Дар волка. Дилогия (ЛП) - Райс Энн - Страница 91

Тибо покачал головой, вспоминая.

— Филипп Дюрель был гениален, в этом ему не откажешь.

— Все они были гениальны, — сказал Феликс. — Клопова, Ясько, все. Они верили в нас и в свой успех. Знали такие факты из нашей истории, что мы просто пришли в изумление. Обладали обширнейшими научными познаниями в тех областях, где обычные ученые не строили даже догадок.

— Да, моя мать обманулась, увидев масштаб его таланта, — сказал Ройбен. — Но достаточно быстро начала относиться к нему с подозрением.

— Твоя мать — женщина исключительная, — сказал Феликс. — Совершенно не осознающая своей физической красоты и привлекательности, так, будто она — разум, лишенный тела.

Ройбен рассмеялся.

— Она всегда хочет, чтобы ее воспринимали всерьез, — тихо сказал он.

— Ну, по сути, — вежливо вступил в разговор Тибо, — Филиппа Дюреля она бы восприняла как еще более интересного собеседника. Филипп глубоко уважал ту тайну, что скрывается в нас, то, что мы можем открыть ему, вольно или невольно. Когда мы отказались превращаться, он принялся ждать. Когда мы не желали ничего открывать ему, он заводил долгие беседы, пытаясь добиться своего постепенно.

— Его чрезвычайно интересовало, что мы знаем, — тихо сказал Феликс. — Что мы видели, так долго прожив в этом мире.

Ройбен пребывал в изумлении, пытаясь понять, что же это означает.

— Он обращался с нами, как с очень ценными экспонатами, которых следовало не только изучать, но и баловать. Клопова же была нетерпелива и высокомерна, а под конец стала откровенно жестокой. Превратилась в чудовище, которое всегда готово разорвать на части бабочку, чтобы получше узнать, как она крыльями машет, — продолжил Тибо. Потом помолчал, видимо, не очень желая вспоминать подробности. — Она билась изо всех сил, стараясь спровоцировать нас на превращение, и, когда это случалось, иногда, поначалу, то мы сразу поняли, что сбежать нам не удастся, что решетки слишком крепки, что врагов слишком много. И тогда мы окончательно отказались превращаться.

Он замолчал. Феликс выждал, а затем продолжил рассказ.

— Так что было выяснено, что Хризму невозможно получить от нас насильно, — сказал он, поглядев на Лауру, на Ройбена, а потом снова на Лауру. — Нельзя выкачать шприцем, нельзя взять вместе с мягкими тканями из наших ртов. Клетки, играющие ключевую роль в процессе, сразу же гибнут и разрушаются в течение нескольких секунд. Я сам выяснил это, очень давно, методом проб и ошибок, когда наука еще только делала первые шаги. А в той тайной лаборатории мои выводы лишь подтвердились. Древние всегда знали это на практическом опыте. Мы были не первыми Морфенкиндер, которых заточили те, кто желал обладать Хризмой.

Ройбен вздрогнул. Считаные недели назад, хотя, казалось, прошли уже годы, когда он впервые исповедался Джиму, все эти возможности — пленение, принуждение — уже приходили ему в голову.

— Вернемся к нашему повествованию, — сказал Феликс. — Никто не может ввести другому сыворотку. Это попросту не сработает.

Он постепенно начал говорить более эмоционально.

— Для передачи достаточной дозы Хризмы должны быть выполнены ключевые требования. Именно поэтому укус Морфенкинда чаще всего не производит на жертву такого воздействия. Теперь нам известно, каковы эти требования, как и то, что нас невозможно вынудить передать Хризму, даже в том случае, если произошло превращение и нам в рот суют руку жертвы.

— Но это достаточно трудно выполнить само по себе, — слегка усмехнувшись, сказал Тибо. — Скажем так, при любой подобной попытке слишком велика вероятность потерь. Если кого-то вынудили совершить превращение, то ему будет нетрудно оторвать руку у предложенного ему подопытного или обезглавить его, прежде чем он окажется вне досягаемости. И на этом эксперимент закончен.

— Понимаю, — сказал Ройбен. — Конечно же. Могу себе представить. На самом деле я тоже об этом думал. В смысле, я и представить не могу, что вам довелось пережить, но хорошо понимаю, как все это могло происходить.

— Представь себе годы в заключении, в холодных камерах, в кромешной тьме, днем и ночью, — сказал Феликс. — Голод, шантаж, угрозы, душевные муки, когда тебе постоянно лгут, что твои товарищи уже мертвы. Как-нибудь я тебе все расскажу, если сам захочешь услышать. Ладно, перейдем к сути. Мы отказывались превращаться и помогать им, как бы то ни было. Наркотики не могли заставить нас совершить превращение. Как и пытки. Мы уже очень давно научились глубоко погружаться в измененное состояние сознания, которое делает подобные попытки тщетными. Клопова была уже вне себя от этого, вне себя от долгих рассуждений Филиппа насчет загадки Морфенкиндер и великих философских истин, которые, без сомнения, нам известны.

Он поглядел на Тибо, давая ему знак продолжить повествование.

Тибо кивнул, еле заметно двинув правой рукой.

— По приказу Клоповой Рейнольдса Вагнера, нашего лучшего друга и соратника, намертво привязали к операционному столу и начали препарировать заживо.

— Боже мой! — прошептал Ройбен.

— А нас заставили смотреть на происходящее, — продолжал Тибо. — Мы помним все, до единой секунды. Скажу лишь, что Рейнольдс не вынес мучений. Он начал превращаться, не в силах сдержать это, и обернулся взбешенным и злобным волком. Успел убить троих врачей и едва не убил Клопову, но она и остальные остановили его, в упор стреляя в голову. Даже тогда он продолжал сражаться с ними, слепой, упав на колени. Убил одного из ассистентов. Но Клопова обезглавила его, в буквальном смысле слова, раз за разом стреляя в горло, пока от горла не осталось ничего. Перебила позвоночник и спинной мозг. И тогда Рейнольдс упал, мертвый.

Тибо умолк, закрыв глаза и сведя брови, нахмурившись.

— Она ежедневно грозила нам смертью, — сказал Феликс. — Глумилась, расписывая, сколько важнейших открытий она совершит, сделав вскрытие, если только Дюрель позволит ей сделать это.

— Могу себе представить.

— О да. Ты сам это видел.

Феликс откинулся на спинку стула, приподымая брови и глядя на стол.

— Как ты сам знаешь, по случаю с Марроком, останки Вагнера исчезли прямо у нее на глазах.

— Она и ее сотрудники лихорадочно пытались остановить распад, — сказал Тибо. — Но ничего не добились. Выяснили лишь то, что с мертвых с нас нет толку. Как раз тогда Вэндовер попытался покончить с собой, по крайней мере, с их точки зрения это так выглядело, и они решили снова вернуться к методам Дюреля, изводя нас временем и мучениями. Дюрель уже возненавидел Клопову, но он ничего не смог бы выполнить без нее и не мог ее прогнать. Она и Ясько были слишком важны для него. А с потерей остальных врачей Ясько стал еще важнее. Мы выживали, как могли.

— И это продолжалось почти десять лет, — изумленно сказал Ройбен. Для него эти ужасы были потрясающе реальными. Ему так просто было представить себя самого, запертого в стерильной камере.

— Да, — продолжил Феликс. — Мы шли на хитрости, чтобы они дали возможность нам контактировать друг с другом, но они оказались слишком умны, чтобы на них поддаться.

— А потом в Белграде начались боевые действия, и им пришлось переезжать. Нас обнаружил Сергей. Начал создавать им помехи. И в спешке они совершили трагическую для них ошибку. Они поместили нас в один грузовик для перевозки, не успев накачать наркотиками.

— Думали, что мы настолько упали духом за это время, что мы намного слабее, чем на самом деле, — сказал Тибо.

— Мы совершили превращение, все одновременно, — сказал Феликс. — Для нас это было относительно просто. Порвали все оковы и убили всех охранников и сотрудников, в том числе Дюреля и остальных врачей. Сбежать удалось лишь Клоповой и Ясько. Их лабораторию мы сожгли дотла.

Оба, Феликс и Тибо, некоторое время молчали, погрузившись в воспоминания. Затем Тибо улыбнулся, мечтательно поглядев вдаль.

— Так что мы сбежали и оказались в Белграде, где нас уже ждал Сергей, все подготовив. Мы думали, что сможем в ближайшие дни разобраться с Клоповой и Ясько.