Драмы - Штейн Александр - Страница 44

Иван. А по какому вопросу?

Позднышев. На твою физиомордию поглазеть.

Иван. Ровно со щенком.

Позднышев. А ты кто? Ну, ну. Не пузырись. На сердитых воду возят. За топливом прислан, за нефтью — с кораблей. В Питере-то заводы помирают. На Путиловском зажигалки мастерят, жуть. Флот-то все одно на приколе, возьмем нефть с кораблей — Петрограду. Братве хочу от Ленина клич кликнуть — даешь субботники по сбору топлива для заводов Петрограда, навались!

Иван. Навались. Под водой все это, батя.

Позднышев. Как это — под водой?

Иван. Вот так. Устарело. Неделя помощи Петрограду. Неделя помощи фронту. Неделя помощи тылу. Неделя помощи беспризорным. Сколько можно! Недели — а идут годы.

Позднышев. Погляжу — состарился ты здесь.

Иван. Батя, уезжайте-ка вы из Кронштадта.

Позднышев. Чего, чего?

Иван. Не ко времени вы и... недели ваши. Провожу до Рамбова, а там теплушка — сорок человек, восемь лошадей, — и уезжайте, батя.

Позднышев. Ты чего это меня выталкиваешь, а?

Иван. Уезжайте! Помнят вас в Кронштадте! Помнят! Комиссар!

Позднышев (вскочил, схватил сына за ворот). Очумел?

Иван (с отчаянием). Очумеешь. Пустите.

Позднышев. Что знаешь — скажи.

Иван. Ничего не знаю, ничего, ничего...

Позднышев. Знаешь, да молчишь. Славы моей комиссарской не стыжусь.

Иван. Самодержавие — стреляли. И комиссародержавие — стреляют.

Позднышев. Чего-чего? Это что же, оправдываться еще перед тобой, сынок? За то, что на «Ване-коммунисте» тонул? Или за то, что в крови своей захлебнулся — под Ростовом? Или за то...

Иван. Под водой все это, батя. Вы отсюда в восемнадцатом ушли, а сейчас? Двадцать первый. И Кронштадт другой. И в Кронштадте — другие. И комиссары — не те. Изменили идеям, батя. Мамке-то твои... отказали. У них самих-то — пайки на сливочном масле, сахар-рафинад, пуд в месяц, бабы комиссарские в мантах... этих... за границу золото перевели, в банки... в эту, ну... в Швейцарию.

Позднышев. Откуда такие факты... горькие?

Иван. Говорили.

Позднышев. A-а... И я — золото в Швейцарию. Не помню чегой-то, чтобы матку твою в манто выгуливал. Больше в тулупе. Да и у меня, кроме этого лоскутного одеяла...

Иван. Вы-то идейный, батя, да ведь таких, как вы, — раз и конец. Пальцев одной руки вот так довольно.

Позднышев. Где?

Иван. Хотя бы... в вашей партии.

Позднышев. В вашей?

Иван. В чьей же?

Позднышев. А я-то думал: моя — значит, твоя.

Иван. Вырос я, батя.

Позднышев. Заметил.

Иван. Ребята с отпуска являются, вы бы ухо приложили, что говорят. Сил боле так жить нету. Всё на свете клянут, батя, открыто, никаких агентов Чека на них не напасешь, сам черт всех за одну ногу на печку не перекидает. В Петрограде за ржавой селедкой ночь стоят. Чего ж вы добились, батя? Вот, с «Петропавловска» минер Куполов всю Россию проехал, по железке, на «максиме». Кругом пепелища. Дома стоят пустые, окна битые, у домов крыши провалились. А у людей — глаза. Ни кола, ни двора. А ехал-то как? То паровоза нету, то тендер с дровами не прицепили, то тендер есть, дров нету. Не смех, а слезы. Кругом мешочники, осатанели, двери ломают, на крыше местечка — вошь не найдет. Вся Россия мыкается, батя. Куполов вернулся — сдал партбилет.

Позднышев. Нашел, значит, выход из разрухи?

Иван. Не он один, батя. А в Кронштадте — что? Пока ты с атаманами рубился — тут что? Начальнички, Шалашов! Идет такой, шкурой от него несет — за две мили, сапоги небось не то что твои, каши не просят. Что, вру? Ему-то, такому, все одно: мыкаются люди, нет, дохнут ли на одной салаке, есть ли карточки, нет ли. Живет один раз, ему не дует — и черт ему не брат. Все ему ладно, все правильно. А лозунги кидать — язык не отвалится.

Позднышев. Шалашов, вижу, тебе свет застил.

Иван. Ух, ненавижу!

Позднышев. Ая — люблю? А Ленин — любит?

Иван. Ленин — далеко.

Позднышев. А ты — где? Клешами бульвары подметаешь? Шалашов... И такие есть, верно. Прижились, успели. Ну и что ты будешь делать, ежели есть? «Партию» «лови момент» слушать? Сын ты мне? — тогда швабру в руки, драй, скреби... Помоги, негодяй, нам, себе помоги, Ленину — вот как в нашей партии положено.

Иван. Распустить вас надо, батя. С миром.

Позднышев схватил ремень, замахнулся.

Не смейте, батя!

Позднышев. Аты — посмел?

Иван. Не замахивайтесь, говорю.

Позднышев. А ты замахнулся?

Иван (с отчаянием). Не замахивался я на вас!

Позднышев. Замахивался!

Иван. Не на вас!

Позднышев. На меня! Выросли вы тут — пока комиссарские кишки на колючей проволоке висели! Деньги в Швейцарию. Эх ты, мелочь. Нас живьем зарывали, в отхожих нас топили, нас генерал Шкуро к хвостам конским вязал, — только мы живые, только мы вернулись, и на кораблях наш будет закон, и тебя, дуролома окаянного, я не в огороде нашел — шептунам сдавать на потребу. «Не ко времени». Нет, в самый раз. И никуда я от тебя, а ты — от меня. И — сдай оружие! (Идет к растерявшемуся Ивану). Сдай! Революция тебе его не доверяет.

Иван. Не ты давал.

Позднышев. Силой возьму. Слышишь? Силой! (Вырывает из рук сына револьвер).

Стук в дверь.

Кто еще по ночам?

Иван (кричит). Заходи!

Позднышев. Кого зовешь?

Иван. Своих. (Кричит). Заходи! (Поздпышеву). Замашки комиссарские. Отдай, говорю...

Входят Гуща и Таська-боцман. Она остановилась на пороге. Спиной — о косяк, бьет каблучком шнурованного ботинка, лущит семечки.

Гуща (Поздпышеву, козыряет). Еще раз. (Подошедшему Ивану). Ввели тебя в члены ревкома. (Жмет руку. Громко). Забираю сынка вашего. Извините. (Смотрит на револьвер в руках Позднышева). Не шлепните ненарочком.

Иван быстро одевается.

Позднышев (кладет револьвер на постель). Куда это?

Гуща. Так, авральчик небольшой, на флагмане.

Позднышев. А дня не хватает?

Гуща. Так ведь днем митингуем.

Таська. Ванич-чка, а за мной жених явился!

Гуща. Иди вниз, Тася, мы сойдем.

Таська. Не на рысаке подкатил, как бывало...

Гуща. Сойди вниз, говорю.

Таська. Не то из Ревеля, килька, не то из .Гельсингфорса, форсила. А может, и из самого Парижа. Не веришь, Ванич-чка? Пароль доннер, чтоб с места не сойти.

Гуща. Заткнись.

Таська. Фу, грубиян.

Гуща (Ивану). Шевелись, ждут.

Таська (Гуще). Смотри, вернусь к жениху — заскулишь.

Иван (надевает бушлат). Какой еще жених?

Таська. Бывший, Ванич-чка. Из разбитого класса. А чтоб не спутали, приставка — фон.

Летит на пол, сбитая кулаком Гущи. В ту же минуту Гущу сбивает с ног Позднышев.

Иван. Батя!

Позднышев. Уйди прочь! Вы что тут с Кронштадтом делаете? А? В расход вас всех!

Гуща медленно поднимается с пола. Иван помогает ему. Таськабоцман встала, отбежала к порогу.

Почему форма на вас морская? Кто такие?

Гуща (медленно). Матросы мы, комиссар, матросы...

Таська. Чернь они, чернь!

Позднышев. А ты, мамзель, чайка с Морского Бульвара! По какому уставу бескозырку напялила? Сымай! (Сорвал бескозырку с нее, сдернул ленточку, швырнул ей обратно бескозырку). И вы, вы — не краснеете? За ленточку флотскую? Клешники. Кто вас, таких, на корабли пустил? Отвоевался, вернулся в Кронштадт — и будто в чужой дом. Девчонку за собой таскаете, мордуете... Да с вами она и облик человеческий растеряла! Девчонка ведь. До чего ж вы ее довели, стыдобу? Ванька, разве мать тебя окотом растила?