Рискнуть и победить (Убить демократа) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 28

Полночь.

Я подошел к окну. Мой номер был на двенадцатом этаже. Далеко внизу расплывались пятна уличных фонарей, возвращая российской город К. в его глубокое ганзейское прошлое.

Туман.

И тут раздался телефонный звонок.

— Привет, рейнджер! — услышал я голос подполковника Егорова. — Телевизор смотрел?

— Смотрел.

— В десять утра спустись в холл. Заеду.

— Понял.

Я положил трубку и еще немного постоял у окна.

Туман.

II

Утро выдалось пасмурным, тихим. Не смытый ветром туман осел тяжелыми водяными каплями на крышах и голых ветках, залил низины парным молоком весеннего половодья. В нем плыли дома и подворья предместий, черный ельник на всхолмьях; обнаруживали себя розоватым свечением затопленные туманом заросли краснотала.

Дорога была обсажена столетними липами с полутораметровыми в обхвате стволами, и наш темно-синий «фольксваген-пассат» летел по этой аллее, как по тоннелю, а когда посадки закончились, шоссе словно бы зависло молом над мелководным заливом.

Подполковник Егоров держал под сотню, но не потому, что спешил, а просто эта скорость, похоже, была для него привычной, соответствовала его внутреннему ритму. Дорога была пустынной, редко-редко навстречу проходила какая-нибудь легковушка с прицепом — то ли местный крестьянин на базар припозднился, то ли дачник вез домой урожай картошки. Но регулярно, каждые пятнадцать — двадцать секунд, Егоров бросал взгляд в зеркало заднего вида — немножко не так, как делают это обычно водители. А так, как профессионалы проверяют, нет ли сзади хвоста.

С той минуты, как мы встретились в холле гостиницы и обменялись ничего не значащими «Привет, как дела», он не сказал ни слова — ни куда мы едем, ни зачем.

Рулил, покуривал, переключал кнопки на магнитоле, когда незатейливая попса сменялась трепотней диск-жокеев. А сам я не спрашивал ни о чем. Придет время — скажет. Лишь машинально, тоже скорей по привычке, чем по необходимости, отмечал, что сначала мы ехали на запад, а потом взяли на север и держим вдоль побережья: справа от шоссе было лесисто, сосны, а слева просторней, сосны реже и ниже, дюны. Мелькали названия поселков и указатели поворотов: безликие Приморские, Светлые, Зеленогорские. Наверняка в прошлом какие-нибудь Раушендорфы и Грюневальды.

Через час пятьдесят Егоров свернул на узкую асфальтовую дорогу, обозначенную табличкой «PRIVAT» и разъяснением по-русски: «Частные владения. Въезд запрещен».

Километра через два этот асфальт привел к просторной усадьбе на берегу моря.

Бетонный забор метра в три с колючкой поверху, два сторожа в штатском со сворой служебных немецких овчарок на вахте, стальной щит ворот с электроприводом.

Внутри пара двухэтажных корпусов, похожих на санаторные; какие-то кирпичные боксы, котельная, капитальный пирс, уходящий далеко в море. Тройка яхт класса «Дракон», еще несколько штук помельче.

Все это напоминало бы яхт-клуб, если бы не сторожевик у причала и не два вертолета в дальнем конце усадьбы, прикрытые маскировочной сеткой.

Это был не яхт-клуб. Это была база отдыха. Или, как сейчас говорят, реабилитационно-восстановительный центр. Силы здесь восстанавливают.

И я уже догадывался кто.

На вахте Егорова знали. «Пассат» покружил по вымощенным красной кирпичной крошкой дорожкам и остановился возле одного из санаторных корпусов с плоской пристройкой, напоминающей школьные спортзалы.

— Приехали.

Егоров вылез из машины и потянулся, разминаясь после дороги. Его кожаная, подбитая мехом курточка разошлась, открыв моему нескромному взору черную рукоять пистолета Макарова, торчащую из наплечной кобуры.

— Чувствуешь запах? Балтика. Любишь Балтику, рейнджер?

— Понятия не имею. Никогда об этом не думал.

— А я люблю. Ни с чем не сравнить. Все южные лужи воняют. А Балтика дышит.

Свободно. Чисто. Слышишь? Как любимая женщина!

Сравнение не показалось мне удачным, но для Егорова в нем был, вероятно, какой-то смысл. Во всяком случае, судя по тому, как он оглядывал, чуть щурясь, туманное мелководье, по которому шли и шли к берегу длинные плоские волны, здесь он чувствовал себя свободно, спокойно. Дома. С его лица даже исчезла привычная насмешливость, которую ему придавала изломанная шрамом бровь.

Ну конечно же. Никакой он не подполковник. Капитан второго ранга. Кавторанг.

— Пошли, познакомлю тебя с ребятами, — кивнул он. — Они сегодня отдыхают.

— Зачем? — спросил я. — Я их и так знаю.

— Пусть и они с тобой познакомятся.

— Зачем? — повторил я.

— Ну как? Ты все-таки считаешься их начальником.

Я промолчал.

— Подчиненные должны знать своего начальника. Не так, что ли? — не без некоторого раздражения привел Егоров решающий аргумент.

У меня на этот счет были свои соображения, но я не стал спорить. Лишь попросил:

— Не нужно называть меня рейнджером.

— Неужели обиделся?

— Нет. Не хочу, чтобы меня расшифровали.

— По такой-то зацепочке? — удивился Егоров. — Это кто ж такой умный?

— Вы привыкли иметь дело с дураками? Какой же дурак, интересно, едва не раскроил вам череп?

Он машинально потер шрамик на брови и кивнул:

— Убедил. Как мне тебя звать?

— Сергеем.

— Договорились. Серега. Годится?

— Годится, кавторанг, — подтвердил я. Он нахмурился:

— А вот этого не надо. Не надо этого. Не спрашиваю, как ты это вычислил… — Была зацепочка, — объяснил я.

— Какая?

— Маленькая.

— Какая? — повторил он.

— Вроде рейнджера.

— Ну и зануда ты, Серега!

— Зануда, Санек, — согласился я. — Потому до сих пор и жив.

— Санек, — повторил Егоров, будто пробуя слово на вкус. — Санек. Давно меня так не называли. Ладно, пусть будет Санек.

Он открыл дверь в пристройку.

— Пошли!..

Как я и думал, это был просторный спортивный зал. Но в отличие от школьного нашпигован он был всем, что только придумали люди для истязания собственной плоти. О назначении некоторых тренажеров я не смог даже догадаться. Зал был рассчитан человек на сорок, но работали в нем всего пятеро. Всех их я знал, это были ребята из охраны красного кандидата Антонюка. Народ серьезный, лет по тридцать и даже старше. Только один, маленький, барахтавшийся на татами с грузным спарринг-партнером, был помоложе, лет двадцати пяти. Двое таскали железо, третий лупил макивару. Работали, чувствовалось, в охотку. В зале стоял острый запах горячего мужского пота. Я и сам не отказался бы размяться после ходячей, сидячей и лежачей жизни, но Егоров привел меня сюда не для этого.

Он трижды хлопнул в ладоши, как тренер, требующий внимания. Ребята побросали свои дела и обернулись к нам.

— Все ко мне! — приказал Егоров. — Познакомьтесь со своим начальником.

Четверо пошли, одергивая кимоно и вытирая полотенцами потные лица и шеи. А маленький вдруг пару раз подпрыгнул на месте, как тугой баскетбольный мяч, и издал резкое, как крик чайки, «Йеа!».

— Миня! — прикрикнул Егоров, но маленький уже летел на меня, будто выпущенный из арбалета, мелькали руки-ноги во фляках, доли секунды оставались до момента, когда моя шея будет в захвате его ног и хрустнут вывернутые позвонки.

Коронный номер одного моего знакомого, бывшего лейтенанта спецназа Олега Мухина по кличке Муха.

Хорошая, конечно, вещь атмосфера офицерской казармы и особенно тренировочного лагеря, где тебя постоянно проверяют по форме 20. Но вблизи это не так уж и романтично, как кажется в воспоминаниях. Все-таки довольно утомительно все время быть в напряге. И не по делу, а так, традиции ради. Отвык я от этого. И не намерен был привыкать. Поэтому сделал перекат через спину, единственный способ уйти от захвата, а между делом слегка врезал Мине по яйцам. А когда он шмякнулся на пол, отскочив от шведской стенки, возле которой мы стояли, присел возле него на корточки, взял за плечо (есть там такая болевая точечка) и попросил:

— Не нужно больше так делать, Миня, ладно? Не будешь?