Убить Ланселота - Басирин Андрей - Страница 58

Поднос быстро заполнялся кувшинчиками, тарелочками, вазочками.

– Вот манна небесная, – деловито поясняла Маггара. – Вот амрита, нектар, маат.

Инцери пробежала по пыльной скамье, оставляя блестящие черные следы. С любопытством обнюхала небесную манну.

– Откуда ты все это берешь?

– Места знаю. Есть такая пристройка в пальмовой роще… А у поварихи левый глаз не видит. Если подкрасться с нужной стороны – бери все, что душа пожелает.

Фуоко отдернула протянутую к кувшинчику руку. Поставила кувшин с амброзией на место и опасливо вытерла пальцы.

– Отнеси обратно.

– Ты что, сбрендила?

– Я знаю эту пристройку. И о кривой поварихе слышала. Я не стану это есть.

– Глупости, – фыркнула Маггара. – Я посмотрела: плита чистая. И повариха руки моет. Ешь, не бойся.

– Не стану.

– Здрасьте! Что мне теперь, все это выбросить? Ладно, я могу.

Фея столкнула поднос со скамьи. Тарелки зазвенели. Один из кувшинчиков – пузатый, с серебряной филигранью на горлышке – кувыркнулся на пол. Тут произошло чудо: из-под скамьи вынырнул булыжник, выпустил руки и ноги и подхватил его.

– Ох! – только и выдохнули пленницы. Камень поставил кувшинчик на место, передвинул поднос дальше от края и робко спросил:

– Вы в самом деле не будете это есть? Вам не нравится? Извините.

Маггара и Лиза переглянулись.

– Говорящий.

– Точно. Не надо было эту дрянь пробовать. Она с грибами.

– Вообще-то это мои… моя еда, – продолжал камень. – Подношения, понимаете? Мне много жертвуют. Только это не в том смысле, будто я вас упрекаю.

– Жертвуют? – удивилась Лиза. – Вы зверь великий?

Камень поболтал ложкой в манне небесной. Осторожно попробовал.

– Я не представился, да? Извините. Я – бог всего сущего.

– Кто-кто?

– Бог. Квинтэссенций. Еще я – пятый элемент, субстанций, первобатерий и философствующий камень.

– Алкагест? – робко спросила Инцери.

– В воплощении алкагеста я недолговечен. Извините. Растворяю любой сосуд и ухожу к центру Террокса. Но магму очень не люблю.

Лиза вытянула руку:

– Так вот вы какой, первобатерий… Я слышала о вас от старших жриц. Потрогать можно?

– Только без фамильярности.

На ощупь камень казался шершавым и теплым – словно целый день провалялся на солнцепеке. Квинтэссенций жил в храме, ни от кого не скрываясь, но видели его немногие: лишь те, кто способны в обыденном различить чудо. Люций и Версус как раз относились к таким счастливчикам.

– Вы ешьте, ешьте, – спохватилась Маггара. – Зря, что ли, я все это сюда натаскала?

– Спасибо. Вы очень добры… Извините.

С Квинтэссенцием довольно быстро удалось найти общий язык. Прихлебывая нектар из блюдца, словно горячий чай, философствующий камень рассказал пленницам о нелегкой доле живых богов. О бремени водесущности. О черствости и непонимании жрецов.

– Особенно тяжело, – рассказывал он, – когда брат Полифемус-Пта-Уха-Гор тащит ковры на барахолку. Мне ведь не ковров жалко. Что ковры? В конце концов мир из меня состоит. Но принцип! Он ведь не ковры продает – меня. Бога.

– Мерзавец, – сочувственно вздохнула Инцери.

– Точно.

– После этого вы и сбежали?

– Не смог вынести людской бездуховности. С тех пор скитаюсь по миру голодный и обездоленный.

Мир в представлении Квинтэссенция располагался на пространстве от главного здания до портика забытых богов. Дальше храмовой площади бог не уходил.

– И вот финал. Сижу на свалке. Извините… ем бог знает что, и никаких перспектив. Вот вы умная девушка, Лиза, подскажите: что мне делать?

Лиза задумалась.

– Вернуться не пробовали? – поинтересовалась она.

– Исключено.

– Почему? Это же ваш храм.

– Если бы мой! Вы помните, как он называется?

– Я читала табличку. Там написано: «Храм Эры Зверей Великих».

– Вот-вот. Идемте. – Квинтэссенций поджал губы. – Идемте, я покажу. Тут есть потайной ход. За ним, если я не перепутал, мы найдем объяснение всем этим непотребствам.

«Бум. Бум-бум», – стучал молоток.

«Вжи-и-их. Вжи-и-их», – вторила ему пила.

– Эй, малец, – крикнул лохматый плотник с перебитым носом. – Гвозди неси.

Дюжинцы угрюмо следили за работой. Дело спорилось, мастера сновали туда-сюда, однако ощущение нереальности происходящего не покидало властителей.

Постоялый двор перестраивался – впервые за многие столетия. Плотники расширяли стены, поднимали потолки, пробивали новые окна и стены. Казалось, деревянный спрут прорастает из старой бревенчатой избушки. Полудужья арок, порталов, цветные кристаллы-глаза. Магия напитывала строение – плотная, липкая, как крыжовенный сироп.

– Наддай! – покрикивал десятник на коньке. – Брус дуром пошел. Куды ж ты лепишь, соплист! Задом сдай!

Тяжелые зимние облака плыли над Урболком. Дело двигалось к снегопаду, и меж сосен было сумрачно и тоскливо. Не слышалось веселого «холарио» турольских пастухов, не плясали пастушки.

В небе толкались тучи, но на строительной площадке было светло. Тяжелое багровое сияние разливалось над снегом. Сила двенадцати чудовищ наполняла воздух.

Плотники чувствовали себя не в своей тарелке. Да, они привычно покрикивали и переругивались, прилаживая балки, наличники и дранку, но на душе у них было пасмурно. Даже малец-подручный, уж на что резвун и весельчак – и тот притих.

На Терроксе менялся уклад жизни. Раньше после каждого собрания дюжинцы возвращались по домам тайными тропами. Путь занимал неделю, месяц – никого это не волновало. Дома оставались звери великие, и несчастные случаи были редки. Претенденты на трон понимали, что без чудищ их притязания не имеют веса. А заручиться поддержкой зверя удавалось далеко не каждому самозванцу.

Возвращение Ланселота многое изменило. Время неспешных путешествий кануло в Лету. Никто больше не чувствовал себя в безопасности. Вернувшись домой, любой из монархов мог обнаружить, что Ланселот убил его зверя. С предложением его преосвященства строить обратные порталы согласились все.

Вот на конек полез строительный маг низшего посвящения. Выглядел он попредставительнее плотника, а кричал на подмастерьев точно так же:

– Роторы своди! Эм-поле посошком техни! Эк, стрикулист, куды ж ты загибаешь?

Наконец возня подошла к концу. Черные провалы порталов оделись искрящимся флером магических полей.

– Ну, значица, так. – Десятник стянул шапку и вытер мокрый лоб. – С богом, значица. Готово, судари-господа, ваши величества.

– Готово? – Шарлатан достал из рукава тисовую палочку. Вокруг нее кружил хоровод едва заметных золотых искорок.

– Сами убедитесь, господин-король хороший. Вот рукоять. Направо – туды, а влево уже на месте будет. И фьють.

– Что еще за «фьють», хам?

– Фьють – это обратно, – пояснил словоохотливый десятник. – Вы где проживаете, король-сударик?

– Я шарлатан Тримегистии, смерд.

– Тогда вот эта рукояточка в аккурат ваша будет.

Фью вздернул подбородок. Подошел к тримегистийскому входу и повернул обитую синим шелком рукоять. Арку затянуло радужной пленкой наподобие мыльного пузыря. По выгнувшейся поверхности побежали золотистые, алые и сапфировые разводы. Резные балки едва ощутимо вздрогнули.

Шаг. Пленка паутиной облепила лицо. Нефтяные разводы перелились и сплелись в арбузное нутро пещеры.

– Король эф-два, – донеслось из-за камня.

– Ты жухаешь, жухаешь! – закричали сразу два детских голоса. – Короли не ходят через всю доску!

«Теперь ходят, родной мой Бахамот, – подумал Фероче. – Теперь ходят. Не поменять ли шахматные правила по этому поводу?»

Он повернулся к искрящемуся провалу и шагнул обратно в Урболк.

– Работает. Все в порядке, господа.

– Воистину то добрые вести.

Сперва нерешительно, потом с охоткой дюжинцы начали испытывать портал. Новая конструкция оказалась не в пример удобнее старой. Единственная беда: входы в портал располагались не в секретных кабинетах дворцов, как раньше, а в пещерах чудищ. Но, если вдуматься, это очень даже неплохо: в Урболк не попадет человек чужого круга.