Пьесы. Том 2 - Ануй Жан - Страница 10

Мадам Александра (прерывает его неистовым криком). Осел! Настоящий осел! Из-за ваших писаний я стану всеобщим посмешищем! (Входит Наш Дорогой Поэт. Кричит вошедшему.) Наш Дорогой Поэт! Мой поэт! Мой спаситель! Боги всегда посылают мне этого человека в трудную минуту! Идите скорее, вырвите меня из-под копыт этого осла, а то он затопчет меня в грязь. «Матен» спрашивает мое мнение о любви.

Наш Дорогой Поэт (целует ей руку). И они смеют, мой божественный друг? Смеют сметь? Но это же дерзость, это же словоблудие! Ответьте им, что вы и есть любовь!

Мадам Александра. Я не хочу им сама отвечать. Поэт! Великий друг мой! Подскажите мне хоть одну фразочку.

Наш Дорогой Поэт. Пожалуйста, великая моя подруга, - это же так легко. (Декламирует.)

Пусть я щедра с тобой, твоих не счесть щедрот,

Дари, дари еще, и я тебе отдам

Венок моих ночей, лобзаний и забот...

Мадам Александра (перебивает). Нет, не в стихах, только не в стихах, Наш Дорогой Поэт. Они не поверят, что я пишу стихи.

Наш Дорогой Поэт. Вполне справедливое замечание. Значит, в стиле «афоризмов»?

Мадам Александра. Вот именно! Вот именно!

Наш Дорогой Поэт. «Любовь - это дар, безоговорочная отдача себя...»

Мадам Александра (Ласюрету). Записывайте, болван. Это так прекрасно.

Ласюрет. Записываю, Наша Дорогая Мадам. (Бормочет, записывая.) «Любовь - это дар, безоговорочная отдача себя».

Наш Дорогой Поэт. «Но все, что она дарит, она дарит себе самой...»

Мадам Александра. Глубокая мысль! Но как, по-вашему, дорогой поэт, не слишком ли это в лоб?

Наш Дорогой Поэт. Пусть в лоб, пусть резко, зато это верно, Наша Дорогая Мадам. И мы обязаны быть резкими. Мы не смеем скрывать истину, ни при каких обстоятельствах. Мы - маяки. Наш яркий луч бесстрастно шарит во мраке. Если случайно он выхватит из тьмы тот грандиозный и вечно взбудораженный хаос, который именуют морем и который потрясает своей красотой человека, - тем лучше! Но порой он натыкается на гниющую в расщелине утеса падаль - тем хуже... Он маяк, он освещает, и этим сказано все.

Мадам Александра. Наш Дорогой Поэт, вы богохульствуете!.. Я верю только в идеал! Мне хочется, чтобы они вместе со мной бросили громкий клич в небесную лазурь. Мне хочется, чтобы они вместе со мной поверили в бескорыстие, в неувядаемую молодость, во все, что есть благородного и прекрасного в любви!

Наш Дорогой Поэт. Ладно. Зачеркните начало и записывайте:

Чтоб зацвела любовь, бесплодная пустыня

Нужна, где не растет...

Мадам Александра (кричит). Не в стихах, Наш Дорогой Поэт, только не в стихах!

Наш Дорогой Поэт. О, простите! Я забылся. Зачеркните и записывайте: «Для того чтобы расцвела подлинная любовь, надо сначала вырвать из своего сердца плевелы желания и страсти!»

Ласюрет (сосет кончик карандаша). Слишком быстро.

Мадам Александра. Но, Наш Дорогой Поэт, великий поэт! Что вы такое плетете? Любовь она и есть страсть и только страсть! Как вы могли даже сказать такое? Ведь в возрасте этой малютки я четыре раза пыталась покончить с собой из-за любви!

Наш Дорогой Поэт (восхищенный этими подробностями). Наша Дорогая Мадам! Несравненная! Неопалимая купина!

Мадам Александра. Неужели вы, Наш Дорогой Поэт, с вашим талантом, с вашей чувствительной, как Эолова арфа, душой, - вы посмеете мне сказать, что никогда не страдали от любви?

Наш Дорогой Поэт. Страдал, как собака, Наша Дорогая Мадам! Именно как собака.

Мадам Александра. И я тоже. Оба мы чудовищно страдали. Я сходила с ума! Вот это, вот именно это и надо сказать!.. Подумайте только, Сальватор-Дюпон вошел ради меня как-то вечером в цирке в клетку со львами, как был, во фраке и цилиндре!

Наш Дорогой Поэт (вдруг деловым тоном). Какой Сальватор-Дюпон? Коньячный?

Мадам Александра (тоже деловым тоном). Да нет! Коньячный Сальватор-Дюпон был известный импотент. Входил его двоюродный брат, нефтяной.

Наш Дорогой Поэт. Ах тот, который женился на Маргарите Петика, дочке Восточных железных дорог?

Мадам Александра. Нет! На Маргарите Петика женился Леон. А я говорю о Жюле. Такой высокий, брюнет...

Наш Дорогой Поэт. Помню-помню. Красивый мужчина!

Мадам Александра. Очень красивый, да-да, только полноват.

Наш Дорогой Поэт. Это ему шло.

Мадам Александра (совершенно естественно переходит на лирический тон). Как же этот человек меня обожал! Ради меня не отступил перед хищниками. (Коломбе.) Вы, детка, сами женщина и можете себе это представить. Вот вы сказали человеку «нет». Вы любите другого, вы же сами знаете, что это такое, нельзя поспеть всюду. И вдруг у вас над ухом раздается рычание, заглушающее рыканье львов. Это рычит любящий вас мужчина, он бледен как смерть. Он встает. Перепрыгивает барьер ложи. Весь цирк испускает громкий вопль. Он бросает свой кошелек окаменевшему укротителю; он среди хищников. И вдруг вас осеняет. И вы изо всех сил кричите, как безумная: «Я люблю тебя».

Наш Дорогой Поэт. Божественная! Божественный друг мой! Я так и слышу этот крик под куполом цирка. (Сурово, Дасюрету.) Записывайте же! Записывайте все подряд.

Мадам Александра. «Я люблю тебя! Вернись! Я буду твоей!» Слишком поздно...

Коломба (задыхаясь от волнения). Его съели?

Мадам Александра. Нет. Он выбрался живым. Но когда он вышел из клетки, я его уже разлюбила. Ему надо было взять меня немедленно, тут же в клетке, среди львов, но это было практически неосуществимо.

Наш Дорогой Поэт (вне себя). Как все это прекрасно! Как все это по-женски! Не пропустите ни слова, Ласюрет, слышите вы! Записывайте все. Мы переживаем историческую минуту. И должны навсегда удержать ее в памяти. Дальше, дальше, Наша Дорогая Мадам!..

Мадам Александра. Мы молча возвращаемся домой - он, мой муж и я.

Наш Дорогой Поэт. А кто тогда был вашим мужем?

Мадам Александра. Один голландец. Мужчина геркулесовой силы. Он дрожал, как дитя. Он понимал, что после того, что сделал Сальватор, ему тоже нужно сделать нечто из ряда вон выходящее. Тогда он засучивает рукава, выпрягает лошадь и везет меня до дома в карете. Этим вечером я принадлежала ему... На следующий день Сальватор уехал.

Наш дорогой Поэт (Ласюрету). Записывайте, записывайте же!

Мадам Александра. Уехал в Монте-Карло. Там он за одну ночь просадил половину своего состояния.

Коломба. И в конце концов все-таки покончил с собой?

Мадам Александра. Нет. Женился на одной из Ротшильдов.

Наш Дорогой Поэт. На Аиссе?

Мадам Александра. Нет. На Рашели. На той, что похудее.

Коломба. А ваш муж?

Мадам Александра. Что вы хотите, детка? Не мог же он каждый вечер превращаться в извозчичью лошадь, чтобы придать себе интерес в моих глазах. В конце концов он мне надоел. Я его бросила.

Коломба. Как прекрасно все, что вы рассказываете, Наша Дорогая Мадам! Будто роман читаешь. Но как же сделать, чтобы тебя так любили?

Мадам Александра. Быть женщиной, только и всего. Стать вдруг для этих ничтожных существ вспышкой огня, безумием, желанием - всем, что им самим недоступно. Сальватор и мой голландец, несмотря на светский лоск, были в душе грубыми скотами, а я была само Искусство, я была сама Красота. Они понимали, что заслужить меня можно лишь поднявшись над собой. Ну и старались что-то изобрести, чтобы превзойти самих себя. Как-то вечером, когда у меня не было аппетита, - я нарочно клала в тарелку свои перчатки - в ту пору я жила только шампанским и искусством: хотела похудеть, - так вот Сальватор, огорченный, что я ничего не ем, велел у «Максима» подать ему сырую крысу и сожрал ее на моих глазах целиком.