно упрекнуть в излишней мнительности.

Я уперся спиной в ограду, но и отсюда не мог разглядеть всей крыши, поэтому забрался на дерево и уселся на крылечке детского домика. Отсюда я ясно видел, что на крыше никого нет.

Я услышал внизу торопливые, тяжелые шаги. Они доносились из-за ограды. Я застыл, прислушиваясь.

Шаги стихли у самой ограды. Потом я услышал шорох и лязганье, словно стальную цепочку тянули по прошлогодней листве. Кто-то крякнул от натуги, и шаги послышались снова, остановившись у подножия дерева.

Скрипнула деревянная ступенька, и дерево едва ощутимо дрогнуло. Кто-то лез наверх, ко мне.

Я огляделся по сторонам, но иного пути вниз, кроме лестницы, не было – если не считать, конечно, прыжка с девяти – или десятифутовой высоты. В общем, у меня вполне имелся шанс приземлиться более или менее целым. Однако подверни я при этом ногу, о дальнейшем бегстве можно забыть. Короче, идея прыгать вниз меня привлекала очень мало.

Я собрал всю свою волю и крепче сжал в руке жезл, нацелив его в то место, где лесенка поднималась на платформу-крыльцо. На кончике жезла засияла угрожающая красная точка.

Над краем платформы появилась сначала копна светлых волос, а за ней – верхняя половина ангельского девичьего личика. Обладательница его негромко охнула и округлила голубые глаза.

– Господи, блин!

Я поспешно отвел целившийся ей в лоб жезл и убрал накачанную в него энергию.

– Молли?

Вторая половина лица вынырнула наконец из-за края помоста.

– Уау, это что, ацетиленовая зажигалка такая?

Я зажмурился, потом вгляделся в ее лицо.

– Молли, это у тебя не кольцо ли в брови?

Девица поспешно прикрыла правую бровь рукой.

– И в носу?!!

Молли с опаской оглянулась через плечо и вскарабкалась ко мне на крыльцо. Ростом Молли уже не уступала матери, но руки-ноги у нее оставались длинные, жеребячьи. Одета она была в обычный школьный костюмчик: юбку, блузу и свитер – правда, казалось, будто на нее только что напал маньяк с бритвами вместо пальцев.

Юбка превратилась в бахрому из ленточек, из-под которой виднелись черные колготки – тоже порванные в хлам. Блузка и свитер явно пережили несколько дней наступательных боев с прорывом через полосы заграждений, зато торчавший из-под них ярко-красный бюстгальтер производил впечатление нового. С макияжем она тоже явно перестаралась. Ну, не настолько, как случается у подростков, слишком взрослых, чтобы играть в салки, но недостаточно взрослых, чтобы водить машину, однако все же многовато. На правой брови у нее красовалось аккуратное золотое колечко, а в носу – золотая же булавка.

Я изо всех сил старался не улыбнуться. Улыбка означала бы, что я нахожу ее внешность комичной. Все-таки она не доросла еще до тех лет, когда подобное мнение воспринимается не как обида, – я смутно помнил себя самого в подобных ситуациях. И пусть тот, кто не щеголял в трузерах из парашютного шелка, бросит в меня камень.

Молли уселась рядом со мной и плюхнула на дощатый настил пухлый школьный рюкзак.

– Вы часто прячетесь в домиках на деревьях, мистер Дрезден?

– Я ищу твоего папу.

Молли сморщила носик, потом принялась вынимать из него булавку. Я не стал смотреть на этот процесс.

– Ну, не мне, конечно, советовать вам, как вести расследование, но вообще-то искать папу в домиках на дереве – последнее дело.

– Я стучал в дверь, и мне никто не открыл. Это нормально?

Молли избавилась от кольца в брови, вывернула содержимое рюкзака прямо на доски и выудила из груды длинную юбку с растительным орнаментом, футболку и свитер.

– Сегодня закупочный день. Мама грузит в машину всех спиногрызов и сосунков и едет с ними по магазинам.

– А… Ты не знаешь, когда они собираются обратно?

– Да когда угодно, – безмятежно отозвалась Молли. Она надела через голову юбку и стащила под ней драные юбку с колготками тем непостижимо целомудренным образом, который удается юным дамам лишь в возрасте от десяти и до шестнадцати. За этим последовали блузка и розовый свитер, а за ними – к некоторому моему смущению – и ярко-красный лифчик. Все это вынырнуло из-под вполне консервативной одежды и упряталось в глубь рюкзака.

Насколько это было возможно на узком крылечке, я повернулся к девице спиной. Браслет наручника, который захлопнула на моей руке Анна Вальмон, натер запястье, теперь оно зудело и чесалось. Эх, меня столько раз уже заковывали, что можно было бы и ключ от наручников завести…

Молли достала откуда-то влажную салфетку и начала смывать с лица макияж.

– Эй, – спросила она меня через минуту. – Что-нибудь не так?

Я только хмыкнул и вяло махнул рукой, звякнув цепочкой.

– Ха, красиво, – восхитилась Молли. – Вы что, в бегах? Потому вы и прячетесь в доме на дереве – чтобы копы не замели?

– Нет, – сказал я. – Это типа долго рассказывать.

– У-у-у-у, – тоном знатока произнесла Молли. – Это наручники для развлечений, а не для плохих парней. Я все поняла.

– Да нет же! – возмутился я. – И откуда, черт подери, ты вообще знаешь про наручники для развлечений? Тебе же вроде всего десять.