Хроники Нарнии. Том 2 - Льюис Клайв Стейплз - Страница 40

Юстас Кларенс любил животных, а больше всего насекомых. Правда, предпочитал видеть их в коллекции, пришпиленными к картону. Еще он любил читать книги, особенно если они содержали какие-нибудь полезные сведения, и обожал рассматривать картинки с изображением зерновых элеваторов или упитанных иностранных детей, выполняющих лабораторные работы в образцовой школе.

А вот своих двоюродных братьев и сестер, юных Певенси: Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси — Юстас Кларенс не любил. Но когда он узнал, что Эдмунд и Люси приедут к ним погостить на время летних каникул, то очень обрадовался. Ему нравилось быть хозяином положения, когда он мог в свое удовольствие мучить других. Сам-то он был тщедушным мальчишкой, который в открытой драке не сумел бы сладить даже с Люси, не говоря уже об Эдмунде. Но зато он знал много разных способов отравить людям жизнь. Как вы понимаете, это особенно легко сделать, если вы у себя дома, а они у вас в гостях.

Эдмунду и Люси вовсе не хотелось гостить у дяди Гарольда и тети Альберты, но избежать этого было невозможно. Родители их собрались на все лето покинуть Англию. Отца пригласили на четыре месяца в Америку читать лекции в одном из самых знаменитых тамошних университетов. А мама решила поехать с ним, потому что, как она заявила, “вот уже десять лет у нас с папой не было настоящих каникул”.

Питеру предстояло много работать — он готовился к экзамену и хотел во время каникул позаниматься со старым профессором Кирком, тем самым, в доме у которого дети пережили такие захватывающие приключения в годы войны. Если бы профессор еще жил в том старом доме, разумеется, младшие Певенси провели бы лето у него. Но с тех пор, как мы расстались с профессором, он успел обеднеть, лишился своей усадьбы и теперь жил в маленьком домике, где была всего одна спальня для гостей.

Взяв троих младших детей в Америку, родителям пришлось бы потратить слишком много денег. Поэтому было решено, что с ними поедет только Сьюзен. Взрослые считали, и совершенно справедливо, что она обещает стать настоящей красавицей, а потому не стоит особенно утруждать ее занятиями (хотя она была достаточно рассудительной и здравомыслящей для своих лет). Мама заявила, что для Сьюзен поездка в Америку будет намного полезнее, чем для младших, и папа согласился с ней. Эдмунд и Люси очень старались не слишком завидовать сестре, но это плохо у них получалось: они поневоле сравнивали то, что ожидало ее, с тем, что предстояло им — погубить эти летние каникулы в гостях у тети Альберты.

— Мне придется хуже всего, — сокрушался Эдмунд. — Тебе, по крайней мере, дадут отдельную комнату, а я, вот увидишь, буду делить спальню с этим отъявленным негодяем Юстасом.

Нашу историю лучше всего начать с того времени, когда Эдмунд и Люси уже гостили у родственников. Как-то после полудня они улучили минутку, чтобы побыть вместе и поговорить о Нарнии, своей тайной стране. Мне кажется, что у многих из нас была — или есть — такая страна, о которой знаем “только мы и никто больше. Но почти у всех эта страна придуманная. Эдмунду и Люси необычайно повезло: их тайная страна была настоящей. И они успели уже дважды побывать там — и не в игре, не во сне, а на самом деле. И там, в Нарнии, им было обещано, или почти обещано, что настанет день, когда они снова вернутся туда. Вот дети и ждали, когда же наконец какое-нибудь чудо перенесет их в Нарнию — ведь только чудом и можно попасть в такую страну. Вот о чем они постоянно говорили между собой, если выпадал удобный случай.

На этот раз они уединились в комнате Люси и, присев на краешек кровати, разглядывали картину, висевшую прямо перед ними. Во всем доме лишь одна эта картина им и нравилась. Но она совсем не нравилась тете Альберте, потому и была выдворена в маленькую дальнюю комнатку наверху. Избавиться от этой картины тетя Альберта не решалась исключительно потому, что она была подарена ей на свадьбу важной особой, которую тете не хотелось обижать.

На картине был изображен парусник; казалось, он плывет прямо на вас. Впереди корабль украшала позолоченная фигура: голова дракона с широко разинутой пастью. У судна была одна мачта с прямоугольным парусом великолепного пурпурного цвета. Присмотревшись, можно было разглядеть и зеленого цвета борта: они едва виднелись из-за позолоченных крыльев дракона. Художник изобразил парусник в тот момент, когда он взлетел на самый гребень сверкающей бирюзовой волны и теперь стремительно скользил прямо на зрителя, вздымая перед собою каскады брызг и пузырящейся пены. Так и чувствовалось, что он несется вперед под напором веселого свежего ветра, чуть накренившись на левый борт. Солнечный свет падал на судно слева, и с этой стороны вода была зеленой, с пурпурным отливом; по другую сторону, в тени корабля, она была глубокого темно-синего цвета.

— Знаешь, о чем я думаю? — спросил Эдмунд. — Не обидно ли видеть нарнианский корабль и знать, что попасть на него нельзя?

— Но мы можем на него смотреть, — возразила Люси. — А это все-таки лучше, чем ничего. Это же самый настоящий нарнианский корабль!

— Все еще играем в детские игры? — послышался противный ехидный голос.

И Юстас Кларенс, шпионивший за дверью, ухмыляясь, вошел в комнату.

В прошлом году он гостил у Певенси и ухитрился подслушать, как дети говорили о Нарнии, и теперь он с наслаждением дразнил их, то и дело напоминая об этом. Юстас, разумеется, считал, что Нарния — выдумка,1 а так как сам он был начисто лишен воображения и не мог придумать ничего подобного, то выдумка казалась ему глупой и смешной.

— А мы тебя сюда не звали, — резко, и даже грубо, сказал Эдмунд.

— Я зашел посоветоваться. Понимаете, я сочиняю шуточное стихотворение, и там есть такие строчки:

Малявки, что играют в свою Нарнию,

Становятся отпетыми болванами...

Как, по-вашему, получилось?

— Если тебя интересует мое мнение, — сказала Люси, — то Нарния и болваны никак не рифмуются.

— Зато здесь есть очень глубокий ассонанс, — важно заявил Юстас.

— Смотри, не вздумай спрашивать у него, что означает это идиотское слово, — сказал Эдмунд Люси, будто Юстаса тут и не было. — Он только этого вопроса и дожидается. А если с ним не разговаривать, то он может, наконец, догадается, что ему лучше бы уйти отсюда.

Любой другой мальчишка, встретив подобный прием, разумеется, обиделся бы и сразу ушел или вспылил и полез в драку. Но Юстас не сделал ни того, ни другого, а продолжал, глупо ухмыляясь, слоняться по комнате. Люси и Эдмунд молчали и не глядели на него. Немного погодя Юстас заговорил опять:

— Как вам нравится эта картина?

— Ради бога, не отвечай, — предупредил Эдмунд, — а то он воспользуется случаем и заведет свои разговорчики об искусстве и прочем.

Но Люси была очень вежливой и правдивой девочкой и считала, что на вопросы все-таки нужно отвечать.

— Мне нравится. Очень, — сказала она.

— Но это же дрянная, примитивная мазня, — хмыкнул Юстас.

— Не хочешь смотреть — уходи отсюда, — посоветовал Эдмунд.

— Ну что тебе в ней так понравилось? — продолжал приставать Юстас.

— Все, — ответила Люси. — Нарисовано так, что чувствуешь — корабль этот действительно плывет. Он так и движется навстречу тебе. Смотришь на воду и кажется, что она действительно мокрая. И волны такие, что видишь, как они ходят вверх и вниз: то поднимаются, то опускаются...

Разумеется, заводя этот разговор, Юстас заранее продумал свой ответ и уже открыл было рот, чтобы раскритиковать манеру изображения волн. Но, взглянув на картину, Юстас вдруг увидел, что они действительно поднимаются и опускаются. Надо сказать, что ему лишь раз пришлось плавать по морю на корабле (вместе с родителями до острова Уайт), и оказалось, что он очень подвержен морской болезни. И теперь он вдруг почувствовал, что при виде нарисованных волн на него накатывает тошнота. Юстас весь позеленел, но все-таки попытался взглянуть на волны еще раз. В этот миг все трое застыли на месте, приоткрыв рты и уставившись на картину.