Героиновые пули - Щелоков Александр Александрович - Страница 16

— И ты нас собрал здесь, чтобы объявить такое?!

В середине зала с места вскочила худая, всклокоченная девица с прической типа «взрыв на макаронной фабрике», с синяком под глазом и находившаяся в немалом градусе подпития. Жестом трибуна, грозившего Карфагену разрушением, она вскинула руку вверх.

— Зачем нас похватали? Какое имеешь право? У меня есть собственность на орудие труда… — Девица приложением руки к нужному месту показала, что она имела в виду. — Может быть конфискуешь?

Волков не собирался сдаваться.

— Я не буду вступать с вами в дискуссии на тему морали. Не мое дело выяснять хорошо это или плохо — проституция…

Зал зашелся в дружных криках и визге. Некоторые голоса звучали сильнее других.

— Ой, ой, смотри, какой моралист!

— Дядя генерал, хочешь попробовать? Я могу на столе. Чтобы ты сравнил со своей женой. И совершенно бесплатно…

— Благотворительно!

Милиционеры, стоявшие вдоль стен и приглядывавшие за порядком в зале, прятали улыбки. Волкова это задело. Чего он хотел услышать и увидеть, собрав в одном зале столько тружениц нижнего этажа, предположить трудно. Но проповедник из него явно не получался.

— У меня хватит сил это пресечь!

— Ой, ой! Нам теперь и развлекаться станет нельзя?

— Вы не развлекаетесь. Вы здесь зарабатываете. А мы вам теперь этого не позволим…

— Может лучше налог с нас брать? Мы заплатим.

— Дядя, а если соберем тебе на дачу? Баксами…

— Уже завтра вы поймете — это не шуточки. Мы будем защищать от вас улицы ежедневно, еженощно…

— За ноги держать станете, что ли? Ментов не хватит!

Волков не успел среагировать на реплику, как вскочила солидная дама и густым пивным басом выкрикнула:

— Значит, не дашь зарабатывать? Право на труд отменяешь? Тогда я тебе двух своих детей прямо сегодня вечером к дому подброшу. Ты генерал — прокормишь. А я перестану трудиться…

И вот теперь, вспоминая происшествие, доставившее немало удовольствий столичным любителям лицезрения начальственной блажи, Богданов видел торжество сексуальной демократии в действии. И думал, что точно так же победит и демократия кайфа в варианте, который ещё будет предложен столице…

Он стоял на углу двух улиц, прислонившись спиной к стене большого универмага. Серое лицо, копна волос, вылезавших на уши из под черной сетчатой кепочки с красной надписью «Red bull». В одной руке свернутая в трубку газета «Аргументы и факты», другая — в кармане брюк, едва когда-то встречавшихся с утюгом.

Алексей и остановился рядом.

— Привет, Козлик.

Алексей мог бы назвать его и Рудиком, поскольку они знали друг друга не первый год.

В принципе Рудик Кубасов — гнусь подзаборная. Говорит, словно ему еловую шишку в рот засундулили. И мычит после каждого слова: э-э-э. В самый раз идти диктором на телевидение. Там у них мекающие, гыркающие и мычащие — нарасхват. Вот только что благообразностью портрета не вышел.

Морда лица у Рудика плоская, будто скалкой её раскатали. Лоб узкий, нос кривой, сдвинут на бок. Было дело по пьяной лавочке. Врезали Рудику слева, а справа, чтобы попорченное исправить, не догадались.

Рудик бреется редко и потому зарастает клочковатой щетиной — одна волосина длиннее, другая — короче; одна — рыжая, вторая — серая, третья вообще черная и вьется штопором. Оттого и кличка — Козлик.

Поскольку Рудик всегда при делах, которые с законами не в ладу, он в любую минуту ждет, что его прихватит милиция и готов к этому каждый миг.

— Привет, Козлик!

Козлик сжался, лицо преобразилось и стало похожим на мордочку сиамского кота — испуганную и хищную одновременно.

— Я чист, командир. За что?

За что? — это обычный вопрос, который первым слышит милиционер, даже если он взял преступника с поличным. Затем следует обязательное оправдание: «Падла буду, не виноват». Первые два слова божбы могут быть и послабее и покруче в зависимости от обстоятельств задержания и личности задержанного. Вторые чаще всего постоянны.

Тем не менее Алексей понял свой промах — он вышел из дому, не сняв формы охранника, которая делала его в чем-то похожим на омоновца. В другой раз надо менять одежду.

— Ты знаешь, Козлик, я не мент. Рассчитываю на мирный разговор.

— Расколоть меня собрался? Для кого стараешься?

— Пока для себя.

— Не выйдет. Рудольф не из тех, кто закладывает.

— Твое дело. — Алексей твердо взял Козлика за левую руку чуть ниже локтя и слегка повернул, скручивая. — Тебе хуже. Я не мент и могу разделать тебя под отбивную. А ты долго будешь жалеть, что сразу не согласился на мирный разговор.

Главное в таких обстоятельствах с ходу показать собеседнику серьезность намерений и крутость возможностей. Это достаточно хорошо убеждает упрямцев.

Алексей выставил вперед левую ногу, наступил на носок кроссовки Козлика и перенес на неё всю тяжесть тела.

— За что, Алексей?

Голос Козлика звучал жалобно, а глаза сверкали неутоленной жаждой мщения.

— Вот видишь, ты уже меня вспомнил. Теперь можно и говорить. Ты знаешь оптовика в этом квартале?

Козлик замялся с ответом. Сперва он нервно шмыгнул носом, потом взял и сунул в карман газету, которую только что держал в руке. Алексей тут же по своему понял изменение его позы. Посмотрел подозрительно:

— Пароль? Ну-ка, газету в лапу.

— Алексей! — С Козлика разом слетела вся уверенность, и он жалобно заканючил, стараясь вызвать сочувствие. — Не могу…

— Сможешь.

— Алеша! Так же нельзя. Это не по закону.

— Тебе сказано: со мной на закон не надейся…

— Леша, я понял. Но такой разговор надо вести не здесь. Может поставишь сотку?

Алексей подумал. Сотка — сто граммов водочки — для Козлика не много, но вгонять его во хмель не хотелось.

— Пиво пойдет?

— Две кружки.

Пристрастие Козлика к пиву в квартале знали все. Один раз его на этом накололи по крепкому. Поставили кореша за углом пивнушки бутылку «Жигулевского» и отошли понаблюдать. А чего наблюдать? У Козлика глаз наметанный, прицельный. Он эту бутылку сразу же закнацал, короче заметил и углядел. Сделал легкий финт, чтобы со стороны не заметили ничего подозрительного, подхватил тару и за угол. Там зубами сорвал железную пробку и в один большой глоток без отрыва высадил все, что было. Губы отер и только потом понял — моча. Кореша подлетели к нему, как голуби на пшеницу, а Рудик глазом не повел:

— Ну, хорошо! Отпад, да и только!

Так и сосклизнул розыгрыш. Сами мужики в бутылку по очереди пенку гнали, а все равно усомнились. Очень уж натурально Рудик им свой кайф представил.

— Куда идем? — спросил Алексей, предоставив почетное право выбора Козлику.

— В гадючник.

«Гадючник» — небольшая забегаловка в годы советской власти служила прибежищем для местных алкашей. Теперь, попавший в частные руки, павильон был переименован в бар «Меркурий». В лучшем стиле современности у дверей появились два вышибалы в серых форменных костюмах с полицейскими дубинками. Однако прожженных хануриков отвадили от «Меркурия» не костоломы, а зубодробительные цены. Та же порция водяры, которую можно схватить в любой палатке, здесь стоила в три-четыре раза дороже. А вы видели алкаша, который не блюдет своего интереса?

Завидев Козлика, вышибала начал выразительно покручивать в руке дубинку. Но Козлика это не смутило. Он большим пальцем правой руки через плечо указал на Алексея. И своим знаменитым козлиным голосом торжественно проблеял:

— Я с ним.

Костолом на глаз определил уровень кредитоспособности Алексея и отошел в сторону, освобождая проход.

Они выбрали место в сумерках дальнего угла. Алексей шлепнул на стол три десятитысячные бумажки.

— Сходи.

Козлик трусцой двинулся к стойке. Зато назад с двумя кружками шел торжественно, как знаменосец на армейском параде.

Подойдя к столу, он поставил пиво и сел напротив Алексея. Плотоядно облизал губы, потом взял кружку и подул на пену.