Охота на сыщиков - Макбейн Эд - Страница 25

Карелла звучно высморкался.

Тщательный осмотр обуви, обнаруженной в квартире Бронкина, позволил установить, что ни один из каблуков не имеет даже отдаленного сходства с находящимся в лаборатории отпечатком.

Баллистическая экспертиза установила, что обнаруженные на месте убийств пули не могли быть отстреляны ни из одного из пистолетов 45-го калибра, изъятых у Бронкина.

Из 92-го полицейского участка сообщили, что ни Майк Риардон, ни Дэвид Фостер никогда у них не работали.

И только одно-единственное оставалось пока в ходе расследования неопровержимо неизменным.

Жара.

Глава 15

В тот четверг вечером, в семь двадцать шесть, весь городок устремил взоры к небесам.

Весь город услышал звук и замер, пытаясь определить его происхождение. Звук оказался раскатами отдаленного грома.

Одновременно всему городу показалось, что с севера прилетел внезапный порыв ветра и овеял ласковой прохладой его обожженный до волдырей лик.

Громовые раскаты надвигались все ближе и ближе, и вот уже засверкали яркие вспышки, беспорядочные змеистые зигзаги, вспарывающие небо.

Жители города подняли лица к небесам и замерли в ожидании.

Дождь, казалось, никогда не начнется. Молнии неистовствовали в бешеной ярости, жаля высоченные громады зданий, затейливо извиваясь над горизонтом. Гром не уступал брызжущей злобе молний, сопровождая их гневным рыком.

И вдруг небеса раскололись, и на город хлынул живительный дождь. Капли, крупные, огромные капли, картечью хлестали по улицам, улочкам, по переулкам и закоулкам, и асфальт и бетон зашипели паром под первыми каплями дождя, и жители города расцвели улыбками и любовались дождем, любовались крупными его каплями — Боже, да какие они огромные, что за чудо! — и любовались, как огромные капли брызгами разбиваются о землю. Улыбки расцветали все шире, и люди в ликовании молотили друг друга по спинам, и казалось, что все станет опять хорошо и прекрасно.

Пока дождь не перестал.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Он низвергся с небес, словно поток, прорвавший плотину. Дождь шел ровно четыре минуты и тридцать шесть секунд. И оборвался, будто кто-то заткнул брешь в плотине.

Молнии еще полосовали небо, и гром еще откликался сердитым ворчанием, но дождь перестал.

Облегчение, которое принес дождь, долгожданная прохлада не продержалась и десяти минут. По окончании этого срока улицы вновь окунулись в парящий зной, а люди, обливаясь потом, цедили сквозь зубы проклятия.

Никто не любит розыгрышей.

Даже если подшутить решил сам Бог.

Тедди стояла у окна, любуясь несущимися на землю крупными каплями, и вдруг дождь перестал.

Она мысленно выругалась и вспомнила, что давно хотела научить Стива своему языку жестов, чтобы и он тоже знал, когда она ругается. Он обещал навестить ее сегодня вечером, и сейчас ее переполняло ожидание встречи, и она стала думать, что ей надеть к его приходу.

„Ничего" — лучший, наверное, ответ на этот вопрос. Ей понравилась собственная шутка. Надо запомнить. И рассказать ему, как только придет.

Улица вдруг заволоклась грустью. Дождь принес радость и веселье, но теперь дождь перестал, и улица стала мрачно-серой, мрачной, как смерть.

Смерть.

Две смерти, два человека, с которыми он работал и которых хорошо знал. Ну почему, почему он не стал дворником или счетоводом, почему именно полисменом, почему именно он стал полисменом?

Она повернулась к часам: сколько же сейчас времени и сколько же ей еще ждать, когда он придет, сколько же еще ждать, пока она наконец не заметит медленное движение дверной ручки из стороны в сторону и не бросится к двери, чтобы распахнуть ее перед ним. Плоский, бездушный лик часов не принес ей утешения. До той минуты оставались еще часы и часы. Если он, конечно, вообще придет. Если не случится ничего, что опять задержит его в участке, еще одно убийство, еще одна…

Нет, я не должна даже думать об этом.

Нечестно так думать.

Если я буду думать о грозящей ему беде… можно… накликать…

Нет! С ним ничего не случится! Стив смел и силен, Стив умелый и опытный полисмен, Стив сумеет постоять за себя. Но и Риардон был умелым и опытным полисменом, и Фостер тоже, а теперь они оба мертвы. Чего стоят умение и опыт полисмена, если ему стреляют в спину? Чего стоят умение и опыт полисмена против убийцы, затаившегося в засаде?

Нет, нельзя об этом, хватит, перестань.

Убийства кончились, все. Больше убийств не будет. Фостер был последним. Больше никого не убьют, с этим покончено. Все.

Стив, поспеши! Скорее, Стив!

Она села лицом к двери, не сводя глаз с дверной ручки, зная, что пройдут еще часы и часы, прежде чем дверная ручка оживет в условном движении из стороны в сторону, и это будет значить, что Стив стоит у ее порога.

Он поднялся с кровати.

В одних трусах пестрой расцветки пошел к комоду забавной утиной походкой. Он был высок ростом и прекрасно сложен. Некоторое время он изучал свой профиль в зеркале, потом посмотрел на часы, глубоко вздохнул и вновь улегся на кровать.

Время у него еще было.

Он лежал и рассматривал потолок, и вдруг ему страшно захотелось курить. Сбросил ноги с кровати, встал и опять направился к комоду, переваливаясь на ходу, как утка, что вовсе не красило такого атлета, как он. Закурил сигарету и снова лег. Попыхивал сигаретой и думал.

Он думал о полисмене, которого убьет сегодня вечером.

Собираясь домой, лейтенант Барнс зашел перекинуться словечком с капитаном Фриком, начальником 87-го полицейского участка.

— Как дела? — поинтересовался Фрик.

Барнс пожал плечами:

— Похоже, во всем городе осталось одно-единственное, о чем можно сказать: „Холодно".

— А? — не понял Фрик.

— Расследование этих убийств.

— О, вот вы о чем. Да, похоже, — согласился капитан.

Фрик испытывал крайнюю усталость. Он уже был не так молод, как прежде, и вся эта суета, и весь этот тарарам его бесконечно утомляли. Ну, убили полисменов, так что тут теперь поделать! Сегодня здесь, завтра на том свете. Нельзя жить вечно, и с собой в могилу ничего не возьмешь. Безусловно, отыскать преступника надо, но зачем же так давить на человека? Нельзя так давить на человека, да в этакую жару, да особенно если он не так молод, как прежде, и безмерно устал.

Говоря по правде, Фрик уже устал, когда ему еще не было и двадцати, и Барнс об этом прекрасно знал. О капитане у Барнса сложилось самое невысокое мнение, но Барнс был сознательным, добросовестным и дисциплинированным полисменом, а сознательный, добросовестный и дисциплинированный полисмен должен время от времени советоваться с начальником, даже если считает начальника полным болваном.

— Вы, я вижу, своих ребят совсем задергали, а? — скорее даже одобрительно спросил Фрик.

— Приходится, — ответил Барнс, подумав про себя, что уж это должно быть ясно и очевидно даже полному болвану.

— Я тут прикинул и думаю, что это не иначе как псих. Накатило, вот он и решил: пойду-ка пристрелю кого-нибудь.

— Но почему именно полисменов? — усомнился Барнс.

— А почему бы и нет? Кто может угадать, что психу взбредет в голову? Риардона он, вероятно, кокнул по чистой случайности, даже не подозревая, что тот полисмен. А как увидел, какая шумиха поднялась, газеты и все прочее, идея ему понравилась, и второй жертвой он выбрал полисмена уже намеренно.

— А откуда он узнал, что Фостер полисмен? Фостер был в штатском, как и Риардон, кстати.

— Может, у него уже были трения с законом, почем я знаю? Но одно точно. Это псих.

— Или уж очень ловкий и умный тип, — возразил Барнс.

— С чего вы взяли? Спустить курок, по-вашему, много ума требуется?

— Нет, для этого как раз ума не требуется, — согласился Барнс. — Если только не сходит с рук.

— Не сойдет, — бодро заверил его капитан.

А про себя тяжело вздохнул. Устал он безмерно. Старость. Вон даже волосы все седые. Не должны старики заниматься распутыванием всяких тайн, да еще в такую жарищу. Мысли Фрика переключились на самую актуальную тему.