«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 31

Черновой текст отражает процесс выбора автором романа окончательного варианта — хутор или станица. Приведем отрывок из первой главы второй части романа, где речь идет о купце Мохове: «В смуглый кулачок, покрытый редкими глянцеви[тыми]то-черными волосами крепко зажал он [станицу] хутор Татарский и окрестные хутора». Как видим, Шолохов пишет по привычке — «станица», и тут же поправляет: «хутор».

В 24-й главе первой части романа (первоначально она называлась «вставной»), как в черновиках, так и в беловике, последовательно речь идет о «хуторе»:«Предосенняя, тоскливая синяя дрёма [особенно заметная в] сливаясь с сумерками обволакивала хутор, Дон, меловые отроги...».

Другой пример: «Ветровым шелестом — перешопотом поползла по хуторуновость: “Митька Коршунов Сергея Платоныча дочку обгулял!”». А в 6 (IV) главе второй части, где рассказано о встрече Федота Бодовского со Штокманом, мы читаем уже и подробную характеристику хутора Татарского:

«— Вы откуда?

— С хутора, не тутошний.

— А с какого будете хутора?

— С Татарского... <...>

— Большой ваш хутор?

— ... Хутор-то наш? Здоровый хутор. Никак дворов триста...».

А в первой главе второй части романа хутор получил, наконец, и название: Татарский. Но это решение пришло в процессе творчества: Шолохов заменил станицу хутором тогда же, когда герои романа обрели окончательные имена.

И тот факт, что в заключительной главе первой части, и в черновом, и беловом ее вариантах впервые в романе твердо и определенно речь ведется о хуторе, а не о станице, — лишнее подтверждение тому, что главу эту Шолохов писал позже остальных глав первой части, одновременно со второй частью романа. Это еще одно подтверждение того, что Шолохов создавал свой текст, творил его, распоряжался им, то есть был полноправным его автором.

Уже говорилось, что к началу работы над второй частью романа окончательно устанавливаются все имена его главных героев, прежде всего — старшего Мелехова и Коршунова.

Мы уже отмечали, что на всем протяжении первой части отца Григория Мелехова зовут Иван Семенович [Андреевич]. И только в 18-й главе рукописи (XVII — книги), где, обиженный за Аксинью Григорий в драке метнул в Петра вилы, увидевшая это Христонина жена, кричит соседке диким голосом (цитирую по рукописи):

«— Климовна! Подбяги скажи Пянтелею-турку, что ихние робяты возле Татарского кургана вилами попоролись...».

Когда взбешенный и встревоженный Мелехов-старший прискакал на пашню, в авторской речи он именуется Иваном Семеновичем: «Иван Семенович не доезжая сажен сто придержал лошадь и потрусил рысью.

— Перепорю, сукины сыны!.. — завопил он еще издали и размотал над головою ременный арапник».

И только к 21 (XX) главе отец Григория Мелехова обретает имя Пантелея Прокофьевича, которым, по первоначальному замыслу писателя, владел его дед. После 18 главы («Пянтелей-турок») мы видим это имя уже и в авторской речи, впервые — только в 21-й главе: «Пантелей Прокофьевич ругался, сверкая серьгой и желтыми белками глаз...» — он ругал Григория, который никак не хотел забыть Аксинью. Пантелей Прокофьевич действует и во всех последующих главах романа, начиная с 22 (XXI).

Старшему Коршунову, которого первоначально звали Игнатом Федоровичем, в конце первой части Шолохов дал имя Мирона Григорьевича, да еще и переселил его с хутора в станицу. Первоначально богачи Коршуновы жили, в отличие от Мелеховых, не в станице, а как раз на хуторе Журавлеве: «Григорий не жалел ни кнута, ни лошадей и через двадцать минут станица легла сзади, над дорогой зелено закружилась степь, замаячили вблизи неподалеку выбеленные стены домов хутора Журавлева», — так описывается в 13 (16) главе рукописи поездка Григория Мелехова свататься к Коршуновым. В беловом же тексте и в книге это место читается так:

«Григорий не жалел ни кнута, ни лошадей, и через десять минут хутор лег сзади, у дороги зелено закружились сады последних дворов. Коршуновский просторный курень...» (2, 71).

Одновременно на полях этой страницы, помеченной 28 ноября 1926 г., Шолохов делает следующую запись:

«Свахой ехала двоюродная сестра Ильиничны — вдовая тетка Василиса, жох-баба [разбитная] [и] [круглое ее] Она первая угнездилась в бричке, и поводя круглой как арбуз головой, посмеивалась, из-под оборки губ показывала черные кривые зубы. Говаривал про нее Пан. Пр.» (51).

Но Пан[телея] Пр[окофьевича] в этой — 13 (16) — главе рукописи еще нет, он возникнет только в 21-й главе, а пока его место занимает Иван Семенович. Следовательно, запись на полях о свахе сделана Шолоховым позже, — во время переработки первой части романа, завершившейся 28 марта 1927 года.

Строго говоря, сваха была в тексте черновика с самого начала, но была она безымянной, а потому и безликой фигурой. Ради индивидуализации этого образа Шолохов и пишет на полях вставку, точнее — начало ее, потому что полностью вставка, посвященная свахе Василисе, появится лишь в беловом тексте романа. Приведем ее полностью (с сохранением орфографии рукописи):

«Свахой стала двоюродная сестра Ильиничны жох-баба, вдовая тетка Василиса. Она первая угнездилась в бричке, вертя круглой, как речной голыш головой посмеивалась, из-под оборки губ показывала кривые черные зубы.

— Ты, Васёнка, там-то не скалься, — предупредил ее Пантелей Прокофьевич. — Можешь все дело испакостить через свою пасть. Зубы-то у тебя пьяные понасажены в роте: один туда кривится, другой совсем наоборот даже...

— Эх, куманек, не за меня сватают-то. Не я женихом.

— Так-то так, а все ж таки не смеись. Дюже уж зубы-то не тово... Чернота одна, погано глядеть даже.

Василиса обижалась, а тем часом Петр расхлебенил ворота».

Далее после вставки идет переработанный автором текст главы (добавления выделены жирным):

«Григорий остался у лошадей, а Пантелей Прокофьевич захромал к крыльцу. За ним в шелесте юбок поплыла красномаковая Ильинична и Василиса неумолимо твердо спаявшая губы... <...>

— Теперича самое светок лазоревый, што же держать, аль мало перестарков в девках кулюкают, — выступила Василиса ерзая по табурету (ее колол украденный в сенцах и сунутый под кофту веник)*».

В черновике реплика про «светок лазоревый» безлична. В беловике, в устах Василисы она звучит ярче, осмысленней. В книге постраничное примечание дано в тексте, через двоеточие.

«Вставная глава», написанная Шолоховым в процессе доработки первой части книги в 1927 г., равно как и добавления к ней, ни в чем не уступают по художественному уровню главам, созданным осенью 1926 г.; по манере письма и своеобразию стиля все это — подлинно шолоховская проза.

Интересно проследить последующую работу Шолохова над этой главой, сопоставив ее черновую и беловую (книжную) редакции — чтобы еще раз убедиться, как внимательно и требовательно работал Шолохов над текстом романа.

Черновой текст

«Коршуновы прикатили на щегольской в узорах бричке, уже после того, как молодых [при]увезли [из] в церк[ви]овь.

[Поправившийся Петро часто выбегал] Пантелей Прокофьевич выходил за ворота, вглядывался вдоль улицы, но серая [лен] дорога, промереженная игольчатыми зарослями колючек, [не стонала немым гудом под тяжестью лошадиных копыт и бричек на железных ходах. Улица была безлюдна и скучна], была наголо вылизана безлюдьем. Петро переводил взгляд за Дон[ом]. Там приметно желтел лес, [и] вызревший махорчатый камыш устало гнулся над озерной осокой».

Беловой текст

«Коршуновы приехали уже после того, как жениха с невестой увезли в церковь.

Пантелей Прокофьевич до этого выходил за ворота, вглядывался вдоль улицы, но серая дорога, промереженная зарослями игольчатой колючки, была наголо вылизана безлюдьем. Он переводил взгляд за Дон. Там приметно желтел лес, вызревший махорчатый камыш устало гнулся над задонским озерцом, над осокой».