«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 74

И когда Кудинов говорил своим собеседникам, что он — герой «Тихого Дона», — рассказывает Набойщиков, люди воспринимали это как его очередную шутку. Сам Набойщиков в то время «Тихий Дон» еще не читал, и его старшие товарищи объясняли ему: это же роман, художественное произведение. Ты у него спроси: с Григорием Мелеховым он не был знаком? А он говорит: был. Встречался, и не в одной главе «Тихого Дона»... И, понимая, что над ним смеются, с такой улыбочкой, как бы вызов принимал: «Да почитайте “Тихий Дон”. Там во многих главах я встречаюсь с Мелеховым».

Кстати, когда позже Набойщиков пытался напечатать в одной из газет статью о Кудинове как герое «Тихого Дона» и своей переписке с ним, редактор газеты ответил точно так же, как офицеры внутренних войск, охранявшие лагерь: «А ты знаешь о том, что это — художественное произведение?.. Кудинов же — это собирательный образ. Может, ты завтра Мелехова найдешь и его адрес укажешь?..»

Кудинов отсидел в советских лагерях одиннадцать лет. Если бы не смерть Сталина, — пишет Набойщиков, — его не выпустили бы и в 1955 году.

Сразу же после смерти Сталина Кудинов пишет две «Просьбы» — одну 15 декабря 1953 г. Генеральному Прокурору СССР, другую — в Президиум Верховного Совета СССР. В Президиум — о помиловании, Генеральному Прокурору — о зачете шести месяцев предварительного заключения, начиная с 4 ноября 1944 года по 31 мая 1945 года, так как десять лет, определенных ему приговором, исчислялись с 31 мая 1945 года по 31 мая 1955 года.

Как уже говорилось выше, арестованный СМЕРШем 4 ноября 1944 года, до 31 мая 1945 года Павел Кудинов находился под арестом без надлежащего юридического оформления. Лишь 30 мая 1945 года было принято официальное постановление на его счет о принятии дела к производству, а 31 мая выписан ордер на его арест.

Эта затянувшаяся пауза и скоропалительное решение об аресте, подписанное полгода спустя после реального ареста, не были случайными. Именно в эти дни — с 28 по 31 мая союзниками было принято решение о передаче Советскому Союзу, на основе ялтинских соглашений, казачьих частей, сражавшихся на стороне фашистской Германии, интернированных англичанами в районе города Лиенца в Австрии.

По всей вероятности, именно под это решение союзников был «подверстан» и казачий полковник П. Н. Кудинов, хотя он не воевал с советской армией. Напротив, в «Просьбе о помиловании», подробно рассказывая о своем сотрудничестве с советским посольством в Софии и о репрессиях со стороны профашистских болгарских властей, которым он за это подвергся, Кудинов писал: «В 1941 году, когда началась вторая великая война и германская армия безостановочно двигалась вперед, занимая город и село, то рабочие пошатнулись, утратили дух, веру в победу Советской армии. Я же, остерегаясь бдительности полиции, под всяким предлогом воплощал в них бодрость и безоговорочную веру в победу Советского Союза. В этот грозный час я не поднял десницу свою против русского народа и армии, а только желал искренне и чистосердечно победы и славы Великому Советскому Союзу и славы России»154.

«Питая лучшие чувства и любовь к родной земле, я осуждал и предотвращал многих белых эмигрантов от враждебных подозрений. В районе же своего местожительства, в пределах возможности от полицейского надзора, я поддерживал связь с болгарскими рабочими района, поддерживал их дух, бодрость и твердую веру в победу русской армии»155.

Это были не пустые слова. Ведь атаман Краснов в это время формировал казачьи корпуса в качестве начальника Главного казачьего управления на территории гитлеровской Германии. Краснов занимался откровенной не только антисоветской, но и антирусской пропагандой. «Казаки! — говорил он, к примеру, на курсах пропаганды летом 1944 года. — Помните, вы — не русские, вы — Казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом Казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, Казаки, можем создать свою независимую от Москвы жизнь»156.

Для того чтобы в профашистской Болгарии говорить людям о победе советской армии и «предотвращать» казаков-эмигрантов от перехода в стан врагов, требовалось немалое мужество.

Оба прошения Кудинова — в Президиум Верховного Совета СССР и Генеральную Прокуратуру — были рассмотрены в Комитете госбезопасности, а потом — в военной прокуратуре. В помиловании ему было отказано, а срок заключения было решено «исчислять с 4 ноября 1944 года, за отбытием срока наказания из-под стражи его освободить и в ссылку на поселения не отправлять. В остальной части постановление Особого Совещания по делу Кудинова П. Н. оставить без изменений»157.

Автограф письма П. Н. Кудинова М. А. Шолохову (без даты)

Решение это было принято властями 21 февраля 1955 года, когда Кудинов уже отсидел сверх положенных десяти лет четыре месяца. По всей вероятности, он был освобожден из заключения сразу же, — но освобожден своеобразно: «как иностранный подданный, отправлен в Потьму, в лагерь для иностранных подданных»158, а «в июле месяце был отправлен в Быково, в объект для ожидания репатриации»159. И лишь «11-го сентября 1955 года репатриирован в Болгарию»160.

Таким образом, в общей сложности в советских лагерях Кудинов провел вместо десяти без двух месяцев одиннадцать лет.

Первое, что он сделал, добившись в начале 1955 года освобождения, — написал письмо в Вёшенскую, М. А. Шолохову.

Об этом письме тогда же в майском номере журнала «Советский Казахстан» за 1955 год в очерке «Шолохов в Вёшках», рассказал Константин Прийма. «Почта у Михаила Александровича — самая разнообразнейшая, — писал он. — Вот он вскрывает еще один конверт и с удивлением читает мне письмо, пришедшее к нему откуда-то из Сибири. По его содержанию ясно, что это пишет один из героев романа “Тихий Дон”. Он сообщает, что сам с Дона, был в эмиграции, жил в Болгарии, а теперь, через Сибирь несет свой крест на Голгофу и на Бога не ропщет...

Кто же это пишет Вам?

— Вёшенец наш, Кудинов Павел Назарович, — говорит Шолохов, подавая мне письмо. — Это тот, что командовал повстанцами на Дону в 1919 году. Я и не знал, что он жив, считал его погибшим. А ведь как тяжело сложилась судьба человека. И тоскует он в письме по Донщине, мечтает походить по родной земле, поклониться Тихому Дону. Это еще более грустная песнь, чем у Григория Мелехова...»161.

Так сомкнулись страницы следственного «Дела» руководителя Вёшенского восстания и страница жизни Шолохова, получившего от него письмо сразу после освобождения Кудинова. Письмо, пронизанное тоской по родине, по донской земле.

Летом 1951 г. Павел Кудинов уже посетил родные донские края, только не добровольно, а по этапу.

В его следственном «Деле» хранятся два свидетельства на сей счет. Под грифом «Сов. секретно» — письмо от 24 июля 1951 г. начальника Управления МГБ по Ростовской области полковника Трапезникова начальнику отдела «А» МГБ СССР генерал-майору Терновскому: «В связи с проведением оперативно-чекистских мероприятий по борьбе с антисоветским элементом из числа Донского казачества, просим Ваших указаний выслать для ознакомления архивно-следственное дело на осужденного в 1945 году полковника белой армии Кудинова Павла Назаровича, бывшего организатора и руководителя контрреволюционного восстания казаков на Дону. По миновании надобности дело будет Вам возвращено»162.

Вслед за «Делом» Ростовскому МГБ понадобился и сам Кудинов — об этом свидетельствует еще один хранящийся в его «Деле» документ, — «Постановление об этапировании заключенного», утвержденное 5 сентября 1951 г. тем же полковником Трапезниковым, оно гласит:

«Я, зам. Начальника 5 отделения 2 отдела УМ ГБ РО — майор Обиюх, рассмотрел архивно-следственное дело № 85438 на Кудинова Павла Назаровича... отбывающего меру наказания в Озерном лагере № 7, МВД СССР —