Аминта - Тассо Торквато - Страница 14

Движений - плен оков,

Плен чопорности ты уготовала.

Так, силой темных чар

Стал кражею Амура сладкий дар.

Но, мощный победитель

Амура и Природы,

Ты, гордый нашим плачем и тоской,

Зачем же ты, властитель,

Средь нас проводишь годы,

Нас, не ценящих милости такой?

Ступай смущать покой

Могучих, именитых.

Ступай в хоромы к ним.

Мы ж в селах воскресим

Жизнь мирную иных времен, забытых:

Любить мы будем: век

Наш краток, и годин не медлит бег.

Любить мы будем: солнце угасает

И снова воскресает,

Для нас же тьма спускается на век.

Интермедий I

Я - бог Протей. Я все черты лица,

Наружность всю мгновенно изменяю,

Ночной я сцены вид преображаю,

Преображаю также и сердца,

Что бог-дитя связал любовью страстной:

Тем песни и сказания полны,

Под кровом ночи ясной,

Средь тени и приветной тишины

Морской пастух очам являет вашим

Блеск роскоши и стройный хоровод.

Теперь - да не прервет

Никто нас! - пропоем мы и пропляшем.

АКТ II

Сцена I

(Сатир)

Сатир.

Вот пчелка, хоть мала, а жалом все же

Наносит раны тяжкие она.

Но что ж на свете менее Амура,

Когда на самом маленьком пространстве

Сокрыться может он: в тени ль ресниц,

Средь локонов волос ли белокурых,

Иль в ямочке, которую рождает

Улыбка ласковая на щеке.

Меж тем Амур наносит тоже раны,

И раны эти уж неизлечимы.

О, горе мне! Все у меня внутри

В крови и ранах. Тысячу рогатин

Жестокого Амура вижу я

У Сильвии в очах. И бессердечной

Недаром имя Сильвии дано;

Знай, Сильвия, ты и лесов жесточе,

Которые в своей скрывают чаще

Медведей, львов и тигров; у тебя же

Презренье и безжалостность в груди, -

А злей они львов, тигров и медведей:

Зверей ведь этих можно приручить, -

Тебя ж ничем смягчить еще не мог я.

О, горе мне! Когда тебе цветы

Я предлагаю яркие, не хочешь

Ты, гордая, их брать. Не потому ли,

Что ярче краски твоего лица?

О, горе мне! Когда принять прошу

Я спелые плоды тебя, с презреньем

Их отвергаешь ты. Не потому ли,

Что груди нежные твои прелестней,

Чем спелые плоды? О, горе мне!

Когда я сладкий мед тебе дарю,

Его ты не вкушаешь. Оттого ли,

Надменная, что слаще мед твоих

Румяных губ? Но если так я беден,

Что не могу тебе дать ничего,

Что не было б в тебе самой прекрасней,

То отдаю себя я самого.

Зачем же ты смеешься' надо мною,

Отказываясь этот дар принять?

Ведь если хорошо себя" недавно

Я разглядел на глади тихой моря,

Когда умолкли ветры, то презренья

Я вовсе не достоин. Загорело

Лицо мое, и мускулисты руки,

И плечи широки, и волосаты

Грудь крепкая и ноги. Это ж все,

Поверь, приметы истого мужчины.

А если ты не веришь, испытай.

Чего же ты могла бы ожидать

От тех, чьи щеки лишь пушком покрыты,

Кто волосы на голове всегда

Располагает так искусно? Силой

И обликом ведь юноши все эти

Изнеженные - женщинам подобны.

Кого нибудь из них ты попроси,

Чтоб, за тобой по горам и лесам

Последовав, от вепря иль медведя

Тебя он попытался защитить.

Нельзя назвать меня уродом, нет.

Не потому меня ты отвергаешь,

Что. будто бы таков я, - оттого лишь,

Что беден я. Увы, за городами

Последовали села; золотым

По праву этот век назваться должен, '

Раз побеждает золото одно

И властвует лишь золото. О, кто бы

Ты ни был, продавать свою любовь

Впервые научивший, будь же' проклят

Твой погребенный прах. Пусть никогда

Ни пастуха, ни нимфы не найдется,

Которые бы, проходя, сказали

Ему: "покойся в мире". Мочит пусть

Его дождем и ветром развевает,

И грязными ногами топчет стадо,

Идущее на пастбище. Ты, первый,

Лишил любовь стыда. Ее восторги,

Столь сладостные, горькими ты сделал.

Продажная любовь, любовь рабыня

Владыки-золота - одно из самых