Гонки на выживание - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 21

И там, в тихом городе, где сияли из-за крепостцой монастырской стены золотые и синие купола над белыми соборами, часовнями и колокольнями, и во многих окрестных селах и деревнях впервые тогда услышали далекий, протяжный, то нарастающий, то стихающий рев, от которого, во всех избах и домах задрожали стекла. Казалось, он исходил из пасти громадного дракона.

Дракон рычал часто. И по ночам на горизонте, сопровождая рев, вставало нередко огненное зарево, словно пылал пожаром большой город.

Это место, окруженное глубочайшей тайной, получило в народе название «новая стройка». Что делали там, чем занимались, что означали эти страшные звуки, эти всполохи — никому знать было не положено. Однако скрыть колоссальные силы, которые с громом и пламенем высвобождались там по воле человека, было невозможно.

А там случалось всякое, и, заслышав среди ясного дня и безоблачного неба далекий громовый удар, от которого вздрагивала земля и вскоре вставал над горизонтом многокилометровый столб черного дыма, местные жители догадывались, что не все на этой «новой стройке» идет гладко… «Вишь, — понизив голос, говорили тогда в окрестных городках и деревнях,никак опять у них там чего-то на „новой“ рвануло…»

Однако постепенно дела там налаживались, и пожары и взрывы за лесами случались все реже. Но то и дело раздававшийся жуткий, нескончаемый рев, что и зимой, и летом, и ночью, и днем по-прежнему раскатывался на многие и многие километры, неизбежно раскрывал понимающим или догадливым людям один из важнейших секретов советской науки, техники и обороны.

Однако в самые последние годы в силу известных перемен развал национального научно-промышленного потенциала коснулся и «новой стройки». Все реже и реже слышался знакомый окрестным жителям гул, все реже и реже озарялись ночами то огненно-оранжевым, то зеленовато-лимонным отсветом низкие облака.

Но в этот солнечный день гул был такой, будто проснулся недалекий вулкан. И даже старожилы, привычные к звукам, приносившимся с «новой стройки», с тревожным недоумением поднимали головы — такого они еще не слышали.

Вице-премьер Герман Клоков, генеральный конструктор Андрей Черемисин, его первый заместитель Роберт Стенин, несколько высокопоставленных генералов из Министерства обороны, а также ведущие сотрудники «Апогея» находились в подземных бункерах, у окуляров стереотруб и перископов, в нескольких километрах от испытательного стенда — массивной металлоконструкции, внутри которой параллельно поверхности Земли в глубокой траншее был намертво закреплен опытный двигатель.

Никто не знал, что может произойти после включения зажигания, после того как сольются воедино в огромной камере сгорания два компонента новейшего топлива с окислителем и двигатель впервые будет испытан на полную мощность. Не разнесет ли весь стенд испепеляющим взрывом, не прогорят ли стенки камеры, выдержат ли сверхжаропрочные сплавы циклопического сопла.

Все меры безопасности были приняты, все казалось выверенным до конца… И все же никто из них не мог предположить, что слепяще-яркий факел кипящего пламени из сопла двигателя вытянется почти во всю длину стометровой бетонной траншеи, подняв серо-багровые тучи пыли и дыма. На барабанные перепонки давил чудовищный грохот — казалось, от него сейчас растрескается и разлетится обломками сама земля… Герман Григорьевич, защитив уши плотными противошумовыми заглушками, неотрывно смотрел в окуляры через фильтры темных очков.

Нет, никогда еще не доводилось ему видеть такое.

Согласно с программой испытаний на полной мощности стартового режима «РД‑018» проработал ровно восемь с половиной минут. Именно столько потребовалось бы разгоняемой им ракете, чтобы вынести на пятисоткилометровую орбиту десятитонный спутник. Стартовый ускоритель показал небывалую устойчивость и надежность всех элементов конструкции.

В доказательство этого академик Черемисин расширил рамки испытаний и через двадцать минут после первого запуска распорядился включить зажигание повторно, доведя нагрузку до критической.

Но и тут великолепная конструкция оказалась на высоте. Наконец подача топлива была перекрыта, огненный хвост уменьшился и словно втянулся в добела раскаленный конус сопла.

Клоков снял защитные очки и заглушки. Бледный, взволнованный и счастливый Черемисин подошел к нему.

— Ну что? — спросил он с неожиданным мальчишеским вызовом. — Впечатлило?

Машина отработала как часы. Судя по записям приборов, нам удавалось дозировать силу тяги в пределах плюс-минус одного процента. Такое не под силу ни одному двигателю в мире!

Клоков хотел что-то ответить, но Черемисин вдруг яростно взмахнул рукой и неожиданно возвысил голос:

— И что же? Вот такое чудо техники должно валяться на складе, ржаветь и пропадать? Такую машину — на свалку?

— Да погодите, Андрей Терентьевич… — Бросьте! Вложить миллиарды, вложить силы, вложить талант лучших умов страны, идти к этому дню столько лет — и что же? Выкинуть за ненадобностью? Что же нам делать прикажете? Закрывать лавочку?

— Успокойтесь, Андрей Терентьевич, — воскликнул Клоков. — Успокойтесь, дорогой. И дайте-ка я вас сначала от души поздравлю. Я имею поручение передать вам самую искреннюю благодарность, приветствия и поздравления от премьер-министра и Президента… — Спасибо! — горько воскликнул Черемисин. — Весьма тронут. Мерси. Ведь мы все тут — все двадцать тысяч человек только ради этого поздравления и старались.

Пусть они лучше вместо поздравлений приедут сюда и скажут, что теперь с нами будет и что нам делать.

— Я вижу, вы слишком переволновались, — чуть снисходительно улыбнулся Клоков. — И немудрено — родить такого исполина! Поскольку испытания прошли блестяще, давайте в связи с этим проведем небольшое рабочее совещание. В самом деле, пришло время обсудить все эти наболевшие вопросы и дальнейшую нашу стратегию. Собирайте ведущих руководителей отделов, посидим, поговорим… А «Зодиак РД‑018» еще полыхал жаром. Его раскаленные детали быстро остывали, отдавая жар своих поверхностей окружающему воздуху, который дрожал и вибрировал, как над костром.