«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 78

История эта свидетельствует, насколько горючей и горячей была заложенная М. А. Шолоховым документальная основа «Тихого Дона», если и сорок лет спустя, в начале 60-х годов, она обжигала тех, кто неаккуратно соприкасался с нею.

Но что же Кудинов предполагал передать Набойщикову в ответ на его вопросы о Верхнедонском восстании? Он хотел сказать «правду» об этом событии, равно как и обо всей своей жизни, передать написанную им «личную автобиографию в совокупности с повестью о моей молодости... до семидесятилетнего возраста». Плюс ко всему — поэмы, как то «Смиритесь, кумиры» и «Жрецы капитала». Судя по цитатам из этих поэм, приведенным в письмах, Кудинов явно страдал графоманией. Отсюда — и своеобразный язык его писем, — например: «Мое хождение по мукам <...> не угасло, а как звезда-путеводитель светит ярко, как светила в дни восстания казаков Верхнедонского округа. Мы восставали не против Советской власти, а против террора, расстрела, и за свой казачий порог и угол и за кизячный дым!» Сквозь красивость и вычурность, тем не менее, прорывается суть, сформулированная в своеобычных, подчас очень выразительных изречениях.

Кудинов сообщал Набойщикову, что у него сохранились оперативные сводки и другие документы, посвященные Верхнедонскому восстанию. Прежде всего — «две карты (скици), обнимающие четырехстакилометровой цепью, в кольце которой донские казаки вели шесть месяцев оборонительную конную и пешую борьбу против во много раз превосходившей Красной Армии». Кудинов упорно говорит не о трех, а о шести месяцах, имея в виду, видимо, бои верхнедонцов с Красной армией после их соединения с Донской армией. Кудинов дает описание цветных, как он пишет, карт: «Изображенные цветными линиями-красками там, где кровь казачья лилась рекой, за свой край свободный, вольный и родной <...> На картах отмечены силы противников разных племен и языков для подавления восставшей армии. В советской действующей армии отмечены дивизии, полки, бригады и т. д. ...».

«Скици, — пишет П. Кудинов, — мне хотелось бы сделать художественно, чтобы карта была бы красива, чиста, отчетлива, приятна для читателей». Он предполагал, как только у него будут деньги, пригласить художника, чтобы с помощью красок и туши сделать цветные копии этих карт. Кроме того, Кудинов располагал, как он пишет, «объемистым материалом оперативной сводки, которая в “Тихом Доне” отсутствует».

Наконец, Павел Кудинов давал понять Набойщикову, что он хотел бы передать в СССР свой исторический очерк «Восстание верхнедонцов в 1919 году», но, понимая, что передача опубликованного в белогвардейском журнале очерка может быть признана противозаконной, он сообщает об этом своем желании зашифрованно. По поводу «пяти вопросов» о Верхнедонском восстании, которые задавал ему Набойщиков, Кудинов отвечает так: «Если бы удалось подыскать возможность имеющийся у меня материал придать народной гласности, то пять вопросов сами по себе отпадают, а типографски отпечатанный и корректированный корректорами готовый материал сам ответит всякому, интересующемуся содержанием. Да, я помню наизусть содержание, но зачем мне губить зря время».

Кудинов послал Набойщикову свою фотографию и готов был, преодолев предубеждение в отношении журналистов и политические опасения («... все же Вы член партии, а доверять члену партии, да еще эмигранту — вопрос деликатный»), послать и другие материалы. Он надеялся, что (цитирую с сохранением стилистики и орфографии письма) «материалы, хранящиеся мною, найдут брешь правды, света, чтобы [исправить] вкравшиеся на страницы “Тихого Дона” нелепости и восстановить бессмертную истину перед мертвыми и живыми». «Я крайне желал бы, — пишет он в другом письме, — чтобы сохранившиеся материалы были бы преданы гласности через родную печать и в родной стране...».

В какой-то степени это пожелание Кудинова было осуществлено, когда в журнале «Отчизна» (1991. №№ 6, 7 и 8) усилиями шолоховеда В. В. Васильева был опубликован «исторический очерк» Павла Кудинова «Восстание верхнедонцов в 1919 году».

В 1967 году донской казак из станицы Вёшенской, командующий войсками повстанцев Павел Назарович Кудинов, тоскующий по родине, пребывающий в унизительной нищете и бедности, трагически погиб.

По воспоминаниям родственников, в последние годы жизни Кудинов часто ходил на железную дорогу и смотрел на уходящие в сторону России поезда. В 1967 году попал под поезд. Что это было: несчастный случай или самоубийство? Этого не знает никто.

Учитывая тяжелейшее душевное и материальное положение, в котором, судя по письмам Г. Ю. Набойщикову, проживал П. Н. Кудинов последние годы своей жизни, исключить версию о самоубийстве нельзя.

Судьба руководителя Вёшенского восстания, уникальные факты его биографии дают возможность взглянуть на проблему авторства «Тихого Дона» еще с одной стороны — со стороны того казачества, которое ушло в эмиграцию.

Взгляд оказавшегося в эмиграции казачества на «Тихий Дон» почему-то полностью игнорируется «антишолоховедением». А между тем отношение к роману самих казаков и в особенности участников, а тем более руководителей Вёшенского восстания, наконец — самого главного его руководителя Павла Кудинова — далеко не последний аргумент в споре.

Трудно найти для оценки «Тихого Дона» более высокие слова, чем те, которые им сказаны:

«Роман М. Шолохова “Тихий Дон” есть великое сотворение истинно русского духа и сердца. Впервые я пробовал читать его по-болгарски, но плохо понимал. Позже выписал себе из Белграда русское издание. Читал я “Тихий Дон” взахлеб, рыдал-горевал над ним и радовался — до чего же красиво и влюбленно все описано, и страдал-казнился — до чего же полынно горька правда о нашем восстании. И знали бы вы, видели бы, как на чужбине казаки — батраки-поденщики — собирались по вечерам у меня в сарае и зачитывались “Тихим Доном” до слез и пели старинные донские песни, проклиная Деникина, барона Врангеля, Черчилля и всю Антанту. И многие рядовые и офицеры допытывались у меня: “Ну, до чего же все точно Шолохов про восстание написал. Скажите, Павел Назарович, не припомните, кем он у вас служил в штабе, энтот Шолохов, что так досконально все мыслию превзошел и изобразил”. И я, зная, что автор “Тихого Дона” в ту пору был еще отроком, отвечал полчанам: “То все, други мои, талант, такое ему от Бога дано видение человеческих сердец и талант!”. Скажу вам, как на духу, — “Тихий Дон” потряс наши души и заставил все передумать заново, и тоска наша по России стала еще острее, а в головах посветлело. Поверьте, что те казаки, кто читал роман М. Шолохова “Тихий Дон”, как откровение Иоанна, кто рыдал над его страницами и рвал свои седые волосы (а таких были тысячи!), — эти люди в 1941 году воевать против Советской России не могли и не пошли. И зов Гитлера — “дранг нах остен” — был для них гласом вопиющего сумасшедшего в пустыне. И вот за это прозрение на чужбине тысяч темных казаков благодаря “Тихому Дону” и передайте Шолохову мой чистосердечный казачий земной поклон...»177.

О том, насколько серьезное значение придавал Кудинов этой своей оценке «Тихого Дона», говорит то, что он повторил ее дважды: вначале — в письме Прийме (оно было опубликовано в журнале «Подъем» и в книге «С веком наравне» в 1981 году), и второй раз — в переписке с Набойщиковым, из чего следует, что бытовые обиды не изменили принципиального отношения Павла Кудинова к «Тихому Дону» и Шолохову как его автору.

Карта боев на Верхнем Дону в 1919 г., составленная командующим повстанческой армией П. Н. Кудиновым (журнал «Вольное казачество». Прага, 1931. № 82. С. 15)

При этом надо понимать, что то была не просто личная оценка «Тихого Дона» Кудиновым, — в ней аккумулировано отношение к великому роману тех донцов, которые чудом остались живы и, оказавшись в эмиграции, продолжали отстаивать традиции казачества в импровизированных «станицах» и «хуторах» на чужой земле, сосредотачиваясь вокруг Вольно-казачьего движения и «Союза казаков-националистов». Это — мнение многих рядовых и офицеров, в том числе и участников восстания, поражавшихся одному — «до чего же все точно Шолохов про восстание написал».