У истоков Броукри (СИ) - Дьюал Эшли - Страница 30

Парень отворачивается.

- У меня не было выбора.

- Что это еще за выбор: помогать сестре или пытаться сжить ее со свету?

- У меня не было выбора, - рыча, повторяет он, на этот раз смотря мне прямо в глаза. Мэлот недовольно скалится. – Я не хотел быть на твоем месте.

- Как это понимать?

- Не хотел, чтобы наши родители…, чтобы они…, - он запинается и нервно проводит руками по волосам, - какая к черту разница. Ничего уже не исправить.

- Отлично оправдание.

- Я не собираюсь перед тобой оправдываться.

- А стоило бы, Мэлот. Есть тысячи вещей, которые я хотела бы тебе сказать. Но я не знаю, с чего начать и как закончить. А, может, лучше и вовсе помалкивать, потому что нет чести в том, чтобы выглядеть жалкой в твоих глазах. Ты все равно не поймешь.

- Да, я не пойму. И ты меня не поймешь.

- Неужели так сложно услышать друг друга?

- Это самое сложное.

Мэлот глядит на меня своими сине-зелеными глазами, и я вновь замечаю, как много веснушек на его носу. Мы молчим, но хочется сказать так много, а слов нет. И их никогда нет, когда они нужны. Брат еще пару минут стоит около меня, а затем он уходит, словно и вовсе не пересекал порог моей спальни. Странные мы. Странные люди. В порыве несемся друг к другу, а потом также быстро убегаем, надеясь притвориться, будто ничего не было. Но оно было. И память так просто не сотрется. Мэлот стоял здесь, напротив меня, и в его глазах я увидела какое-то сожаление, вину. Неужели мой брат умеет чувствовать? Устало и тихо я вновь сажусь на подоконник, подогнув под себя ноги. Я и не заметила, что вновь стало холодно. Люди умудряются согревать друг друга неосознанно. Жаль, что у них не хватает ума заметить это.

На следующее утро, сразу после завтрака, я запираюсь в своей комнате и жду, когда дома никого не будет. Отец уезжает в главный офис, мать – на собрание профкомитета. Я никогда не понимала, чем она занимается, но не лезла в это. Мэлот уходит в университет, и только тогда я открываю дверь. Поднимаюсь на третий этаж – этаж родителей, туда нас с братом обычно не пускали – и останавливаюсь только перед дверью в кабинет отца. Не знаю, что чувствую, но в груди так горячо, что мне трудно дышать. Несколько раз я тихо и робко касаюсь пальцами дверной ручки, но затем меня что-то останавливает. Страх это или что-то иное – я не знаю. Но внутри переворачиваются все органы, а голова свистит от сигналов тревоги, которые взаимодействуют с отделом мозга, отвечающим за интуицию и защитную реакцию. Ох, как же сложно. Я слышу, как где-то убирается Мария, натянуто и неуверенно улыбаюсь, а потом все-таки обхватываю пальцами дверную ручку. У меня нет пути назад, я должна узнать правду.

Открываю дверь. В глубине души удивляюсь, что кабинет открыт. Наверно, папа не подозревал, что опасность поджидает его внутри дома. Переступаю через порог и громко выдыхаю, замерев от трепета. Здесь Эдвард де Веро проводит практически все время, что обычные отцы проводят со своими детьми. Здесь он сидит – за большим креслом, обитым синим бархатом, здесь он делает записи – на желтоватых листах, вверху которых золотая, блестящая эмблема-печать де Веро: две пересекающиеся буквы – ЭВ. Эта лампа освещает его карие глаза, медовые волосы, морщинки у губ, грубый подбородок, длинные пальцы. И здесь Эдвард де Веро курит сигары – около окна, закрытого плотными шторами. Запах до сих пор стоит терпкий. В воздухе витают слабые витиеватые узоры от дыма. Я смотрю на столик, представляю, как отец тушит сигару о стеклянное дно пепельницы, бесстрастно и ловко, а затем уходит, накинув на широкие плечи черный пиджак.

Приходится встряхнуть головой, чтобы привести себя в чувство. Я протираю лицо и подбегаю к столу, который оказывается таким высоким, что достает мне до талии. Ох, мне и в голову не приходило, что Эдвард де Веро – настоящий великан. Как давно я не стояла с ним рядом? А как давно мы с ним не говорили?

В очередной раз зажмуриваюсь. Чтобы разобраться, нужно холодно мыслить. А мне никак не удается избавиться от эмоций. Я то и дело начинаю жалеть себя, сетовать – какая же я глупая и слабая! Пора повзрослеть. Пора привыкнуть к тому, что не все в этом мире в нас верят, и не все хотят стать нашими друзьями. Да, моим родителям нет до меня дела, но есть причина, и я должна взять себя в руки, чтобы, наконец, найти ее.

Усаживаюсь в кресло и придвигаю к себе папины документы, последние записи. Он редко выходит из кабинета, а значит – здесь вся его жизнь, все его тайны. Почти уверена, что справок об операции мне не найти, однако я надеюсь отыскать хоть что-нибудь. Отец хранит деньги и важные документы в сейфе, ключ от которого есть только у него. Туда я и не буду пытаться проникнуть. Выходит, поле моего боя – стол, мусорное ведро и книги. Я и подумать не могла, что вести расследование так сложно.

Спустя несколько минут моя голова пыхтит от боли. У отца столько записей, что я и не знаю, какие из них важные, какие касаются меня, а какие – просто чепуха, написанная им во время скучного телефонного разговора. Например, в блокноте я увидела запись об усилении безопасности на территории поместья. Мое воображение уже нафантазировало маньяка, прячущегося за воротами крепости де Веро с кровавыми по локоть руками. Меня тут же бросило в жар, а потом я опустила взгляд ниже и поняла, что речь идет не о нашем доме, а о новом строительном объекте, куда отец направил людей из охранного бюро. Что ж, никто и не думал, что будет легко. Покончив с документами на столе, проверяю ящики. Пустые листы, припрятанная бутылка скотча. Хм, это уже больше похоже на того Эдварда де Веро, которого я знаю. Сломанные карандаши, нож с выдвижным лезвием, сплетенные скрепки, разбросанные и, наверняка, негодные текстовыделители…, мой отец не смог бы поладить с Дэброй Обервилль, уж точно. Груда мусора – одним словом ничего дельного и нужного. Поднимаюсь с кресла и усаживаюсь рядом с мусорным ведром.

- Ох, - морщусь я, потирая лоб. Нашла, чем заняться. Поджимаю губы и заглядываю вовнутрь. Порванные бумажки, какие-то пакеты…, я достаю лакированный документ, его трудно не заметить, и внимательно читаю заголовок: свидетельство о заключении брака. У меня брови подскакивают вверх. Эдвард де Веро и Сьюзен Штольц. Как странно. Почему папа выкинул свидетельство в урну? Может, ошибся?

Откладываю документ в сторону и продолжаю искать, параллельно думая о том, что у мамы незнакомая девичья фамилия. Я никогда раньше не слышала о ней. Мне казалось, ее называли Клиффорд. Или я что-то путаю?

- Господи, - выдыхаю я, заправляя за уши волосы. День только начался, а меня уже тянет в сон. Я бы не отказалась от прохладного душа и нескольких часов спокойствия.

Поднимаюсь и отряхиваю юбку. На мне теплый джемпер, и я немного вспотела. Вот уж отличное расследование. Я ничего не узнала, кроме того, что девичья фамилия матери Штольц. Это, конечно, странно, но не дает ответа на вопросы. Я покачиваюсь в сторону и гляжу на пустые бокалы под виски. Они отполированы так, что блестят даже в темноте. Я беру один из них, потом ставлю обратно, затем как-то грустно выдыхаю и облокачиваюсь спиной о книжный шкаф. Что я пыталась здесь найти? Чего ожидала? Все трудней верить в себя, когда ничего не выходит, и всякая надежда тает на глазах. Неужели мне придется отойти в сторону и просто дождаться своей участи?

Внезапно я чувствую, как одна из книг за моей спиной проваливается в пустоту. Тут же я оборачиваюсь и с ужасом замираю, прикрыв ладонями рот. Сердце подлетает куда-то к горлу и едва не раскалывается от страха, ведь я только пытаюсь быть сильной, а внутри не могу избавиться от дрожи, возникающей каждый раз, когда я представляю себе отца в гневе. Растерянно опускаю руки и шепчу:

- Не может быть.

Кажется, я нашла тайник. Задела плечом книгу, а она оказалась ручником. Поверить не могу! Передо мной небольшое углубление, размером с пятилитровую канистру. Внутри нет ничего, кроме деревянной шкатулки. Решительно достаю ее. Неужели я нашла то, что искала? Неужели там мои документы, справки? Хоть что-нибудь!