Закон десанта – смерть врагам! - Зверев Сергей Иванович - Страница 9

Тишина царила безупречная. Даже ветер в тайге на время стих. По оконной раме карабкался огромный бледно-серый паук. Не очень хорошая примета.

— И вы забыли о том, что с вами было? — недоверчиво спросила Валюша.

— Ну, как бы да, — кивнул Борька. — Остались отрывочные воспоминания, неясные образы, ночные глюки, головная боль. Сужу, впрочем, по себе.

— Ужасная головная боль, — поправил Вадим.

— И ничего конкретного. Кошмарный детский сон — ни черта о нем не помнишь, но вроде был.

— Чудеса в решете, — Валюша почесала макушку вместе с помпоном. — Вы хотите сказать, через двадцать лет я забуду и вас, и эту берлогу, и автобус, и то, как вы тут парили мне мозги? Да вы что, смеетесь?

— С тобой иная ситуация, девочка, — подала голос «роковая» брюнетка. Вопреки ожиданиям, ее голос потеплел. — Мы были младше тебя. Твои мозги не подвергали психологическим нагрузкам, не выжигали память, не гипертрофировали, доводя до абсурда всего лишь одну грань твоей многогранной сущности. Она ведь у тебя многогранная, да?

«Ну вот и все, — тоскливо подумал Вадим, — ОНО вернулось…»

А ведь он кривил душой. Лукавил с самим собой. Изначально, еще до приглашения в областное управление ФСБ, он понял: прошлое возвращается. Это плохо — когда не помнишь прошлого, но боишься его каждой клеточкой тела. Он пытался вытравить воспоминание за время многолетней службы в армии — не вытравил. Он чувствовал интерес к своей персоне. Спиной чувствовал. То отмечаясь ежемесячно в окружной комендатуре, то покупая сигареты в киоске, то входя во двор, где плотно сидели старушки. Даже в теткиной квартире, временно приспособленной под жилье… Звонок из ФСБ лишь подтвердил его опасения. «Зайдите, пожалуйста, такого-то числа в кабинет номер двести пять. Пропуск вам выпишут. Если вас, конечно, не затруднит». Обязательно затруднит, но кому это интересно? Кабинетик был небольшой, стильно обставленный. Чекист невысок, невзрачен, рукопожатие крепкое. О нем здесь знали — о службе в 76-й дивизии ВДВ, о неудавшейся семейной жизни, о боевых заслугах, о длительном в связи с ранением отпуске, в котором ему еще пребывать и пребывать. «Уважаемый Вадим Алексеевич, товарищ лейтенант, — голос не вкрадчивый, располагающий к доверию, — двадцать лет назад вы стали жертвой бездумного, вредного, совершенно бессмысленного эксперимента. Московскими товарищами проведено расследование, в деле поставлена точка. Скажите спасибо одному бывшему воспитаннику этой, с позволения сказать, школы. Он нанял ловкого адвоката, сумевшего доказать моральный ущерб. Отныне вам положена солидная денежная компенсация и ряд льгот со стороны государства. Поздравляем, Вадим Алексеевич. Вам предстоит обратиться в институт психологической коррекции при НИИ мозга для краткого медицинского обследования и составления необходимых документов. Данный институт занимался вами в 82-м году, и только его заключение имеет юридическую силу для подготовки требования на возмещение. В институте до сих пор хранится ваше досье, уж не взыщите. Но вам совершенно незачем волноваться — это пустая формальность, без которой, увы, дело не сдвинется с места. Базовый НИИ располагается в Томске, а институт психокоррекции, к сожалению, в районном центре Любимовка — ну, вы понимаете, у нас всегда такие «тихие» организации формировали подальше от людских глаз. Сейчас это предприятие полностью перепрофилировано. Вам подскажут, как туда добраться (и подсказали — двухчасовым автобусом из Славянки). Однако нас уже торопят — вас не затруднит появиться в институте 16 сентября, в понедельник, то есть через два дня?.. О какой сумме, вы спрашиваете, может идти речь? Простите, Вадим Алексеевич, я не бухгалтер, моя должность гораздо скромнее, спросите об этом у сутяги-адвоката, он сегодня на коне — целое НИИ «обул», но, думаю, речь идет о нескольких тысячах долларов. Распишитесь, пожалуйста, в том, что вы ознакомлены»…

Кольцов вышел из кабинета с твердой решимостью: еду. И уже через тридцать шесть часов, по мере удаления от родного края, с изумлением подумал — ловцы человеческих душ не зря едят свой хлеб. Они талантливые проводники требуемых идей — не мытьем, так катанием, не убеждением, так гипнозом. В том вагоне и включилось пресловутое «чувство опасности», которое он впоследствии безжалостно изгнал, поскольку нуждался в деньгах и больше всего хотел поставить ТОЧКУ!

С той же легкостью купились остальные — даже обеспеченные. Невзрачный человечек из 205-го кабинета умел убеждать. Это не был гипноз в чистом виде, он никого не усыплял, но действовал превосходно. Никто не усомнился, что человек говорит только правду и ничего, кроме правды, плюс дополнительный крючок с наживкой — денежная компенсация (не слишком большая, чтобы не спугнуть, и не слишком маленькая, чтобы ею пренебречь). Он пропустил всю компанию поточным методом — 12 и 13 сентября, назначая каждому индивидуальные часы, естественно так, чтобы люди не встретились друг с другом.

— Черт, — сплюнул в сердцах Борька, — нас тупо переиграли. Как удобно — не надо насильственных мер, сами прибыли. Да еще и в один день, гуртом, практически на блюдечке — кушайте нас.

— Подожди, — поморщился Вадим, — самокритику потом. Нужно приблизиться к главному — зачем нас снова собрали ЗДЕСЬ? Не проще ли свести всех нас в подвале здания, где нам пудрили мозги, а не заставлять тащиться в тридесятое царство?

— Логично, — взъерошив волосы, согласился Коля, — свистать всех в подвал. Твои предложения?

— Нам нужно вспомнить ВСЕ о своих днях в этих стенах. Не ночные кошмары, а реальные события. Пусть обрывки. Что мы делали, чему нас учили, а главное, чем это закончилось. Воспоминания каждого — ничто, но если их суммировать, получится картинка. Она поможет понять, для чего нас здесь собрали.

— А нам это надо? — злобно фыркнул Мостовой. — Мы сидим тут, говорим по душам. А через минуту… они войдут, и эти наши воспоминания можно сливать в унитаз.

— Нет, Вадим прав, — кисло заметил очкарик. — Войдут, так войдут, будем шумно удивляться. Но мы не можем сидеть и смиренно ждать, пока это случится. Нерационально.

— И просто пресно, — зевнула Жанна.

— Много не скажу, — хмуро бросил Макс, — мы были в своей возрастной группе белыми воронами. Одаренные ребятишки, отобранные по ряду параметров для научной темы. Кто курировал работу, думаю, не загадка. Любой закрытый институт, любая секретная лаборатория так или иначе упирались в КГБ. Или в ГРУ.

— Поздравляю, — ядовито заметила Валюша, — вы у нас, оказывается, юные дарования, — пачка с печенюшками, похоже, лишь обострила у нее чувство голода, что и вылилось в убийственный сарказм. — И по какой же части вы у нас вундеркинды? Скрипачи, художники? Бандуристы? Юные Моцарты, Нади Рушевы и Аркадии Гайдары, которые в четырнадцать лет командовали конными дивизиями?

— Не в четырнадцать, а в шестнадцать, — поправил Макс, — и не конными дивизиями, а пешим полком, причем хреново командовал. У меня серьезное опасение, господа, что если мы не съедим эту очаровательную крошку, она съест нас.

— Съедим, — успокоил Борька. — Жратва завтра кончится, там и разделим.

— Помолчи, Валюша, — оторвался от дум Вадим, — уважай взрослых хотя бы для виду.

— Я давно молчу и уважаю, — пожала плечами девчонка. — Сижу, слушаю, горжусь вами. Не каждый день попадаешь в компанию непревзойденных.

«Боже, — думал Вадим, — душить детей жестоко, но надо же с ними что-то делать!!! Кто это сказал? Хармс?»

— Подождите, — вернулся с заоблачных высот Коля Сырко, — вы отвлекаетесь от темы. Мне кажется, каждый из нас был одаренным по-своему. Если я увлекался компьютерами — тогда они еще назывались ЭВМ, — то не помню, чтобы кроме меня кого-то еще замыкало по этой линии. Я помню двух учителей — мы занимались индивидуально — не помню их лиц, но вижу глаза — у одного колючие, у другого пустые с каким-то скользким взглядом… Двадцать лет меня пытают их глаза… Уже будучи взрослым, я понял — один из них был моим психологом, другой — технарем… — Коля замолчал, глаза поблекли.