Хроники Нарнии. Том 2 - Льюис Клайв Стейплз - Страница 11

"Наверно, он в маске", — подумал Каспиан. Он увидел, что к его губам поднесена чашка, в которой оказалось очень горячее и сладкое питье. Каспиан выпил его до дна. Тем временем другой собеседник принялся помешивать дрова в камине. Пламя вспыхнуло, большой язык огня, взметнувшись вверх, высветил лицо, склонившееся совсем низко над Каспианом, и он чуть не закричал от потрясения. Это было не человеческое лицо, а морда барсука. Потом, немного придя в себя, он понял, что такой барсучьей морды — большой, дружелюбной и очень умной — он не видел ни разу в жизни. И к тому же этот Барсук разговаривал.

При той же вспышке он увидел, что лежит на постели из вереска в какой-то пещере, а у камина сидят два маленьких бородатых человечка. Оба они были настолько ниже, волосатее, коренастее и страховиднее доктора Корнелиуса, что Каспиан сразу догадался, что это настоящие гномы — древние гномы, в чьих жилах не было ни капли человеческой крови. И Каспиан понял, что наконец-то он отыскал Старых Нарнианцев. Он так разволновался, что голова у него снова закружилась.

Прошло несколько дней, и он познакомился с ними поближе. Барсука действительно звали Стародум. Он был, похоже, самой уважаемой особой в этой компании, потому что был старше, умнее, да и добрее остальных. Гнома, которому очень хотелось убить Каспиана, звали Никабрик. Он принадлежал к племени Черных Гномов: сами они смуглые, а волосы и борода у них черные, толстые и жесткие, как в лошадином хвосте. Другой гном был из Красных Гномов. Волосы и борода у него были ярко-рыжие, как лисий мех, и звали его Трумпкин.

В первый же вечер, когда Каспиан почувствовал себя настолько хорошо, что мог сидеть и разговаривать, Никабрик вернулся к своей навязчивой идее.

— Рано или поздно, — начал он, — нам придется все-таки решить, что делать с этим человеком. Вы, конечно, считаете, что вы очень хорошие и добрые, раз не позволяете убить его. Но тогда, я считаю, нам придется всю жизнь держать его у себя в плену. Потому 

что нельзя ни в коем случае выпустить его отсюда живым, ведь тогда он вернется к своим соплеменникам и выдаст всех нас.

— Луковицы и лучины! — воскликнул Трумпкин. — Никабрик! Почему стоит тебе открыть рот, как оттуда вылетают лишь такие вот грубые и постыдные слова? Ну сам подумай, разве это существо виновато, что ударилось головой о сук прямо возле нашей норы? Мне он совсем не кажется шпионом или предателем.

— Позвольте вам напомнить, — вмешался Каспиан, — что вы даже не спросили у меня, чего хочу я сам и собираюсь ли я вернуться домой. Так вот — не собираюсь. И если вы мне разрешите, я охотно останусь с вами. Потому что люди преследуют меня точно так же, как и вас, и, если я попадусь им в руки, это может стоить мне жизни.

— Так я тебе и поверил! — хмыкнул Никабрик. — Ведь ты же человек, да вдобавок и тельмарин, не так ли? Значит, одна тебе дорога — назад, к своим сородичам.

— Если бы я даже и мог, — отвечал Каспиан, — все равно не пошел бы к ним. Я бежал от них, спасая свою жизнь, вот почему со мной и произошло этот несчастье в пути. Король собирался убить меня. И если вы меня убьете, то лучшего подарка для него вам не придумать.

— Ну вот еще! — обиделся Стародум. — Мы не заслужили, чтоб ты так говорил с нами.

— Эй, ты! — заинтересовался Трумпкин. — Ты о чем это болтаешь? Что может натворить человек в твои годы, чтобы так насолить Миразу?

— Он мой дядя... — начал Каспиан.

Но тут Никабрик вскочил и сразу схватился за кинжал.

— Вот ты кто такой! — закричал он. — Ты не просто тельмарин — ты ближайший родич самого ненавистного нашего врага! Ты его наследник! Сколько же нам с тобой цацкаться! Неужели мы и сейчас оставим эту тварь в живых?

И он бы немедленно заколол Каспиана, если бы Барсук и Трумпкин вовремя не схватили его. Они отняли у него кинжал, насильно заставили сесть.

— Выслушай меня, Никабрик, — сказал Трумпкин, — и усвой хорошенько, потому что второй раз я повторять не стану. Или ты дашь слово утихомириться, или мы со Стародумом сядем тебе на голову.

Никабрик угрюмо пообещал впредь вести себя хорошо, и тогда двое других попросили Каспиана рассказать свою историю. Когда он закончил, на несколько минут воцарилось молчание.

— Таких странных и диковинных вещей мне до сих пор еще не приходилось слышать, — сказал наконец Трумпкин.

— Мне все это не нравится, — заявил Никабрик. — Я не знал, что рассказы про нас все еще живут среди людей. Чем меньше они про нас знают, тем спокойнее. Эта старая нянька... если она сама не попридержит язык, то... Да вдобавок ко всему тут замешан старый учителишка, этот гном-отступник. Ненавижу их всех! Этих ненавижу даже больше, чем людей! Попомните мои слова — ничего хорошего из этого не выйдет!

— Если ты чего-то не понимаешь, Никабрик, то лучше уж помолчи, — заговорил Стародум. — Вы, гномы, такие же забывчивые и переменчивые, как и сами люди. А я — Зверь. Больше того, я — Барсук. А мы все помним и никогда не меняемся. Мы всегда такие, какие были с самого начала, и не меняем своих обычаев. И я говорю вам — из этого получится очень много хорошего! Ведь среди нас сейчас находится не кто иной, как законный король Нарнии. Наконец-то истинный король пришел к истинным нарнианцам. А если даже гномы и забыли об этом, то мы, Звери, помним: никто, кроме Детей Адама, не может быть законным королем Нарнии!

— Качели и кекс! — закричал Трумпкин. — Стародум! Ты что же, собрался уступить Нарнию людям?

— Об этом и речи не было, — отвечал Стародум. — Нарния не для людей. Кому еще знать об этом лучше, чем мне! Но в этой стране королем может быть только человек. У нас, Барсуков, достаточно хорошая память, чтобы не забывать этого. Разве, благослови его небо, Верховный Король Питер был не человек?

— Ты что же, и впрямь веришь всем этим старым сказкам? — удивился Трумпкин.

— Я же сказал, что мы, Звери, не меняемся, — отвечал Стародум. — И ничего не забываем. И я верю в Верховного Короля Питера. И в остальных, которые вместе с ним правили в Каир-Паравеле. Верю так же твердо, как в самого Аслана.

— Ну, в королей ты можешь верить сколько душе угодно, — сказал Трумпкин. — Но кто сейчас верит в Аслана?

— Хотя бы я, — сказал Каспиан. — А если бы даже и не верил в него раньше, то начал бы верить сейчас. Потому что там, среди людей, те, кто смеются над рассказами об Аслане, точно так же 

смеются и над рассказами о Говорящих Зверях и гномах. И я часто сомневался, может ли быть такое существо, как Аслан. Но точно так же я порою сомневался, могут ли быть на самом деле такие существа, как вы. А теперь оказывается, что вы есть. Значит, есть и Аслан. Вы — из одной истории.

— Ты прав, — сказал Стародум. — Ты прав, король Каспиан. И поскольку ты законный король Нарнии, то, что бы там ни говорили эти двое, ты также и мой король. Многая лета вашему величеству!

— Меня просто затошнило от тебя, Барсук! — прорычал Никабрик. — Может быть, Верховный Король Питер и остальные и впрямь были людьми, но людьми совсем другого сорта. А этот — из других, из проклятых тельмаринов! И он наверняка охотился на зверей ради забавы! Ведь так? — прибавил он, неожиданно повернувшись к Каспиану.

— Не буду скрывать — охотился, — сказал Каспиан. — Но это были не Говорящие Звери!

— Все равно — точно такие же! — крикнул Никабрик.

— Нет, нет, нет и еще раз нет! — возразил, качая головой, Стародум. — Ты сам хорошо знаешь, что не такие же. Да, теперь звери в Нарнии совсем другие — те же несчастные твари, лишенные речи и разума, каких без счета в Калормене и в Тельмаре. Они даже размером меньше, чем мы, и намного сильнее отличаются от нас, чем полугномы от вас.

Не раз еще они спорили об этом и наконец решили: Каспиан должен остаться с ними, а как только поправится настолько, что сможет подолгу ходить, его покажут тем, кого Трумпкин называл Остальными. Оказывается, в этом диком краю в потаенных местах до сих пор скрывались существа, уцелевшие со времен Древней Нарнии.