Убить Ланселота - Басирин Андрей - Страница 60

Лицо Архитита изгладилось из людской памяти. Никто не мог более уличить его.

– Так, значит, это те самые портреты?

– Да… если я не ошибаюсь.

Облако пыли взвилось над алтарем Эры. Фуоко вытащила из кучи портретов потемневшую доску в серебряном окладе. Развернула к себе и…

– Эрастофен!

Его преосвященство прикрыл ладонью глаза. Проклятое анатолайское солнце не знало ни отдыха, ни покоя.

– Эрастофен, вы уже здесь?

Белокожий философ вынырнул из полумрака колоннады. Он пересек залитое солнцем пространство Храма и остановился перед жрецом.

– Да, ваше преосвященство.

– Это солнце… Оно сделает меня слепым. Вы присмотрелись к новому порталу в Урболке, Эрастофен?

– Мне нет нужды в ваших игрушках. Портал работает, это хорошо.

– Эра, я вот что хочу спросить… Зачем вам тринадцатая арка? Это ведь ваша была фантазия.

– Да, ваше преосвященство. Мы обнаружили пещеру перводракона. Я распорядился провести туда портал.

– Зачем?

– Град Града не удержит Ланселота. Бунтарь слишком опасен. А пещера перводракона заполнена едкими испарениями. Всякий попавший в нее начинает чихать. Он трет слезящиеся глаза, а затем умирает… Впрочем, последнее Хоакину никак не грозит.

– Это жестокий план, Эра. Может, милосердней будет убить Хоакина?

– Мы уже обсуждали этот вопрос. Ланселот родится в ином теле, вот и все.

– А тюрьма?

– Хм… – Эрастофен уселся у ног жреца и в задумчивости подпер голову двумя кулаками. – Пробовали вы когда-нибудь удержать пар в кипящем чайнике? Узник – это вызов, друг мой. Обязательно найдется кто-то с обостренным чувством справедливости. Он освободит Ланселота.

– Вы правы. Проклятая гроза… как ломит виски, Ланселот сейчас в Граде Града. Послать за ним?

– Да, ваше преосвященство.

– Оглушить, отвезти в Урболк, бросить в тринадцатый портал. Нет Ланселота, нет проблемы.

Его преосвященство принялся мерить шагами черно-красные плитки пола. Как всегда бывало, когда накатывала мигрень, он начал ощущать свой запах. Сухой, старческий, затхлый. Запах слоящейся змеиной чешуи, тусклой вытертой шкуры.

Жрец ощущал себя выползком, сброшенной кожей перводракона – первого зверя, заключившего соглашение с бургомистром. Давным-давно, в незапамятные времена…

Чушь.

Он никак не может помнить тех времен. Он родился позже, много позже, хотя тоже достаточно давно. Настолько давно, чтобы стать легендой, неизменной частью этого мира.

– Главное – не спешить, – сказал Эрастофен. – Торопись медленно.

Как варвары и обещали, после обеда они отправились на прогулку. Сыщик следовал за ними на почтительном расстоянии. Он был вежливым человеком.

– Оки, брат мой по заговору, – начал Харметтир.

– По Передмолчанию.

– Да, да, не перебивай. Я тебе вот что скажу, Оки. Мы влипли. Увязли в цивилизации. – Он развил свою мысль: – Когда я иду с боевым гроссбухом на ухохотней, я объединяюсь с природой. Душа моя сливается с бескрайними снегами, и сердце поет песню льдов. Мы оторвались от своих корней, Оки.

Маленький варвар посмотрел себе под ноги. Грязно-серые мокасины тюленьей кожи. Завязки на левом продрались – хорошо бы зашить. И подошва покоробилась. Но ничего более.

– У меня никогда не было корней, Большой Процент. Я не цвел, не плодоносил, всегда с легкостью передвигался по земле. Бросай свои иносказания, друг.

Аларикцы свернули в переулок. За чугунной решеткой, усеянной тусклыми запятыми иероглифов, зеленели ветви айвы. Среди круглых листочков, похожих на темно-зеленые монетки, желтели круглые плоды. Над айвовым садом высились ажурные черепичные крыши с драконами.

«Суша суши» – ресторан нэнокунийской кухни – открылся только сегодня. О нем говорили как о самом модном заведении Циркона, но никто не мог похвастать, что обедал там.

Здесь варвары остановились, чтобы поговорить. Соглядатай деликатно отошел в сторону и сделал вид, что пялится на обедающих. На официанток с огромными бантами на бедрах, в красном шелке, набеленных до такого состояния, что не улыбнешься.

– Мы ведем себя не по-варварски. Эти булыжники, этот проклятый металл, – Харметтир пнул решетку, – разъедают наши сердца. Обратимся к мудрости предков. Зачем нам ехать в Доннельфам?

– Как зачем? Там – след Ланселота.

– Давай пошлем кого-нибудь вместо себя. Вот истинно аларикское мышление. Ничего не делай сам, что можешь поручить другому. Когда ты подходишь к пещере ухохотней – кто в нее лезет первым? Маленькая хрупкая женщина. Воителя подруга.

– Ты прав.

– А Финдир Золотой Чек? Вот истинный варвар! Заметь: он не ищет Хоакина, хотя и мог заняться этим сам. Он отправил нас.

– Ну да. И Финдир сейчас в Арминиусе, а мы – здесь, в тепле и уюте цивилизации. А цивилизация, брат мой, это ньокки с макаронами, бобы с мясом в горшочке…

– …равиоли по-умилански, – вставил Харметтир.

– Вот-вот, равиоли. Тебе ухохотней не хватает? Льда? Холода?

– Мне не хватает власти.

– Глупец. Пока мы здесь, у нас власть над самим Финдиром. Подумай: есть ли в мире места лучше, чем Тримегистия?

– Что, в самом деле нет?

Оки задумался. Он много путешествовал и мог сравнивать. Больше всего ему нравился Шахинпад. Там гурии, восточные красавицы… пусть в чадрах – ну а воображение на что? В Шахинпаде всегда было тепло. Что бы ни говорил Харметтир о корешках и единении с вечной мерзлотой, в тепле жить приятнее.

Но в Шахинпад не вели никакие нити расследования.

– Посмотри вокруг, – продолжал Харметтир. – Видишь этих людей? Они выглядят счастливыми. Давай отправим в Доннельфам Гилтамаса. Наймем новых шпионов… в конце концов, жизнь коротка. Проведем ее в «Свинцовой Чушке». Зачем нам этот безумный Доннельфам? Останемся и обретем здесь счастье.

Харметтир ошибался. Сидящие за иероглифическими решетками цирконцы не были счастливы. Нэноунийская кухня только входила в моду, а в «Сушу уши» ходили обедать маги. А что такое цирконский аг? Это человек, который знает все обо всем. Он никогда не унизится до того, чтобы спрашивать совета.

Сушимничающие и темпурящие едоки не знали, что делать. Одни с чопорным видом тыкали палочками рис и золотистые комочки темпуры, другие искали ложку, чтобы приступить к супу. О том, что нэнокуийские супы пьют, а капусту вылавливают пальцами, их никто не предупредил.

Неддам де Нег в такие мелочи не вникал. Перед ним стояла фигурная дощечка. Толстенькие бочоночки суши, бледно-розовые листочки имбиря, весенне-зеленый комочек васаби. Первый министр горел решимостью расправиться с чужеземным блюдом во что бы то ни стало. Тем более он пришел в ресторан не один.

Спутница Неддама была вызывающе юна. Одета в старомодное, не по сезону жаркое платье, отделанное барабантскими кружевами. Вряд ли дочь – скорее искательница приключений.

Первый министр отделил часть от зеленого комочка игалантно преподнес девушке. До варваров донесся брывок разговора:

– Вы ведь любительница островной поэзии? Тогда послушайте.

И Неддам продекламировал:

Девушка намека не поняла, но зааплодировала. Она откусила кусочек, и на глазах ее выступили слезы.

Видимо, поэзия островитян тронула ее до глубины души.

– Смотри, Оки: это настоящая жизнь. И от этого я откажусь? Ради чего? Чтобы исполнить повеление человека, который предательски отправил меня в чужую страну? Обрек на мытарства и неустроенность быта? Сделал подобным хрупкой женщине в логове ухохотней?

Длинная Подпись огляделся. Здравый смысл боролся в его душе с чувством долга.

Вот сытые голуби гуляют по мостовой. Теплый сентябрьский ветер играет в зелени айвы, швыряет под ноги варваров золотые и багряные листья кленов, качает вывески. Маги ужинают – и никто не догадывается, что в этот миг решается судьба мира.