Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато - Делез Жиль - Страница 45

А именно, мы не смешиваем диаграмматизм с операцией аксиоматического типа. Вместо того чтобы чертить творческие линии ускользания и сопрягать черты позитивной детерриторизации, аксиоматика блокирует все линии, подчиняет их точечной системе и останавливает алгебраическое и геометрическое письмо, ускользающее во все стороны. Это чем-то похоже на проблему, связанную с индетерминизмом в физике — было предпринято некое «наведение порядка» ради примирения индетерминизма с физическим детерминизмом. Математическое письмо аксиоматизировалось, то есть рестратифицировалось, ресемиотизировалось; а материальные потоки рефизикализировались. А это дело как политики, так и науки — наука не должна сойти с ума… Гильберт и де Бройль были как политическими деятелями, так и учеными — они восстанавливали порядок. Но аксиоматизация, семиотизация и физикализация — не диаграмма; фактически, они даже противоположность диаграммы. Программа страты против диаграммы плана консистенции. Однако это не мешает диаграмме возобновлять свой путь ускользания и распространять новые абстрактные сингулярные машины (именно против аксиоматизации направлено математическое создание невероятных функций, а против физикализации — материальное Изобретение неуловимых частиц).

Ибо наука как таковая подобна любой другой вещи, безумие так же внутренне присуще ей, как и наведение порядка, один и тот же ученый может участвовать в обоих аспектах, со своим собственным безумием, своей собственной полицией, своими означиваниями и субъективациями, а также со своими абстрактными машинами — в качестве ученого. «Политика науки» как раз и обозначает такие внутренние для науки потоки, а не только лишь внешние обстоятельства и государственные факторы, воздействующие на нее извне и вынуждающие создавать тут атомные бомбы, там транскосмические программы и т. д. Эти внешние политические влияния или детерминации были бы ничем, если бы у самой науки не было собственных полюсов, своих колебаний, страт и дестратификаций, своих линий ускользания и наведений порядка — короче, более или менее потенциальных событий ее собственной политики, всей ее особой «полемики», ее внутренней машины Войны (частью которой исторически являются раздраженные, преследуемые или помешавшиеся ученые). Мало сказать, что аксиоматика не принимает в расчет изобретательность и творчество — у нее есть решительная воля остановить, зафиксировать, заменить диаграмму, обустраиваясь на уровне застывшей абстракции, уже слишком крупной для конкретного, но еще слишком малой для реального. Мы увидим, в каком смысле это — «капиталистический» уровень.

Однако мы не можем удовлетвориться дуализмом между планом консистенции, его диаграммами или абстрактными машинами, с одной стороны, и стратами, их программами и их конкретными сборками, с другой. Абстрактные машины не существуют просто на плане консистенции, где они развивают диаграммы; они уже там, свернутые или «встроенные» в страты вообще, или даже возводятся на особых стратах, где одновременно организуют форму выражения и форму содержания. И что является иллюзорным в этом последнем случае, так это идея исключительно речевой или выразительной абстрактной машины, а не идея абстрактной машины, внутренней для страты и принимающей в расчет относительность обеих различных форм. Таким образом, есть как бы двойное движение — одно движение, посредством которого абстрактные машины обрабатывают страты и непрестанно заставляют что-то ускользать, и другое, посредством которого они действительно стратифицируются, захватываются стратами. С одной стороны, страты никогда не организовались бы, если бы не овладевали материй или функциями диаграммы, кои они формализуют с двойной точки зрения выражения и содержания; так, что каждый режим знаков — даже означивание, даже субъективация — все еще являются диаграмматическими эффектами (но остающимися относительными или негативными). С другой стороны, абстрактные машины никогда не присутствовали бы, в том числе и на стратах, если бы у них не было власти или возможности извлекать и ускорять дестратифицированные знаки-частицы (переход к абсолюту). Консистенция не является ни тотализирующей, ни структурообразующей, скорее, она детерриторизующая (биологическая страта, например, эволюционирует не благодаря статистическим данными, а согласно крайним точкам детерриторизации). Таким образом, безопасность, спокойствие и гомеостатическое равновесие страт никогда полностью не гарантированы — достаточно продолжить линии ускользания, работающие на стратах, поточечно соединить их, сопрячь процессы детерриторизации, дабы обнаружить план консистенции, который вкладывается в самые разные системы стратификации и перескакивает от одной системы к другой. В этом смысле, мы уже увидели, как означивание и интерпретация, сознание и страсть могут продолжаться, следуя этим линиям, и, в то же время, открываться собственно диаграмматическому опыту. И все эти состояния или модусы абстрактной машины сосуществуют именно в том, что мы называем машинной сборкой. Сборка действительно обладает как бы двумя полюсами или векторами — один вектор повернут в сторону страт, где он распределяет территориальности, относительные детерриторизации и ретерриторизации, другой же вектор повернут к плану консистенции или дестратификации, где он сопрягает процессы детерриторизации и переносит их в абсолютное земли. Именно на своем стратовом векторе сборка отличается от формы выражения, где она проявляется как коллективная сборка высказывания, и от формы содержания, где она проявляется как машинная сборка тела; и она подгоняет одну форму к другой, одно проявление к другому, рассматривая их во взаимном предположении. Но на своем диаграмматическом, дестратифицированном векторе, у нее более нет двух сторон, она удерживает только черты содержания и выражения, из коих извлекает добавляющиеся друг к другу степени детерриторизации и сопрягающиеся друг с другом крайние точки.

У режима знаков не только две компоненты. Фактически он обладает четырьмя компонентами, формирующими предмет Прагматики. Первая была порождающей компонентой, которая показывала, как форма выражения — на языковой страте — всегда взывает к нескольким комбинированным режимам, то есть, как конкретно перемешивается любой режим знаков или любая семиотика. На уровне такой компоненты мы можем абстрагироваться от форм содержания и особенно успешно, когда акцент делается на смеси режимов в форме выражения — следовательно, мы не делаем отсюда вывод о главенстве режима, который конституировал бы обобщенную семиотику и унифицировал бы форму. Вторая, трансформационная, компонента показывала, как один абстрактный режим может быть переведен, трансформирован в другой, и в особенности, как он может быть создан из других режимов. Эта вторая компонента явно глубже, ибо любой смешанный режим предполагает подобные трансформации из одного режима в другой — будь то прошлый, настоящий или потенциальный (в зависимости от созидания новых режимов). И опять же, мы абстрагируем, или можем абстрагировать, содержания, поскольку ограничиваемся внутренними по отношению к форме выражения метаморфозами, даже если формы выражения недостаточно для их объяснения. Третья компонента — диаграмматическая: она состоит в том, чтобы брать режимы знаков или формы выражения ради извлечения из них знаков-частиц, которые более не формализованы, но конституируют неоформленные черты, способные комбинироваться друг с другом. Это высший уровень абстракции, а также момент, где абстракция становится реальной; все на самом деле проходит благодаря абстрактно-реальным машинам (именуемым и датируемым). И если мы можем абстрагироваться от формы содержания, то именно потому, что мы одновременно должны абстрагироваться от форм выражения, ибо и в той, и в другой форме мы удерживаем только неоформленные черты. Отсюда абсурдность исключительно языковой абстрактной машины. В свою очередь такая диаграмматическая компонента явно глубже, чем трансформационная компонента — трансформации-созидания режима знаков действительно действуют благодаря внезапному появлению всегда новых абстрактных машин. Наконец, последняя, собственно машинная, компонента, предположительно, показывает, как абстрактные машины осуществляются в конкретных сборках, которые как раз и сообщают разную форму чертам выражения, не сообщая при этом разной формы чертам содержания, — обе формы взаимопредполагают друг друга или обладают необходимым неоформленным отношением, вновь препятствующим форме выражения быть такой, будто она самодостаточна (хотя строго формально она независима или отлична [от другой формы]).