Показания обвиняемого - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 3

Я ушёл, не досмотрев скандал до конца, и опять забрался в квартиру к соседке-дворничихе с первого этажа. Но выяснилось, что шёпот пропал совсем. Мой шёпот умер, и там, в чужой квартире, я впервые заплакал. Тут меня и застукали. Дворничиха вернулась, загорланила, позвала милицию, и смыться я не мог, потому что на окнах у неё были решётки. Обидно! Так я первый раз попал к вам. Я тогда наврал, сказал, что просто баловался, и вы меня отпустили, потому что и правда, у этой жирной курицы красть было нечего. Пока я у вас сидел, мне пришла в голову одна мыслишка. Почему моль не разлетается из нашей квартиры по всему дому, почему она не вылетает на лестницу и не жрёт других людей? Да потому что живёт в новой мебели! Не может она без мебели! Это очень важно, понятно? Получается, что в итоге во всём виновата не моль, а новая стенка, и если избавиться от стенки, то и моль исчезнет.

С такой мыслью я вернулся обратно. Вы сдали меня папе с рук на руки, и он привёз меня домой. А там — тишь да гладь, скандал утрясся. Всё-таки родители дожали старушку. Собственно, дома никого не было, мама повезла бабулю в её коммуналку. Папа по дороге меня пожурил, сказал, что надо быть осторожнее и не попадаться. Ещё он спросил, зачем я залез к соседке. Ну я и выдал — мол, осточертело в вашем бардаке. Папа засмеялся: «Ничего, скоро переедешь в бабушкину комнату». Я удивился. Перееду к бабушке, буду жить вместе с ней? Папа снова засмеялся и ничего не ответил. Так мы с ним мило и поговорили.

А дома я сразу взялся за дело. Мне бы поумнее быть, чуть-чуть выждать, но уж очень не терпелось расправиться с этими шикарными деревяшками. Я и полез напролом. Когда папа, хозяйственный мужик, ушёл выносить мусорное ведро, я достал банку с азотной кислотой, которая зачем-то хранилась у нас в туалете (мама иногда чистила ею унитаз) и начал обрабатывать всю их любимую стенку. Кислота была крепкая, сильная. Я думал так: меня, конечно, размажут по комнате, изотрут в пыль, а мебель выбросят, куда денутся! Но папаша вернулся гораздо раньше, чем я ждал. Он увидел, каким зверством я занимаюсь, прибалдел от неожиданности, а потом разорался. Он мне популярно объяснил — скоро наша старуха подохнет, уж он-то об этом позаботится, я переберусь в её конуру, будет у меня своя крыша, вот тогда я и смогу делать с мебелью всё, что вздумается. Только сначала нужно эту мебель купить. А ежели мне не нравится чужое добро, то изволь молчать в тряпочку.

А ежели я вообще дебил, то он из меня дурь выбьет. Тут папа заметил, что в тех местах, где я успел потрудиться, полировка испорчена, дерево обугливается. Он застонал, совершенно взбесился и решил, наконец, поработать вместо языка руками.

Он меня выпорол. Не пожалел сил, зараза. Душу вложил, постарался, как для родного, и ничегошеньки я не мог сделать. Ни вырваться, ни вмазать ему по морде. Только до крови укусил за руку, так, что он взвыл. Меня никогда до этого не пороли, я ведь рос без отца. Иначе я, наверное, был бы более привычен, и не отмочил того, за что попал к вам во второй раз. Когда папа устал вгонять меня в ум и отправился в ванную перебинтовывать руку (у нас аптечка в ванной), я побежал следом и запер его там. Пока он ломал дверь и смешно ругался, я взял его зажигалку, плеснул бензинчиком внутрь шкафа с одеждой и запалил. А когда услышал, что через пару секунд дверь рухнет, я зачем-то схватил молоток и пошёл в сторону ванной.

Дальше ничего не помню. В тот день со мной творилось что-то странное.

Весело, правда? За один день два раза в милицию привозили! Интересно, что вы тогда обо мне подумали? Хотя, ясно, что вы подумали. Помните, я честно всё рассказал — и про моль, и про мебель, а вы подослали этого придурка доктора. Он назадавал столько идиотских вопросов! Почему-то его больше всего заинтересовал шёпот — когда я начал слышать голоса, где они звучали, внутри меня или снаружи, и так далее. По-моему, ваш доктор хотел всего-навсего выяснить: понимаю ли я, что шёпот мне только чудится? Хотя, между прочим, это совсем неважно, был ли на самом деле мой шёпот. Гораздо важнее то, что он помогал мне всю жизнь, а я дал его сгубить. И существование моли, и сила её, и хитрость её — уж куда более важная вещь!

А он меня спрашивал: не люблю ли я смотреть на себя в зеркало? Нравится ли мне своё лицо? Не кажется ли мне, что у меня слишком длинные руки и ноги?

Не кажется, понятно! Ничего мне не кажется! Я ведь не псих, честное слово.

Тогда сказал, и сейчас вам повторяю.

Хорошо хоть, что я не убил молотком того гада, иначе так просто бы не выкрутился. И хорошо, что он со мной ничего не сделал. А пожар… Так ведь кроме нашей квартиры ничего не пострадало. Зато мебель я победил, её выбросили и больше о ней не вспоминали. Этот гад от нас убрался, я его с тех пор не видел, и моль вскоре сгинула без следа. Бабуля вернулась, помирилась с мамой, теперь они обе поправляются — почти уже стали прежними. Так что всё в порядке у нас. Только бабуля лежит, встаёт очень редко.

Ладно. Долго пишу, мусолю эту историю, а рассказывать по сути уже нечего.

Значит, узнал я недавно, что у Васьки, дружка моего, появился отчим. Этот отчим заменил старую мебель на новую, и у них в квартире сразу же завелась моль. Улавливаете? Васька пожаловался, что его домашние воюют с молью, да всё без толку, и тогда мне стало окончательно ясно, что там у них происходит. Должен был я помочь другу или нет? Объяснил я Ваське, как он влип, а он не поверил. Ну и решил я сам… Я совсем не хотел обворовывать Васькину квартиру! Только помочь ему хотел. Зря вы… Кража со взломом, порча чужого имущества, ещё какая-то хреновина. Зря вы меня взяли, товарищ инспектор, зря подозреваете, допрашиваете, прямо как преступника. Я ни в чём плохом не замешан, честное слово. Почему мне никто не верит? Почему?

Вот мои показания. Я постарался рассказать подробно, ничего не упустить.

Теперь-то вижу, что действовал неправильно. И вообще, всё неправильно понял. Ведь пока я сражался с молью, с мебелью, с родными, я совершенно не думал о том, что отца (то есть отчима, конечно) моль не трогает, не становится он холодным и прозрачным. А сейчас, записывая показания, я об этом подумал. И мне стало ясно, что он… (жирно зачёркнуто)…сам как моль, даже в сто раз хуже, потому что похож на обычного человека. На самом-то деле он насквозь холодный, и тепло у него чужое, ворованное. Ещё я подумал вот о чём: сумел ли я сам остаться прежним? Если да, то каким образом? Если нет, то как жить дальше? Пока не понимаю. Но обязательно пойму.

Товарищ инспектор! Я осознал свои ошибки. Пожалуйста, отпустите меня, я больше не буду портить чужую мебель. И по чужим квартирам лазить тоже не буду, честное слово! Если вы меня отпустите, я знаю, что надо делать.

Теперь знаю.

1986