Тень Аламута - Басирин Андрей - Страница 44

– Это не так сложно исправить, о великий! Муж, знающий установления шариата, найдет и как обойти их.

– Я награжу тебя, Зейд. Мудрость твоя подобна шербету жарким днем. Говори же!

Лекарь нахмурился в раздумьях.

Балак с надеждой смотрел на него.

Один Аллах знает пределы страха и отчаяния, что существуют на земле. Ханжа-эмир и пройдоха-лекарь рылись в законах шариата, как модница в сундуке: это пойдет, это пригодится, а это отброшу… Жизнь Марьям не стоила ничего. Женщина в глазах людей меча представала добычей, средством для удовлетворения похоти. Шариат мешал желаниям Балака… что ж, нет препятствий, которые нельзя обойти.

– Надо позвать невольника, – объявил Зейд по недолгом размышлении. – Невольника из тех невольников, что не были освобождены. Пусть он возьмет девушку в жены, не входя к ней, а потом тут же разведется с ней. И ты сможешь познать ее немедленно, без срока очищения.

– Это ты славно придумал! – восхитился Балак. – Так и сделаем. Выдадим ее замуж за…

– …скажем, Хасана.

Балак посмотрел на лекаря восхищенным взглядом:

– Нет человека мудрее тебя, Зейд. Мне бы в жизни не пришло в голову такое. Как думаешь, послать Исе приглашение на свадьбу?

– Отчего нет? Аллах – велик он и светел! – сделал так, что у нас нет недостатка в пленных франках. Пошлем одного из них. Пусть Иса повеселится.

– Да. Пошлем дьявола в желто-зеленом плаще. Пусть Иса видит, кому доверился.

Марьям застонала. «По силе и сбудется, – билось в висках. – Станет Марьям женою Хасана…» Где-то далеко, на манбиджском кладбище хохотала ведьма. Она-то знала, что все желания рано или поздно сбываются.

Надо лишь выждать самый неподходящий для этого момент.

И запросить двойную цену.

ФАРРОХ ВЕДЕТ БОГОСЛОВСКИЙ СПОР, НО В КОНЦЕ ВСЕ РАВНО ПРИХОДИТ К ТОМУ, ЧТО БОЛЬШЕ ВСЕГО НЕНАВИДИТ

Когда поднимается бестолковщина, лучше находиться от нее подальше. Хотя бы даже и в зиндане. Рошан привалился виском к холодному камню. В спокойствии подземелья ему чудилось равнодушное неодобрение.

Манбидж знал сотни узников.

В этой яме умирали неудачливые влюбленные, яростные мстители, искатели правды и завзятые лжецы. Все они маялись перед смертью, пятная тьму страхом и болью. Этот же узник почему-то был спокоен, перед его спокойствием трепетала тьма.

«Над твоей головой три человеческих роста пустоты, решетка и стража, – шептала она. – А выше – камень, камень, камень. Бойся меня, Фаррох! Я – дух тюрем и неволи!»

– Глупый дух, – проворчал гебр, устраиваясь поудобнее. – Нашел кого пугать. Иди лучше с Исой потолкуй. Он ведь тоже пленник.

Тьма разочарованно отступила. Рошан же принялся размышлять. По всему получалось, что сидеть в зиндане ему придется недолго. Слишком быстро развиваются события, слишком многим он нужен. Интересно, кто первый заявится: Керим или стражники Исы?

Или же ассасины?

Мысли Фарроха перескочили на рыцаря в желто-зеленом плаще.

«Прости, дружище, – подумал гебр, обращаясь к неведомому франку. – Очень не вовремя ты появился. Но что же всё-таки значили твои слова о свадьбе? Что за шутовство придумал Балак?»

Думай! Думай!

Где-то капала вода. Шуршали крысы, молясь своим помойным богам, прося у них благ сытных и приятных: гнили, плесени да разрушения. Временами Рошану казалось, что он близок к разгадке, вот-вот ухватит суть. Но аша-правда не давалась. Ускользала насмешливо, подмигивала: нет, не то, холодно.

– Рошан!

Где-то наверху зашуршали шаги. Посыпались вниз мелкие камешки. Гебр поднял голову.

– Рошан! Это я, Керим. Ради Аллаха, слышишь ли ты меня?

Свет факела резанул по глазам; узник прикрыл лицо. Стукнула решетка.

– Убери свет, Керим, – поморщился гебр. – Тут темно, прохладно. Я уж спать собирался. Что привело тебя в этот поздний час?

– Не время спать, Рошан. Иса совсем плох. Клянусь тем, кто знает причины, мы нуждаемся в тебе!

Фаррох уселся поудобнее. Вот и случилось то, о чем он думал. Дальнейшее он представлял себе довольно хорошо. Всё в мире вплетено в миждем, или, как говорят индусы, в узор кармы. За причиной идет следствие. Одни наши поступки влекут за собой другие. Главное – не терять связь с ашей-законом. Тогда предсказать поступки казначея будет несложно.

– Говори.

– Рошан, город спасать надо! Нынче такое время, что крысам лучше заодно с котами. Мы уже решили: Сабих поднимет воинов, ты станешь во главе.

– Ну?! Решили, значит. Остался пустяк. Да?

– Да, – евнух сглотнул слюну. – Ты гебр, неверный. Огню поклоняешься. – Лицо Керима пряталось во тьме, но Рошан знал, что тот настороженно огядывается по сторонам. – Прими Аллаха, Рошан! Как человека прошу!

Гебр молчал.

– Помнишь, ты рассказывал о своем боге? Ормузде? Ты говорил, будто он хотел создать нас чистыми и непорочными. И ведь я поверил. Так приятно сознавать, что мы беленькие! Что чистота в нас изначальна, лишь прячется под слоем грязи. Что я хоть и евнух, но созидателен по сути… Да, без мужских причиндалов. Ваш Иблис – Ангро-Манью отравил людей, землю и небо. Не ты ли рассказывал, что наше назначение – сражаться с ним?

Рошан вздохнул. Богословского спора ему тут не хватает. И отчего люди так любят всё переворачивать с ног на голову?

– Ты хорошо говоришь, Керим… – устало ответил он. – Но ты путаешь яичницу с божьим даром. При чем тут моя вера?

Керим сплюнул с досады:

– Ни при чем, ни при чем. Но ты – лжец! А я-то думал… – Плевок скользнул по решетке и шлепнулся в гнилую солому. – Город наполнен людьми, Рошан. Там дети, старики, женщины. Не пощадят никого! Хасан просил помощи франков – ты думаешь, Балак простит это? Аллах великий, да открой же безумцу глаза его! Тысячи жизней – вот цена твоего добра, Рошан!

Этого Фаррох не вынес:

– Да что ты знаешь о добре и зле, глупец? От того, что я приму ислам, или повешусь, или спляшу вприсядку, злая суть Балака не изменится. Он как хотел вас вырезать, так и будет хотеть. Выслушай меня, Керим. Выслушай, а потом решай сам.

– Говори.

Гебр откашлялся. Когда он последний раз пил? Утром, не позже.

– Керим, знать добро – прекрасно, но знать только его – это ловушка. Люди тьмы страстно мечтают о том, чтобы исчезла граница между запретным и дозволенным. Ведь кто тогда уличит их. Мусульмане за воровство рубят руку. Где-то сажают в тюрьму, где-то порют, а где-то, может, говорят «пусть тебе будет стыдно, нехороший человек!».

– Благословенна страна, в которой так.

– Да. Но суть в другом. Когда вор кичится тем, что он вор, когда убийца с гордостью привязывает к седлу головы убитых – мир движется к гибели. Все религии проводят черту между хаосом и порядком. Там ли эта черта или в другом месте – неважно. Как человек искренне движется к свету – рано или поздно он придет. И всё равно, откуда начат путь.

– Но тогда что тебе за разница? Огнепоклонничество или ислам – что с того, если мы придем к одному и тому же?

Рошан засмеялся:

– Ты ведь себя сейчас убеждаешь? Значит, я прав, а ты – нет.

– Нет мощи и величия, кроме как у Аллаха!.. Ты дурак, Фаррох.

– Я честен, а это иное. Вы привыкли считать других дураками… И во что превратился этот мир? Слышишь, Керим: чтобы перенести границу между добром и злом, ее надо сначала стереть. А когда она исчезнет – пусть даже на миг, – вся силы тьмы обрушится на меня. И не знаю, выдержу ли я.

Керим в отчаянии распластался на решетке. Аргументы, приготовленные для самоубийцы, иссякали, словно сухой песок в кулаке. Когда он шел сюда, муэдзин возвестил аль-Магриб. Скоро придет время аль-Иша, а когда настанет ас-Субх – всё закончится.

Утром Фарроха казнят.

Да Иблис с ним, с безумцем! Сам-то он, Керим, если верить Рошану, давно находится во власти злого шайтана Ангро-Манью. Путь царедворца скользок, где-нибудь да оступишься. Там взятку сунешь, тут кляузу настрочишь. Слушок дурной о ком-нибудь пустишь… У евнухов мало радостей в жизни.