Драмы - Штейн Александр - Страница 55

Черногубов. Перед врачами. Военно-врачебная флота вдоль и поперек простукала, признала в мирное время негодным, в военное — годным ограниченно.

Хлебников (работая). Чепуха, покатишь в Кисловодск, подремонтируешься...

Черногубов. Открыл в первый раз в жизни, что есть в тебе почки, печенки, селезенки, и никакого у них взаимодействия боевых частей... Иной раз воротишься в каюту, в висках ломит, сердце тоскует, меж ребер стрельба, штиблеты стянуть, ей-богу, нет мочи, и нет-нет да и подумается о долгосрочном... Чтобы на ночь не складывать все, что надо по экстренной надобности... и каждый звонок не связывать с чепе... Ну и... представишь себя с палочкой на покое. (Пауза). Да разве выдержишь? Как я на матроса на улице гляну? На черный бушлат? Как флот без себя представишь? И себя без флота? Вот и изволь принимай решение.

Хлебников. Какое решение? (Внезапно бросил карандаш, подошел к портфелю, вынул бумагу, которую читала Марьяна, порвал, бросил в корзину. Черногубову). Какое решение?

Черногубов. Какое... Об отставке.

Хлебников. О какой отставке?

Черногубов. О моей.

Хлебников. Какая может быть тебе отставка?

Черногубов. Да я же тебе все толкую... врачи — категорически...

Хлебников. Врачи, врачи... Ты в своем уме? Вошьют тебе в погоны отставные лычки — околеешь. Не знаю я тебя, что ли?

Черногубов (с наигранной бодростью). Каталог, Алеша, буду составлять...

Хлебников. Какой еще каталог?

Черногубов. Личную библиотеку после войны завел. Опятьтаки примерзла на седьмой странице статья моя в «Военный вестник»...

Хлебников. Все это чепуха и глупость. Каталог твой хорош, когда руки до него не доходят. Эка затеял, на покой! (Подошел к Черногубову, сильно и нежно езял его за плечи, тряхнул). Такие уж мы с тобой люди-человеки, Ион Лукич, нет нам с тобой покоя до гробовой доски. Околеем без дорогого дела, без народа вокруг...

Черногубов. Без места в строю...

Хлебников. Без места в строю... (Задумался).

Черногубов. Околеем, это факт.

Хлебников. В Германии мне один белогвардеец бывший говорил: «Странные вы люди, советские русские. Живете, чтобы работать. А мы работаем, чтобы жить». Так мы-то с тобой не можем так?

Черногубов. Не можем. (Смущенно). А я, понимаешь, сдуру уж и белый флаг вывесил. Оттого и в Москву предписание. На демобилизацию.

Телефонный звонок.

Хлебников (снял трубку). Да. (Весь напрягся). Слушаю, доктор Костринецкий. Сын? А мать? Спасибо, доктор. Счастлив, да. (Медленно садится). Ион Лукич, возьми. (Отдает ему трубку). Душновато.

Черногубов (в трубку). Вас слушают, доктор... Так. Ясно... Длина?.. Так. Ясно... Спасибо. Принял капитан первого ранга Черногубов. (Вешает трубку). Воды тебе дать?

Хлебников. Ничего не надо. Сядь.

Черногубов. Не воды, а ложку каши густо наперчить и круто посолить! Счастливому родителю по русскому обычаю! И за сердце нечего держаться — подъем! Двадцать шестого декабря тысяча девятьсот пятьдесят второго года родился у тебя сын, согласно телефонограмме — без ста граммов десять фунтов, длина пятьдесят сантиметров, на макушке, не то что у меня, — шевелюра густая. Плясать надо и в бубны бить, а ты...

Хлебников (помолчав). Видишь ли, какое дело, Ион Лукич... из партии меня вчера исключили. Да.

В дверях появилась Марьяна.

Всё в порядке, Марьяна.

Мальчик. Мама здорова. (Снова подошел к рабочему столу, склонился над расчетами, взял карандаш, повернулся к Черногубову). Вот так.

КАРТИНА ВТОРАЯ

В партбюро главка предприятий Востока. Встряхнзчв «вечным» пером и придвинув стопку книг, Дергачева склонилась над столом. Полудин — в кресле.

Полудин (тихо, медленно). Скажем ежели так: «За грубое нарушение государственной тайны, потерю бдительности содействие в приеме на работу и пособничество ныне арестованному Дымникову...»

Дергачева (начала писать, покачала головой, подняла перо). Постой, Сергей Романович. Густо. Пожалуй, не стоит про потерю? Потом я убрала бы «пособничество». И я бы сказала — «выразившуюся в объективном содействии...»

Полудин. Что же, давай, Анна Семеновна, будем золотить пилюлю.

Дергачева. Не в том дело.

Полудин. В решении должна быть ясность. Да-да. И зачем каучуковые формулировки? Что это такое на партийном языке «объективно содействовал»? Диалектика учит: объективно содействовал — значит содействовал субъективно. Да так оно фактически и есть. Кто принял на работу Дымникова? Хлебников. Вот главное, Анна Семеновна... (Еще тише и медленнее). Иначе и быть не могло. Дымников орудовал не один.

Дергачева (понизив голос и поглядев на дверь). Ты что-нибудь знаешь, Сергей Романович?

Пауза.

Полудин. Есть у тебя чутье партийное? На мое мнение — есть. Руководствуйся им — не ошибешься.

Дергачева. Я для ориентировки. Думала проинформироваться от тебя... Ты на кадрах сидишь...

Полудин. Всегда ли скажешь, что хочешь? (Вздохнул). Наш с тобою, Анна Семеновна, скромный долг: во-первых, факты сопоставлять, во-вторых, их осмысливать и, в-третьих, делать выводы. Дымников подолгу, да-да, подолгу бывал в Германии после войны. Консультировал, и в Восточной зоне бывал и в Западной... Нити ведут чувствуешь куда?

Дергачева молчит.

В какие годы Дымников по Германии болтался под видом ценного специалиста, не помнишь?

Дергачева. В сорок шестом, по-моему, и в сорок седьмом.

Полудин. Сходится.

Дергачева. Сходится?

Полудин. И тот был в Германии как раз в эти же времена, да-да.

Дергачева. Хлебников?

Полудин кивает.

Ты предполагаешь, Сергей Романович... Полудин. Сопоставляю факты, больше ничего.

Дергачева. Ну что ж, они могли там встретиться.

Полудин. Анна Семеновна, им нельзя было там не встретиться, потому что им надо было там встретиться.

Дергачева. Да разве уж так далеко зашло, Сергей Романович?

Полудин. Тебя это поражает? (Пожал плечами). Дымников не мог орудовать один. (Помолчав). Группа. Я полагаю, там, в Германии, и произошел сговор о переводе Дымникова в техотдел. И не бойся острых, принципиальных формулировок. В них правда.

Дергачева. Я за остроту, но надо точно.

Полудин. Факты настолько говорят за себя, Анна Семеновна, что было бы смешно их хоть как-нибудь приукрашивать. Признал Хлебников на бюро или не признал, что он из главка материалы на квартиру таскал?

Дергачева. Признал-то признал, но...

Полудин. Но?

Дергачева (раздраженно). Ты же слышал. Консультация Челябинска. Он к сроку не поспевал.

Полудин. Гриф на бумагах был?

Дергачева. Был.

Полудин. Уже преступление, предусмотренное Уголовным кодексом. Даже если бы ничего не было больше — достаточно.

Дергачева. Но ведь он отрицает, что брал секретные материалы?

Полудин. Молодец! Зачем себя топить?

Дергачева. Если бы пропала хоть одна бумага...

Полудин. Нам важно установить, пользовался ли при помощи Хлебникова этими материалами Дымников? А как же иначе?

Дергачева. Нет, нет, я что-то в толк не возьму. Дымников и сам работал в главке.

Полудин. И что же?

Дергачева. Разве он сам в главке не мог получать доступ к этим материалам? По положению?

Полудин. Зачем же самому, когда безобиднее руками Хлебникова? А? Зачем на себя подозрение навлекать?

Пауза.

Дергачева (встала, замахала руками). Нет, нет, нет! Так нельзя. «У них»! Хлебникова — на одну доску! Какие основания? Я так не могу...