«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 81

Обратимся к свидетельствам скромных вёшенских учителей Н. Т. Кузнецовой и В. С. Баштанник, которые, как и другие краеведы, бережно собирали эти крупицы народной памяти, устанавливая, что «Тихий Дон» таит в себе правду многих реальных человеческих судеб, характеров и ситуаций. Краеведы улавливали в ходе этих бесед такие тончайшие нюансы, детали, привязывавшие «Тихий Дон» к Шолохову, придумать которые невозможно.

Они встречались и беседовали с людьми, которые узнавали себя в персонажах романа. К примеру, с братьями Ковалевыми (по-уличному — Ковальковыми), которые дали жизнь в романе братьям Шумилиным (по-уличному — Шамилям): «...О братьях Ковалевых так все в Каргинской и говорят: “Вот это Шамили”»3, — свидетельствуют сельские краеведы. Они рассказывают:

«Мы встречались с сыном Мартина Шамиля, Петром Мартыновичем Ковалевым... <...> Петр Мартынович вспоминает о своей семье, о родителях следующее: “Отец не особенно грамотный был. Мы читали вслух «Тихий Дон», а он, отец, тогда сказал: это Мишка написал про меня, записал нас, говорит, Шамилями. И мать он описывает. Когда отец пришел, а сыч на могилках кричал, а отец его хотел застрелить, а мать говорит: «Ты что, я на сносях хожу...» Этот подлинный случай был описан М. А. Шолоховым в первом томе “Тихого Дона”»4. И действительно, в первых главах третьей части «Тихого Дона» читаем:

«Сухое тлело лето <...>

По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами.

— Худому быть, — пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски.

— Война пристигнет. <...>

Шумилин Мартин, брат безрукого Алексея, две ночи караулил проклятую птицу под кладбищенской оградой, но сыч — невидимый и таинственный — бесшумно пролетал над ним, садился на крест в другом конце кладбища, сея над сонным хутором тревожные клики. Мартин непристойно ругался, стрелял в черное обвислое пузо проплывающей тучи и уходил. Жил он тут же под боком. Жена его, пугливая хворая баба, плодовитая, как крольчиха, — рожавшая каждый год, — встречала мужа упреками:

— Дурак, истованный дурак! Чего он тебе, вражина, мешает, что ли? А как Бог накажет? Хожу вот на последях, а ну как не разрожусь через тебя, чертяку?» (4, 241—242).

Казаки-верхнедонцы (слева направо) Александр Благородов, Василий Баркин, Никита Крамсков, Иван Ковалев. 1913 г., Иван Ковалев, прототип Прохора Шамиля в романе «Тихий Дон», погиб на войне в 1915 г

Во второй книге романа, — продолжают свой рассказ сельские краеведы, — мы находим описание того, как голосила вдова Прохора Шамиля по мужу, погибшему на полях войны.

«Билась головой о жесткую землю жена Прохора Шамиля, грызла земляной пол зубами, наглядевшись, как ласкает вернувшийся брат покойного мужа, Мартин Шамиль, свою беременную жену, нянчит детей и раздает им подарки. Билась баба и ползала в корчах по земле, а около в овечью кучу гуртились детишки, выли, глядя на мать захлебнувшимися в страхе глазами.

Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной, тяжкой жизни волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих — отца, и помни, что никто не приласкает ни тебя, ни твоих сирот...» (2, 241—242).

Оказывается, и эти строки отражают подлинную человеческую трагедию, о которой сельским краеведам рассказала дочь Ивана Ковалева — прототипа Прохора Шамиля — Дегтярева Агафья Ивановна, 78-летняя неграмотная казачка станицы Каргинской. Краеведы привели запись беседы с ней:

«Шолохов описывал за маму, книга такая была. Когда дядя Алексей ездил под Турцию, приезжает оттедова, мать пришла, услыхала, что отец приехал. Я как раз была на мельнице, там говорят, дядя приехал, отца нету, мать там все на себе порвала, последнюю рубаху она на себе рванула. Что в книге писалось, то и она точно, мать-то, говорила. Только он не написал, что Ковалева. Кто-то у нас читал книгу, мужчина стоял на квартире, преподавал в мясосовхозе, а он эту книгу читал вслух, ишо мать живая была, и мать заплакала. Отец не вернулся, погиб под Турцией»5.

По словам Агафьи Ивановны, дядя ее, Алексей Ковалев, как и Алексей Шамиль, был без руки, но обладал большой физической силой, был участником всех драк и кулачных боев и наносил своей культей разящий удар. В первой книге «Тихого Дона» сказано об Алексее Шамиле так: «Хоть и безрукий, а первый в хуторе кулачник. И кулак не особенно чтоб особенный — так, с тыкву-травянку величиной; а случилось как-то на пахоте на быка осерчать, кнут затерялся, — стукнул кулаком — лег бык на борозде, из ушей кровь, насилу отлежался» (2, 19).

Другой старожил станицы Каргинской Илья Емельянович Фролов также подтвердил краеведам сходство Ковалевых и Шамилей: «Фактически он Алешку Ковальчонка косорукого описывал, у него одна щека дергалась, у Шолохова так и написано»6. Вспомним описание драки на мельнице: «Безрукий Алексей — посреди двора; мечется по поджарому животу холостой, завязанный в конце рукав рубахи, всегдашней судорогой дергаются глаз и щека» (2, 144).

«У Алексея Ковалева (Алексей Шамиль), когда И. Е. Фролов читал казакам вслух первое издание “Тихого Дона” в “Роман-газете”, текли по щекам слезы, — пишут краеведы. — Громкая читка состоялась прямо на улице станицы Каргинской, у магазина. Собралась толпа хуторян, а когда стало темно, то стали просить, чтобы читали еще, принесли для этого керосиновую лампу.

Михаил Александрович Шолохов хорошо знал своих Шамилей. Петр Мартынович Ковалев рассказывает: “Шолохов жил вот тут, недалеко. Он приходил к отцу подстригаться, с братом они старшим играли”. Старожилы показывали нам дом, в котором жила семья Шолоховых, он стоял через улицу, почти напротив усадьбы Ковалевых»7.

«Антишолоховеды» с высокомерием относятся к этим свидетельствам простых людей, земляков Шолохова, к кропотливому и крайне важному труду краеведов. Они оставляют этот труд «за скобками», на их труды не ссылаются и не берут их в расчет.

Между тем, для прояснения вопроса об авторстве «Тихого Дона» свидетельства краеведов исключительно важны. «Тихий Дон», как никакое другое произведение, укоренен в донскую землю, он в прямом смысле этого слова почти «физиологически» растет из нее.

Аромат местности, как и аромат времени, приходит в произведение через жизненный опыт его автора, через его знание людей, природы, истории, обычаев, топографии и топонимики, то есть через реалии места и времени, которые не могут быть плодом писательской фантазии, но наоборот — питают ее. Это в особенности относится к Шолохову, который, как вспоминает жена писателя Мария Петровна, «не любил <...> ничего придуманного, неверного».

Через комплексное исследование всей совокупности этих конкретных реалий места и времени мы можем придти к постижению того исторического пространства, которое было освоено автором и органически включено в произведение.

«КОМИССАР АРЕСТОВ И ОБЫСКОВ»

Характеризуя «Тихий Дон», Павел Кудинов говорил К. Прийме: «Почти в каждой главе “Тихого Дона” повествуется о событиях и фактах, которые были в жизни. Вот, скажем, урядник Фомин действительно был избран командиром Вёшенского полка, открыл фронт красным. На телеграфный приказ генерала Краснова “образумиться” Фомин из Вёшек послал генерала в тартарары матерной бранью по телеграфу... Точно описаны перегибы комиссара Малкина, мятеж в Сердобском полку, который привел к нам и поставил на колени монархист командир Врановский»8.