Гонки на выживание - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 23

— А сколько, кстати, у вас к настоящему моменту построено и заложено двигателей? — обернулся к Стенину Клоков. — Мне надо будет доложить на заседании кабинета министров.

— Полностью собрано три движка, включая тот, что сегодня прошел огневые испытания. Заложено еще два. Все на разных стадиях монтажно-сборочных работ.

— Боюсь, по завершении сборки, испытаний и доводки все двигатели придется законсервировать до лучших дней, — глухо сказал Клоков.

— Но вы же знаете, Герман Григорьевич, — вступил в разговор один из присутствующих военных, генерал-лейтенант Курцевский. — У нас намечены два плановых испытательных пуска ракет «Зодиак». От них мы ни в коем случае не можем отказаться. Ракета должна пройти летные испытания. Это вопрос военно-стратегический. И… политический тоже.

— Да, я помню, Владлен Иванович, — кивнул Клоков. — В ближайшее время мы обсудим этот вопрос на правительстве, в Совете Безопасности и в Совете Обороны.

Если не будет возражений — пуски осуществим во что бы то ни стало. Получите здесь, на «Апогее», готовые двигатели и переправите их на космодром.

— Спасибо! — генерал кивнул с благодарностью и снова сел.

— Но в таком случае заказчики должны сначала оплатить нам изделия,поднялся Стенин. — Мы даже со смежниками рассчитаться не можем.

— Ну… мы это как-нибудь утрясем… — махнул рукой Клоков. — Что-нибудь изыщем… Только, видимо, произойдет это не сразу, с отсрочкой платежей… А пока, боюсь, программу производства «Зодиака» придется заморозить.

— А я боюсь, — встал Черемисин, — мне придется тогда отправиться на покой.

Прямо с завтрашнего числа. Если нет никаких перспектив, никаких планов, никаких надежд — к чему тогда все эти игры? В общем, вы можете тут еще совещаться, а мне недосуг, увольте! Мне семьдесят один год, и я имею право на свою честно заработанную пенсию. Счастливо оставаться!

Он поднялся — высокий, худой, сутулый, с двумя Звездами Героя Соцтруда и медалью ленинского лауреата на лацкане пиджака — и вышел из своего кабинета.

Над столом заседаний повисла тишина.

— Ну вот… — помолчав, с горечью в голосе сказал Клоков. — Это надо было предвидеть. Конечно, этот день не мог закончиться иначе. Если в стране беда, она должна была коснуться всех. Я прекрасно понимаю Андрея Терентьевича, прекрасно понимаю… — Но вы-то какой-нибудь выход видите? — спросил Стенин.

— Придется оглянуться назад… — повернулся к нему Герман Григорьевич. — К осени девяносто четвертого года ресурсы и резервы страны были на пределе. По сути дела, мы были уже за красной чертой. Ну а что было потом, не мне вам напоминать. Я был против, но меня спрашивать не стали… Все знали, что было потом.

Потом была Чечня… Через полчаса правительственный кортеж уже мчался обратно в Москву по Ярославскому шоссе. Откинувшись на кожаное сиденье позади водителя, Герман Григорьевич Клоков, чуть прищурясь, смотрел в окошко машины на проносящиеся мимо подмосковные пейзажи.

Неожиданный взрыв академика Черемисина не удивил и не озадачил его.

Клоков слишком давно и хорошо знал генерального конструктора, знал его характер, как знал от нужных доверенных людей, что эта вспышка и решение вовсе не были внезапными или случайными. Они созревали давно и только ждали такой вот минуты.

Что ж, все закономерно. Наступил момент естественной смены поколений. Во главе «Апогея» должен был встать другой руководитель — кандидатура его подразумевалась сама собой. Это был человек с огромным опытом, но куда более молодой, новой формации, новой закваски. С ним не нужно было играть в дипломатические игры и искать общий язык.

Все шло своим чередом… Ни Черемисин, ни его окружение еще не могли знать того, что знал он.

Примерно то же самое, что и у них, позавчера произошло в НИИ высокомолекулярных химических технологий, где точно так же решили «уйти на покой» двое ведущих создателей ракетного горючего для двигателя «Зодиак РД‑018» — рабочего вещества ФФ-2 — сверхсекретного горючего «коктейля», за литр которого, конечную формулу и технологию производства любые заинтересованные лица, научные центры и даже страны отдали бы любые деньги.

Загудел телефон защищенной правительственной связи. Клоков снял трубку -Добрый день, Герман Григорьевич! Ну как, посмотрели? Каковы ваши впечатления? — донесся до него голос, который знала вся страна и весь мир.

— Я на пути в Москву. Да, посмотрел… Что-то невероятное! Почище любой фантастики.

Около минуты он очень внимательно слушал то, что говорил ему собеседник.

Затем сказал:

— Совершенно с вами согласен, им надо помочь… Однако, к сожалению, не обошлось без инцидента. Когда я честно и без прикрас изложил на совещании всю картину, старик вспылил и заявил, что больше не желает работать и уходит в отставку. Ну конечно, потеря… Мы все-таки еще попытаемся уговорить его не делать поспешных шагов. Надеюсь, когда остынет и успокоится, он подойдет к проблеме более трезво, как и подобает ученому его масштаба, одумается и вернется.

— Надо бы успокоить его… Это же такая голова!

— Сделаем все, чтобы он вернулся. Распрощавшись, Клоков положил трубку.

Сверкая синими и красными маячками над блестящими черными крышами, четыре «мерседеса» неслись к Москве со скоростью двести километров в час.

До вечера отсыпались Пастух и его маленькая команда в заваленной книгами большой квартире профессора Злотникова.

Никто не звонил им, не вызывал, не отдавал приказов. И они ждали — с покорностью пассажиров, временно задержавшихся в аэропорту из-за нелетной погоды.

Пастух с Доком глубокомысленно играли в шахматы и оттягивались после умственных усилий арм-реслингом. Боцман валялся на тахте и листал бесчисленные разноцветные журналы. Мухин сидел перед профессорским компьютером, играя в «Дум», а, утомившись, отжимался на ковре в гостиной и выполнял «крокодила» на одной руке.

Трубач в больших наушниках полулежал в кресле и, закрыв глаза, часами меланхолически слушал классику на компакт-дисках, попеременно сжимая в огромных лапищах теннисные мячи.