Корпорация счастья. История российского рейва - Хаас Андрей - Страница 6

Андрей наморщил лоб, призадумался и тут же вспомнил что за этим последовало: не имея душевных сил отстраниться от образовавшейся по его вине нелепости, он стушевался и буквально оцепенел. Это длилось лишь миг, но и сейчас он физически помнил устремленные на него насмешливые взгляды.

До конца воспроизведя в памяти этот обескураживающий эпизод, Андрей встряхнул головой, закурил и мысленно попытался вернуться к себе прежнему. Он заглянул в опочивальню друга и увидел Мишу, лежащего на диванчике в одежде и своих любимых «мартинсах». Миша крепко спал, подложив под голову кулак правой руки. На полу, в изголовье его дивана, лежал глянцевый журнал, и с его обложки в потолок безучастно глядела какая-то роскошная дива Андрей выключил в комнате свет и, тихо прикрыв дверь, направился в гостиную.

Удобно устроившись в двух креслах, посреди комнаты возлежал Алексей.

— Ты как, Андрюша?

— Нормально. Устал только.

— Да, шумный денек получился.

— Леха, а кто этот Тимур, который приехал на велосипеде?

— Новиков?

— Наверное, не знаю фамилии.

— Тимур — художник. Я познакомился с ним года два назад в рок-клубе, вернее даже не в клубе, а «Сайгоне». Я в то время проводил там много времени. Однажды мы висели там с Клипсом и Кроликом. Не помню точно, что мы делали, скорее всего — ничего, просто тусовались, и тут входит человек — я его заприметил еще на улице, через стекла витрины. На нем был невероятно длинный черный пиджак с узкими лацканами, ярко-красная рубашка, шелковый фиолетовый шарф и узкие брюки. Узконосые лаковые туфли черного цвета зашнурованы фиолетовой проволокой. Представляешь? Я обалдел и спросил у Клипса, кто это такой. Клипс был всеобщим знакомцем и познакомил меня с Тимуром, а тот пригласил нас к себе в мастерскую. Мы потом иногда встречались — я ходил на сейшены и встречал его, он тогда что-то с «Кино» делал.

— Он что — музыкант? — присаживаясь рядом, спросил Андрей.

— Нет, художник, говорю тебе.

— А этот, в зеленом берете и очках? С девушками?

— Который? — спросил Алексей, потягиваясь и зевая.

— Ну, помнишь, их целая компания была, один из них еще танцевал на подоконнике. И среди них был один, такой в зеленом берете, круглых очках, весь в губной помаде.

— Ты, наверное, про Дениса Егельского говоришь? Ты познакомился с ними?

— Ага, в своем роде познакомился. Я зашел в крайнюю комнату перевести дух от этой кутерьмы, они там стояли. Уставились на меня, как на стул, который умеет ходить.

— Он художник.

— А Георгий Гурьянов — это барабанщик «Кино»? Ты его знаешь?

— Немного. У него мастерская в соседнем доме.

Голос Алексея становился все более вязким и глухим. Он почти спал. Какое-то время братья молчали, погруженные каждый в свои мысли. Прошедший вечер оказался настолько полным, что сил на разговоры не осталось. Их охватила странная истома, вяжущая и новая на вкус, похожая на стрессовый шок после аварии. Все вроде бы было как надо, но новизна момента, вся эта суетливая мешанина, усталость и личные переживания каждого слились сейчас для них в снотворное молчание.

На столе между стаканов и бутылок мятежным огоньком колебалось пламя догорающей свечи. Чадящий кончик пламени выплясывал в ярко освещенном гроте, покрытом восковыми слезами. В этом догорающем микрокосме взоры молодых людей увязли, сон стал подбираться к ним сквозь сомкнутые ресницы и очень скоро одержал свою очередную победу.

4

Андрей проснулся поздно. Сон не принес расслабления, и все из-за того, что накануне он не смог заставить себя раздеться и рухнул в неразобранную кровать, как в манящий темный омут. Сны были разные, но запомнить удалось немногое. Лежа на спине и припоминая подробности, он, как и обычно при пробуждении в этой комнате, разглядывал путаные сетки трещинок среди лепных падуг потолка В их хаотическом переплетении он различал что-то похожее на очертания собачьей морды. Собака ли это или что-то иное, точно уловить было сложно, и Андрей вызвал в памяти еще несколько случайных изображений, виденных им на протяжении жизни в разных непредсказуемых местах: дома на полу в туалете, в школьном классе, на фасаде дома, на слегка подсохшем асфальте после дождя. Он улыбнулся, припомнив, что тогда даже боялся некоторых из них, был уверен, что это не просто пятна и тени, а наблюдающие за ним существа с неясными замыслами и непостижимыми возможностями. Но сейчас в ярко освещенной комнате эта странная собака на потолке вроде бы даже симпатизировала ему. Взор медленно поплыл в сторону и стал обшаривать верхнюю кромку обоев с затейливым сочетанием оливковых ромбов на сером фоне. Из стены напротив кровати торчало несколько почерневших от времени гвоздей. С первых дней в этой квартире, пытаясь приукрасить обстановку, Андрей повесил на них свои неработающие часы «Swatch» и старую картинную раму с облезшей позолотой.

Где-то в глубине квартиры заиграла музыка и послышались голоса.

«Опять гости», — с неудовольствием подумал Андрей.

Он потянулся всем телом, перевернулся и, свесив голову, заглянул под кровать. Старые паркетные шашки были покрыты хлопьями пыли, там же валялись давно потерянные носки, окурок и заброшенная книга. Ощущение несвежести еще усиливалось пыльными окнами в эркере. Андрей сел на кровати и убедился в том, что со вчерашнего дня вид за этими окнами нисколько не изменился. Все так же текла серая Фонтанка, за рустованным забором маячила больница для душевнобольных, и над всем этим высился ультрамариновый купол Троицкого собора.

«Привет, психи! — мысленно поздоровался Андрей с обитателями дома напротив. — Ну и грязь. Тьфу! Н-надоело...»

Борясь с нарастающим внутренним раздражением, Андрей стал размышлять, с чего бы начать новый день, и понял, что спасение в одном — в уборке. Он вскочил и побежал навстречу этой идее.

На кухне, в майке и рваных на коленях «Levis», варил кофе Алексей.

— Привет.

— Привет! Какие планы?

— Думаю заняться наведением порядка в комнате. Да и везде не помешало бы.

— А-а! — зевая, ответил Алексей. — Ну, ты начинай, а я прогуляюсь и скоро приду. Помогу.

Уборка началась, но пошла не в том направлении и не удалась совершенно. Подготовительный процесс под «Bronski Beat» превратился в разглядывание найденных журналов «Наука и жизнь» восьмидесятых годов. Вместо уборки удалось немного поностальгировать — с первой страницы журнала на Андрея внимательно смотрел Брежнев. Парадный портрет был опубликован по случаю смерти генсека.

— Леня, старый хрыч. Говно ваша КПСС, но все равно спасибо за тишайшее детство.

Андрею припомнилась целая вереница детских впечатлений, в которых так или иначе фигурировал бровастый орденоносец. Первое тянулось из начальной школы, когда учительница Александра Андреевна Орел, волевая и решительная женщина, закончившая войну в Берлине, готовила их к вступлению в начальную политячейку. Стать «искорками Октября» можно было только в одном случае — произнеся символическую клятву верности красной звездочке стоя посередине огромного актового зала школы. Андрей вспомнил, как на куске ватмана он рисовал красный от развернутых знамен иконостас с лежащим на барабане манускриптом клятвы.

Позднее, при еще более торжественных обстоятельствах, он стал пионером. Это происходило на улице, у памятника Ленину. Отбросив длань с оттопыренным пальцем, чугунный вождь стоял на постаменте у горисполкома. Под бой барабанов всем повязали алые галстуки и буквально тут же дети узнали, что этот палец у Ильича — не только перст указующий: при определенном ракурсе сзади он превращался в слабоэрегированную пипирку, что до слез потешало новоиспеченных пионеров.

Потом было вступление в уже совершенно недетскую организацию Ленинский комсомол, к чему-то вспомнились пионерлагеря, в которые он наездился в детстве, Олимпиада-80, а затем и похороны Брежнева в прямом телеэфире. Старший брат Леша, бывший тогда десятиклассником, пришел на телепохороны в империалистической майке «Adidas» и стал эпицентром грандиозного скандала с публичным бичеванием перед строем школьников, обвинениями в фашизме, вызовами родителей и угрозами выдачи какой-то страшной справки. Но все обошлось.