Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато - Делез Жиль - Страница 46

Таким образом, прагматика (или шизоанализ) может быть представлена четырьмя циклическими компонентами, но которые почкуются и формируют ризому:

1. Порождающая компонента — исследование конкретных смешанных семиотик, их смесей и вариаций.

2. Трансформационная компонента — исследование чистых семиотик, их переводов-трансформаций и создания новых семиотик.

3. Диаграмматическая компонента — исследование абстрактных машин, с точки зрения семиотически неоформленных материй по отношению к физически оформленным материям.

4. Машинная компонента — исследование сборок, осуществляющих абстрактные машины и семиотизирующих материи выражения в то самое время, как эти сборки физикализируют материи содержания.

Вся прагматика в целом состояла бы в следующем: делать кальку смешанных семиотик в порождающей компоненте; делать трансформационную карту режимов с их возможностями перевода, созидания и почкования на кальках; делать диаграмму абстрактных машин, всякий раз запускаемых в игру как потенциальности и как эффективные внезапные появления; делать программу сборок, которые распределяют все и заставляют циркулировать движение — с его альтернативами, скачками и мутациями.

Например, мы рассматриваем какое-либо «предложение», то есть вербальную совокупность, синтаксически, семантически и логически определяемую как выражение индивида или группы: «Я тебя люблю» или «Я ревную…». Мы начинаем с вопроса, какому «высказываемому» в группе или в индивиде соответствует это предложение (ибо одно и то же предложение может отсылать к совершенно разным высказываемым). Такой вопрос означает следующее: в каком режиме знаков берется данное предложение — режиме, без которого синтаксические, семантические и логические элементы предложения оставались бы совершенно пустыми универсальными условиями? Каковы тот нелингвистический элемент и та переменная высказывания, какие сообщают режиму его консистенцию? Есть до-означающее «я тебя люблю» коллективного типа, где, как говорил Миллер, танец сочетается браком со всеми женщинами племени; есть контр-означающее «я тебя люблю» дистрибутивного и полемического типа, задействованное в войне, в соотношениях сил — как в «я тебя люблю» Пентесилеи и Ахиллеса; есть «я тебя люблю», которое адресуется центру означивания и с помощью интерпретации приводит в соответствие всю серию означаемых с означающей цепочкой; и есть страстное, или пост-означающее, «я тебя люблю», которое формирует процесс, начиная с точки субъективации, а затем другой процесс и т. д. Одно и то же предложение «я ревную», очевидно, не является одним и тем же высказываемым в страстном режиме субъективации или в паранойяльном режиме означивания — два крайне разных бреда. Во-вторых, раз определено высказываемое, которому в данной группе или индивидууме в данный момент соответствует предложение, то мы могли бы отыскать возможности не только смеси, но и перевода или трансформации в другой режим, в высказываемые, принадлежащие другим режимам; мы могли бы отыскать то, что происходит или не происходит в такой трансформации, что остается в ней неустранимым, а что течет. В-третьих, мы могли бы попытаться создать новые, еще неизвестные высказываемые для этого предложения, даже если они будут сотканы из обрывков диалектов наслаждения, физики и семиотики, из а-субъективных аффектов, знаков без означивания, где рушатся синтаксис, семантика и логика. Это исследование должно было бы двигаться от наихудшего к наилучшему, ибо оно покрывает миленькие, метафорические и дурашливые режимы так же, как и крики-дыхания, лихорадочные импровизации, становления-животными, молекулярные становления, реальную транссексуальность, континуумы интенсивности, конституции тел без органов… И данные два полюса сами нераздельны, они поддерживают постоянные отношения трансформации, конверсии, скачка, падения и возвышения. Это последнее исследование запускает в игру, с одной стороны, абстрактные машины, диаграммы и диаграмматические функции, а с другой — одновременно — машинные сборки, формальные различия, которые эти сборки проводят между выражением и содержанием, а также их инвестиции слов и инвестиции органов во взаимопредположении. Например, «я тебя люблю» в куртуазной любви: какова его диаграмма, каково внезапное возникновение абстрактной машины и какова новая сборка? То же годится как для дестратификации, так и для организации страт… Короче, не существует синтаксически, семантически или логически определяемых предложений, которые трансцендируют высказываемые или нависают над ними. Все методы трансцендентализации языка, все методы наделения языка универсалиями — от логики Рассела до грамматики Хомского — впадают в наихудшую из абстракций в том смысле, что они утверждают уровень, который как слишком абстрактен, так и недостаточно абстрактен. На самом деле, как раз не высказываемые отсылают к предложениям, а наоборот. Режимы знаков не отсылают к языку, а язык сам по себе не конституирует абстрактную машину, будь то структурную или порождающую. Все наоборот. Именно язык отсылает к режимам знаков, а режимы знаков — к абстрактным машинам, к диаграмматическим функциям и к машинным сборкам, которые выходят за пределы любой семиотики, любой лингвистики и любой логики. Нет универсальной пропозициональной логики, как нет и грамматичности в себе, так же как не существует означающего в себе. «За» высказываемыми и семиотизациями есть только машины, сборки и движения детерриторизации, проходящие через стратификацию разнообразных систем и избегающие как координат языка, так и координат существования. Вот почему прагматика — это не дополнение к логике, синтаксису или семантике, напротив, она — базовый элемент, от которого зависит все остальное.

6. Ноябрь 28, 1947: Как сделаться телом без органов?

Яйцо догона и распределение интенсивностей

В любом случае, у вас есть одно (или несколько), и неважно, заранее оно существует или дано уже готовым, — хотя в какой-то мере оно существует заранее, — но, в любом случае, вы создаете одно, ибо не можете желать, не создавая одно, — и оно ждет вас, это — некий опыт, неизбежное экспериментирование, уже завершенное в тот момент, когда вы его предприняли, и незавершенное, ибо вы не предприняли его. Оно — не успокоение, ибо вы можете упустить его. Или же оно может быть ужасающим, может привести вас к смерти. Оно — как нежелание, так и желание. Оно — вовсе не понятие, не концепт, а, скорее, практика, совокупность практик. Тело без Органов, мы не достигнем его, мы не можем достичь его, мы всегда приближаемся к нему, оно — предел. Мы говорим: так что же это такое, ТбО — но мы уже на нем, ползая как паразит, двигаясь на ощупь как слепец или бегая как безумец, путник пустыни или кочевник степи. Именно на нем мы спим, бодрствуем, на нем мы сражаемся, бьемся или терпим поражение, на нем мы ищем свое место, узнаем собственное неслыханное счастье и невероятные крушения, на нем мы проницаем и проницаемы; на нем мы любим. 28 ноября 1947 года Арто объявил войну органам: Дабы покончить с Божьей карой, «если хотите, то можете связать меня, но нет ничего более бесполезного, чем орган». Это не только радиофоническое экспериментирование, но и биологическое, и политическое, навлекающее на себя всю цензуру и репрессию. Тело и Социус, политика и экспериментирование. Вам не позволят экспериментировать в своем углу.

ТбО — оно уже в пути, когда у тела достаточно органов, и оно хочет сместить их или даже их лишиться. Долгая процессия:

— ипохондрическое тело, чьи органы разрушены, ущерб нанесен, более ничего не происходит, «мадемуазель X утверждает, что у нее уже нет ни мозга, ни нервов, ни груди, ни желудка, ни кишок, остались только кожа да кости разрушенного тела — это ее собственные выражения»;