Семейщина - Чернев Илья - Страница 67

Он никак не мог простить себе: как это он проглядел Мартьяна, позволил ему выйти тогда поздно вечером, — а того и след простыл. «Зачем отпустил, не вызвался сам: сходить за опохмелкой, почему на койку не уложил?»

Четыре уж дня прошло после исчезновения председателя, дело принимало худой оборот. Посоветовавшись с его потерявшей голову женою, Алдоха решил объехать вершно заимки, отыскать Мартьяна, вызволить из беды, уберечь от позора.

Он нашел его на самой дальней заимке. В открытой всем степным ветрам дырявой избушке, в стуже, в полнейшем одиночестве, с закоченевшими синими руками, опухший, лохматый, председатель Мартьян выглядел страшно. Он сидел перед опорожненной четвертью и, еле ворочая языком, говорил ему одному видимому собеседнику — там, в углу:

— Вот кончалась… вот, вить, кончалась, антихристова дочь! Он кулаком поддал четверть. Посудина со звоном полетела на пол.

Алдоха подошел к нему вплотную, запустил пятерню в его лохмы, поднял свисающую на стол голову:

— Эк его, надрался! Батюшки светы! Да ты в уме ли?

— В уме, — прохрипел Мартьян.

— Оно и видать, — строго сказал Алдоха. — Председателя по всей деревне ищут, а он… Там люди из города приехали… Начальство, понимаешь? Сбирайся живо!

Выдумка Алдохи ничуть даже не тронула Мартьяна Алексеевича, — разве такого начальством испугаешь.

— Вот кончалась… долить бы ее. — посоветовал он самому себе.

Шатаясь, он поднялся и, хватаясь за стену, двинулся к выходу.

— Ты куда? — резко повысил голос Алдоха.

— Долить, — серьезно подтвердил Мартьян, не глядя на Алдоху, словно разговаривал сам с собою.

— Я те долью! Надоливался уж, хватит!

Окрик не возымел никакого действия. Мартьян ударил ногою дверь. Взвизгнув, она распахнулась, и он вывалился ничком за порог, забуровил руками мягкую притоптанную землю. Как ни зол был Алдоха, — губы его скривились в улыбке:

— Хорош!

Мартьян Алексеевич поднялся на колени, икнул на всю матушку-степь, обвел глазами чистое стеклянное небо, встал на ноги.

— Хорош! — повторил Алдоха.

Тут Мартьян увидел привязанную к торчащей из-под крыши зимовья жердине верховую, с потником на спине, сивую лошадь.

— Сивка мой! — закричал он и с неожиданным проворством раздернул узел повода на жердине.

Все последующее произошло в одно мгновение. Мартьян животом упал на круп лошади и уже на ходу, с судорожной неловкостью работая ногою, закинул ее на хребет коня… Той же минутой Сивка набирал уж резвый ход. Мартьян подпрыгивал на потнике, бил в бока лошади пятками. Позади бежал Алдоха, кричал, неистово взмахивал здоровой рукою…

Солнце село за дальними увалами Тугнуя, там, где дацан, бурятская кумирня. Золотой венец солнца медленно угасал в неподвижных облаках, оранжевым пеплом сумерек подернулась степь.

В деревню Мартьян прискакал затемно. Как был, без шапки, взлохмаченный, он пронесся трактом под немолчный брех потревоженных псов, свернулс в Деревушку и осадил Сивку перед закрытыми ставнями Дементеевой новой избы… постучал пальцем в ставень, прохрипел:

— Дементей… дядя Дементей, выдь на минуту. В избе засветили огонь.

Дементей Иваныч вышел на улицу, разом узнал Мартьяна, шарахнулся: не с бедой ли какой в этот поздний час налетел к нему бешеный председатель? Не требует ли власть с него строгого ответа насчет спьяну выданной им тайны Спирькина предательства? Не зачлось ли ему это как хула и подрыв?.. В этих вопросах, молнией вспыхнувших в голове, сказалась вся затаенная тревога Дементея Иваныча за последние дни: «Эх, зачем сболтнул… Лучше бы промолчать!»

Пригнувшись на коне, председатель схватил его за руку:

— Ты что дрожишь? Не дрожи… не бойся…

Тут только Дементей Иваныч заметил, как опух Мартьян, как он растерзан, как нестерпимо разит от него самогоном.

— Не бойсь… открой калитку, веди коня во двор… Худа не будет… Дело есть…

Дементей послушно выполнил просьбу. У амбара, в густой тени, Мартьян спрыгнул с лошади, схватил хозяина за рукав:

— Ты мужик понимающий… ничего мужик… зелье в припасе имеется?

Тревога отпала от сердца Дементея Иваныча: значит, не за ним, не за его душой председатель! Он ухмыльнулся:

— Зачем тебе?

— Вот еще — зачем! Вестимо, не поясницу мазать… — Мартьян выразительно щелкнул себя по кадыку.

— Не знавал я за тобой этаких дел, — пуще прежнего обрадовался Дементей Иваныч. — Душа, что ли, горит?

— Горит, — мрачно согласился Мартьян.

— Ну, это мы зальем, штоб не горела. Это мы можем выручить. А ты… того… потом не попомнишь? — в голосе Дементея Иваныча прозвучала опаска.

Мартьян угрюмо сопел.

— Не попомнишь? — настаивал Дементей Иваныч. — Дескать, вот у кого брал, вот кто самогоном займовается…

— Все теперь гонят, что с того… Разве семейщину нашу перекуешь… Веди, что ли, в баню. Там у тебя?.. Душа горит…. Раз сказал — ничего не будет, не бойсь. Не таковский Мартьян!

— В бане-то в бане, да не здесь, а в Кандабае, на старом месте.

— Ну и пошли туда без всяких-всяких… Конь пусть тут постоит пока. Пошли задами, речкой…

— Погоди, оденусь. — Дементей Иваныч направился в избу. Вскоре он вышел оттуда в шапке и зипуне и сказал:

— Идем.

Спотыкаясь в темноте о бугорки, Мартьян неверными шагами поплелся за ним… Перелезли прясла гумна, пошли речкой.

— Ты понимающий мужик, — принялся бубнить Мартьян, — ничего мужик… К другому пойди так-то, еще что сотворит… Злоба на меня, сам знаешь поди… А ты веселый мужик… ничего, мужик.

В старой бане Дементей Иваныч зажег коптилку, начал возиться у самогонного аппарата.

— С Учира мои ребята завод перевезли намедни… Двор-то нежилой теперя.

— Понимаю, — криво усмехнулся Мартьян.

— А понимаешь, так нечего сказывать, — в свою очередь, засмеялся Дементей Иваныч. — С Учира…

И тут же подумал: «Вот когда можно, кажись, Учир тебе вспомнить…»

Пока растоплялась печка, Дементей Иваныч ощупью отыскал на полке бутылку, подал Мартьяну:

— Пей остатнюю. Полнехонька. Счас еще гнать будем…

Председатель запрокинул голову, наставил, будто прицеливаясь, бутылку донышком в низкий потолок, — забулькала в горле Мартьяна хмельная влага.

— Готово, — отфыркиваясь и тяжело дыша, прохрипел он: бутылка была осушена до капли.

— Не знал я, что ты такой… храбрый — хохотнул Дементей Иваныч.

— А ты знай! Знай наших!

Разом охмелевший, Мартьян повалился на лавку возле вместительного чана.

Дементей Иваныч подкладывал дров, сыпал в котел из мешка хлеб. В чан начала стекать мутная пахучая жидкость, шибала в нос.

Мартьян очнулся.

— И еще я к тебе потому… — заговорил он невнятно. — Потому… Правда насчет Спирьки или брехня?

— Брехня, — задержав дыхание, сказал Дементей Иваныч. — И с чего люди берут?

— То-то же что брехня! — с усилием прохрипел Мартьян, и снова буйный хмель отшиб у него память.

Никто вовек не раскроет тайны старой Дементеевой бани. Один тусклый глазок коптилки видал, да он ли поведает миру…

Едва занялось утро, в ворота Мартьянова двора настойчиво забарабанили. Мартьяниха, без кички, простоволосая, выбежала на стук. У двора стояла телега. Капелюха тыкалась мордой в калитку. Позади телеги был привязан Сивка. В телеге, накрытый зипуном, кто-то ворошился и стонал… Дементей Иваныч вышел из подворотной тени, загородил бабе дорогу.

— Вот беда! — торопливо заговорил он. — Вот несчастье! Примай мужика… упал, — голос его срывался, кнут подрагивал в руке. — В самогонный, чан угадал, как есть сварился…

Мартьяниха выскочила на улицу, заголосила, приподняла зипун с Мартьянова лица. Ее обдало винным духом… Мужниных глаз она не смогла разглядеть: их затянуло лиловой опухолью, все лицо, — красное, как недоваренное мясо, страшное, — распухло, вздулось. Мартьян беспомощно поводил руками.

Дементей Иваныч спешно распахнул ворота, въехал во двор и тут же захлопнул их.

— Остался без глазынек! — завыла Мартьяниха. Дементея Иваныча колотило, как в лихоманке: