Женщины в игре без правил - Щербакова Галина Николаевна - Страница 24

В конце концов играть в теннис пришлось с мальчишкой-малолеткой, у которого от напряжения набухало под носом, и Алка остервенело ему кричала:

– А ну высморкайся сейчас же!

…А Мишка так и канул. Идя в магазин или просто так бродя по поселку, Алка нет-нет и встречала «сырые сапоги», все деловые до невозможности, все торопящиеся, а Мишка как канул…

– Где Мишка? – небрежно спрашивала Алка.

– Ты про палец знаешь? Вот фарт! Отмажется теперь от армии без проблем. Да дома, наверное. Где же еще?

Мишка действительно был дома. Он стеснялся своей некондиционной после гипса руки, пробовал писать без больного пальца, конечно, получалось черт-те что, но новый почерк, который обретал Мишка – оказывается! – был точным отражением и нового Мишки, который однажды оплакал мертвую Алку, потом обрадовался до новых слез, что она жива и с ним произошли просто фокусы наркоза, но эта живая и такая желанная еще вчера девочка никак не приживалась к новым обстоятельствам Мишкиной жизни. Ей даже как бы и места в ней не было. Она навсегда осталась во времени До боли, а во времени После ее как бы и не было совсем.

Поэтому он и не выходил из дома, потому что боялся ее встретить. Боялся, что не узнает ее или скажет не то, но пуще пущего он боялся смешения времен, наезда вчера на завтра, боялся Воскрешения уже Мертвого… Откуда ему было знать, что смерть любви бывает столь же оглушительной, как и ее начало. И оба эти действа руководятся таким далеким и недоступным режиссером, а главное, таким безоговорочным, что ему лучше подчиниться сразу и принять его правила.

Что Мишка и сделал, сидя дома и рисуя на бумаге буквы новых очертаний.

А в это время «сестры-вермут» заходились выдать Елену замуж. Женихи плавали в море жизни кучно и поодиночке, в то лето почему-то было особое жениховое разнотравье. Даже если отбросить по принципу «это нам не подходит» – беженцев, погорельцев и иммигрантов, – Москва сама по себе генерировала огромное количество неустроенных, но вполне подходящих по многим статьям мужчин. Непьющие, образованные, небольные, с фобиями и маниями и без них, они просто шли косяком в руки, бери, поворачивай во все стороны, заглядывай в рот, считай зубы и бери – не хочу.

Отвлекала сестер от увлекательного женского поиска необходимость крутиться и в других направлениях. Время-то было «крутильное», но тем не менее однажды Елена была звана к одной из сестер, по имени Галя, на просмотр очень перспективного по анкете кандидата: холост, стабильная работа в каком-то выжившем в борьбе «ящике», старенькая мама, с которой он «очень леп».

– Не женился не почему-либо, – объясняла Галя, – а потому, что долго был парализован отец. Очень тяжелый по весу человек…

– Ну и что? – спросила Елена.

– Уставал, – просто ответила Галя. – Раз перевернешь, два перевернешь – до женщины ли?

– Знаешь, – ответила Елена. – Мне бы кого-нибудь из мира, где нет парализованных, с другим опытом, что ли…

– Другого мира нет, – ответила Галя. – Где ты его видела? Это раньше хоть многого не знали… А сейчас все на виду. Все в глаза.

Настроения идти не было никакого. Никто ей был не нужен. Но «сестры» говорили – это и есть самое страшное. Ей мужчина нужен, как вода для грядки. Это же ненормально – иссыхать в такие годы.

«Ненормально, – думала Елена, – но и нормально тоже. Мне не все равно, кто будет поливать мою грядку. Вообще это, как выясняется, дело штучное…» Одна ночь у нее была в жизни, чтоб сравнивать, а считала, живя с мужем, что «процесс идет нормально». А он вообще никак не шел – процесс. Чтоб забрать в себя чужую плоть, а вернуть вместе со своей, а потом запутаться, где чья, любить всеми кончиками пальцев, а в тоненьком мизинце обнаружить такие запасы сексуальной мощи, чтоб снова и снова начинались полет и счастье… При чем тут то, что было с мужем? Его даже жалко… Но и при чем тут этот добропорядочный из «ящика»? Разве телу все равно, с кем петь мелодию, разве она уже не знает закона совпадения?»

Но Галя твердо сказала:

– Все! Он придет, и не кочевряжься. Надень бирюзовую кофточку. Она тебе идет. И завей волосы, Христа ради. Что ты за ними не следишь?

С волосами творилось черт-те что. Они не завивались. Снятые бигуди обнаруживали абсолютно прямые пряди. Это был фокус волос, который даже смешил. Ну, сбились волосы с пути и нахально жили по-своему.

Но тут перед свиданием с потенциальным женихом волосы завились. И хорошо уложились, настолько хорошо, что Елена решила надеть не бирюзовую кофточку, которая хороша и известна народу, а то, чего никто не видел: прямое полотняное платье с мережкой по лифу, с бахромой по низу, поверх него напяливалась сетчатая безрукавка-кольчужка. Вместе с кремовыми туфлями и бисерной сумочкой она выглядела дорого и модно. К платью был еще сетчатый шлемик, Елена в нем никогда не была уверена. А тут и он плотно охватил голову, оставляя на воле получившиеся кудри.

Елена с удивлением себя разглядывала в зеркало. Женщина в нем была вполне, но к ней имела смутное отношение. Зачем ей были даны этот вид и эта стать, зачем завились волосы, ответов на эти вопросы у нее не было, приходил первый и примитивный: кандидат для судьбы должен был быть сражен наповал. Но если так, то он судьба? Тогда кто Павел Веснин?

Жаль, что в таком виде пришлось ехать в муниципальном транспорте. Чуть-чуть помялось полотно платья, чуть-чуть слизнулись губы, чуть-чуть вытянулись кудри. Но в прихожей Гали Елена поняла, что все это улучшило впечатление, придало виду естественность, ну что поделаешь – ходят по Москве красавицы, как простые, и ничто их не берет.

Случилось то, что случилось. «Ящичный мужчина», смиренно ждавший судьбу в виде скромной труженицы в суконной там или джинсовой юбке, увидел перед собой дерево не по плечу. Он смылся практически сразу, до горячего, на Елену смотрел ошалело, а Гале на выходе сказал: «Ты бы мне еще Мадонну подсунула. Я на ее шапочку сроду не заработаю».

Галя устроила Елене выволочку:

– Сказала же русским языком: «Бирюзовая кофточка, бирюзовая кофточка!» А ты напялила эти кружева и сетки для простого мужчины. Думать же надо!

– А он мне как раз понравился, – сказала Елена. – Ест аккуратно и пахнет не говном.

– А почему он должен пахнуть говном? – закричала Галя. – За кого ты меня держишь? Нормальный дядька, со скромным, но стабильным достатком.

– Ты с ним спала? – вдруг спросила Елена.

– Да ты что? Спятила? – Галя от потрясения вопросом села с раскрытым ртом, с видом дуры-дуры. – Ты что?

– Ничего, – ответила Елена. – Просто интересна его материальная часть.

– Хамка! Хамка! – кричала на нее Галя. – Я такую свинину зафигачила, без единой жилочки! Я думала, придут люди, им плохо, они одинокие… Они поедят вкусное, выпьют водочку, расслабятся… Уйдут вместе и проверят друг у друга эту чертову материальную часть. Мне ее что – надо было подать на блюде? А это, дорогая Леночка, яйца мужские натуральные, с хоботом… Ковырни вилочкой, он встанет во весь рост…

Кончилось смехом… Свининка таки хорошо пошла под водочку, Галин муж молчал-молчал, а потом высказался:

– Мужик, который уходит до настоящей водки и мяса, по мне, проверки не выдерживает… Я лично люблю ходить в гости пожрать… Дома, конечно, хорошо, а в гостях интереснее… Какую-нибудь оригинальность придумают… Сейчас можно человека удивить. Я очень люблю удивляться желудком, очень.

Возвращалась Елена поздно. Возле дома стала бояться, но, слава Богу, проскочила спокойно, и, когда уже заперлась, и разделась, и села в кресло, ее настигла тоска, и печаль, и смута. «Будь ты проклят, Павел Веснин, – думала она. – Ты мне мир застил. Я тут замуж засобиралась, рядилась, а он испугался. А ты меня, считай, ни в чем не видел… Ну почему ты не пришел ко мне, дурак, еще, почему не пришел?»

Лето кончилось стремительно. Оно уходило из Москвы нетерпеливо, как уходит человек из не своей компании, раз-раз – и нету. Кулачев помогал Марии Петровне потихоньку увозить вещи с дачи, а она каждый раз, замирая с узлом, думала о том, что, считай, лет двадцать занималась этим одна, даже при живом муже, которого хватало только на то, чтоб остановить такси. Но тогда было буколическое время, такси ездили там и тут, их, конечно, считали рвачами, но, Боже, Боже, как мы были не правы!